Алексей Леонтьев - Что такое язык Страница 15

Можно выделить и другие виды речи, например речь устную и письменную.

Внутренняя речь – тоже вид речи. Этим термином ученые называют речь, не произносимую вслух, а существующую только в нашем мозге. Это такая речь, которую мы обращаем к самим себе. Допустим, вы не выучили урока. Учитель берет журнал и смотрит, кого бы ему вызвать. Вы говорите себе мысленно: «Хоть бы меня не спросил». Это и есть внутренняя речь, и даже очень характерный для нее случай – когда в предложении нет подлежащего. Оно для внутренней речи обычно и не нужно: ведь то, о чем мы думаем, в таких случаях у нас перед глазами или, по крайней мере, достаточно ярко представляется нам.

Впрочем, внутренняя речь, хотя она и беззвучна, не так уж отличается от речи внешней, звучащей. И та и другая управляются одними и теми же речевыми механизмами.

Владеете ли вы русским языком?

Не спешите отвечать на этот вопрос утвердительно. Все зависит от того, что понимать под «владением» языком.

Начнем с того, что русским языком во всем богатстве его грамматики и особенно словаря вообще никто не владеет. Число слов в современном русском литературном языке приближается к 100 тысячам. Но если мы возьмем число слов, употребляемых далее самыми крупными русскими писателями, то оно далеко не будет достигать этого числа. Например, Пушкин, к произведениям которого сейчас составлен полный словарь, употреблял «всего-навсего» 21 тысячу слов.

Дело даже не в этом. Владеть языком – значит максимально использовать все выразительные возможности, скрытые в нем; уметь вложить даже в самый малый запас слов, выражений все, что можно в него вложить; уметь понять сказанное так, как оно было сказано. Все это не так просто.

В процессе овладения языком одни и те же результаты могут достигаться разными способами. И ребенок, который учится говорить и уже правильно употребляет звуки и грамматические формы, совершенно необязательно пользуется при этом точно тем же механизмом, что мы с вами.

Когда ребенку исполняется год три – год четыре месяца, он говорит многие слова как будто уже правильно. Но если для нас важно, говоря, ясно различать похожие слова – именно «кошка», а не «кашка», именно «сало», а не «зала», то ребенок этого возраста, наоборот, усвоив какие-то слова, подгоняет все новые слова под уже знакомые образцы. Поэтому совершенно разные слова начинают у него звучать очень похоже.

В следующие полгода ребенок выучивается различать похожие слова. Но он их различает не потому, что понимает, в чем разница, а только потому, что знает от взрослых, что это разные слова. И только в начале третьего года жизни он овладевает фонетикой родного языка настолько, чтобы не только ясно различать слова, но и понимать, в чем их различие.

А разлагать слова на составляющие их звуки он обычно так и не может научиться до 6–7 лет, иногда до самого поступления в школу. Первоклассники, например, часто не умеют выделить в слове гласные и на вопрос, из каких звуков состоит, скажем, слово «корова», говорят: к, р и в или ка, ро, ва. Но чтобы научиться писать и читать, необходимо уметь разлагать слова на звуки; поэтому все грамотные люди делают такой анализ безошибочно.

Интересно, однако, что в китайском языке дело обстоит не так. Китаец, даже грамотный (знающий иероглифы), если он не знаком с письменностью типа нашей, т. е. с письменностью буквенной, не осознает внутри слога гласный звук.

Значит, есть основание думать, что если бы мы тоже пользовались иероглифической, а не буквенной письменностью (т. е. обозначали бы не отдельные звуки, а целые слова), то, быть может, не умели бы, даже и будучи взрослыми, разлагать слоги на звуки.

Похожее развитие замечается при овладении грамматикой. Какое-то время ребенок правильно употребляет грамматические формы, но они еще изолированы в его мозге, как если бы это были отдельные слова. Лишь потом он начинает понимать, что «столу» и «кошке» – это формы, имеющие одинаковую грамматическую характеристику, а «кошка», «кошки», «кошке» и т. д. объединены в языке в единою систему.

Но особенно валено развитие значений слов. Оно было исследовано в начале 30-х годов советским психологом Л. С. Выготским. Вот что у него получилось.

Оказывается, когда дети разного возраста употребляют даже одни и те же слова, они связывают с ними совершенно разное содержание. Самый маленький ребенок беспорядочно объединяет предметы под одной «шапкой», под одним именем по самым случайным признакам. Например, одно и то же слово (или, вернее, один и тот же звук «кх»), обозначающее кошку, ребенок применяет также к меху (потому что он мягкий) и к булавке (потому что она царапает). Затем образуется, как говорил Выготский, «мышление в комплексах». Это значит, что ребенок объединяет под одним названием разные предметы, исходя не из того, что у них у всех есть какое-то общее качество (т. е. не производя абстракции), а только из того, что в речи взрослых все эти предметы уже объединены. Выготский сравнивал это с положением в семье, все члены которой носят единую фамилию: мы знаем, что Иван Федорович и Мария Сергеевна – Петровы не потому, что у них есть какие-то внешние признаки, специфические именно для Петровых, а чаще всего просто потому, что кто-то нам сказал, что их фамилия Петровы. И только много позже у детей появляется настоящая абстракция, и, следовательно, можно говорить о настоящих понятиях.

Язык – это не что-то застывшее и неизменное. Он находится в вечном движении, потому что на говорящих людей постоянно действует множество самых различных факторов – и внешних, как говорят, экстралингвистических, и внутренних, собственно языковых. Русский языковед И. А. Бодуэн де Куртенэ в одной из своих статей удивлялся тому, что, несмотря на такое количество самых разнообразных обстоятельств, обусловливающих изменения в языке, язык изменяется все-таки не очень сильно и сохраняет свое единство. Но ничего особенно удивительного в этом нет. Ведь язык – это важнейшее средство взаимопонимания людей. И если бы язык не сохранял свое единство, то он не мог бы выполнять эту важнейшую функцию.

Лингвистика XXI века

Эта книга написана для тех, кто сейчас только учится. Значит, через 25 лет, когда наступит новый век, им будет около 40 лет. Если они изберут своим жизненным поприщем науку, то именно они и будут в начале века ее главной движущей силой.

Рассказывая о науке, надо говорить не только о ее вчерашнем дне, но в первую очередь о сегодняшнем и завтрашнем. Прошлое тоже дело почтенное, но не оно определяет главные линии и основные задачи развития науки.

Итак, о лингвистике.

Живи мы с вами в прошлом, XIX в., достаточно было бы написать «лингвистика – наука о языке». И этим все было бы сказано. Наука прошлого века четко разделялась на отдельные «клеточки» в зависимости от изучаемых ею объектов. Сколько разных объектов – столько разных наук. Физика была наукой о физических объектах, о физических формах движения. Физиология – наука о строении и функционировании человеческого организма. Психология – наука о «душе», наука о человеческой психике. Точно так же и лингвистика была наукой о языке.

В нашем, XX в. изменился сам принцип классификации наук. Появилось несчетное количество пограничных областей, смежных дисциплин под «двойными» названиями вроде физической химии, астробиологии, инженерной психологии. Это случилось не потому, что появилось больше объектов для изучения (конечно, в общем-то их стало больше, но не это определяет изменения, о которых здесь говорится). Дело здесь в том, что на смену одной науке, охватывающей целиком один вид объектов, пришло несколько наук, рассматривающих один и тот же объект с различных точек зрения. Науки стали как бы перекрывать и дополнять друг друга. Если раньше жизнь и поведение животных изучались зоологией, то теперь появились зоопсихология, зоосемиотика, экология, этология, зоогеография и множество других научных направлений, а то и сложившихся наук. Если раньше язык, речь, языковая способность человека изучались лингвистикой (языкознанием), то теперь появились социолингвистика, этнолингвистика, психолингвистика, нейролингвистика, биолингвистика. Да и сама «старая» лингвистика стала иной, но об этом ниже.

Заметьте себе, это процесс общий для самых разных наук и при этом совершенно объективный: все названные «лингвистики» с разными «приставками» появились совсем не потому, что кто-то сел и выдумал новую науку. Так не бывает. Если появилось и укрепилось новое научное направление, значит, для этого были объективные и субъективные причины.

Объективные – т. е. возникли какие-то проблемы и в самой науке (теоретические), и, что особенно важно, вне ее (практические), которые «по-старому» не решаются. Субъективные – т. е. сами ученые осознали, что надо работать «по-новому», что «старая» наука в чем-то уже не годится.