Алексей Козлов - Хорь и Калиныч. Маленькие поэмы Страница 2

Ходоки

В Лабутенах выделки нездешнейСквозь поля, «Макдональдсы» и дрокШёл в Москву один хипарь сердешный,По мирскому делу ходочок.Нос картошкой, покрасневший яро,Шарф на шее, сумка на горбе,Ну и разумеется гитараС фестиваля песни ДЦП.В нём жила, как глист, мечта пиитаПовидать Володю, и ходокПо пути поддрачивал сердито,Выдувая изо рта парок.Шол в Москву увидеться с МессиейСорок дней и сто ночей подрядПопросить «Недлинную Гуссию»Уканать, уехать, принять йад!Прекратить кристян и смердов грабить,Сбереженья бабушкам вернуть.Удивлялись все – такая памятьСовести вовек не даст уснуть.Уходили и сменялись лица,Исчезал во тьме за домом домУдостоверение партийцаПрижимал он к сердцу кулаком.Оттого, что родину наверноОн любил с любою властью врозь,Шол он сквозь раздолбанные фермыИ через погосты шол насквозь.Проходил без шума робкой тенью,Без кощунства, воплей и пальбыЧерез монастырские владенья,Где молились честные попы.Шол и шол, переступая ловкоЧрез говно и всяческую слизь.Он полгода не снимал толстовку,И смотрел последним глазом ввысь.Жаль не знал он Фоканова Вовку,А не то б они точняк сошлись.Не хотел стрелять он из базуки,А хотел спросить орлов в гнезде:Что же вы наделали здесь, суки?Вы живёте здесь иль абы где?Так и шол, стуча клюкой мужчинаИ когда был несказанно пьян,Кепарём или кустом жасминаГнал зелёных инопланетян.Сверху облака и звёзды плылиСвинка, Мышь, Лягушка и ВаранИ сверкал как донышко бутылиСердцу дорогой Альдебаран.Шол он в летний жар, метель и стужу,Не снимая потных лабутен.Не спросил никто: «Да почему жеИ куда канаешь, старый хрен?»В Лабутенах выделки нездешнейСквозь поля, «Макдональдсы» и дрокШёл в Москву один хипарь сердешный,По мирскому делу ходочок.

Троя

Ах, бедный Йорик! Помнишь, как с зареюМеня кидал ты, когда мы в наперсткиС тобой играли, а порой в пристенок?

– Ни в коем случае, а в коем ли бы ни,Но я о том, о том, о том, в чем сущностьПодслушанной за домино трепни!Я сам в сад философский, словно в кущи,Вхожу и говорю себе: «Верни!»– Вернуть? Да никогда!– Дурак!– Ну, ни во веки!– Меня ты рассмешил!– Мне не до шуток!– Что свойственно, о боже правый, миму?– Идем в бардак, где можно скинуть схимуПеред очами Марфы и Ревекки!

* * *В часу втором я третий позвонокЧетвертой власти гладил пятернею,А стал шестеркой, когда в день седьмойВ восьмерку превратилась ось телеги,И годы полетели – девять, десять,Одиннадцать, ети их всех, но тутДвенадцать рыл апостолов явилисьИ все на одного, да, все на одногоДвенадцать месяцев, двенадцать иностранцев,Счастливый рой, я был так возбужден,Что не заметил следующих чисел,А надо бы, но умоисступленьеЗаворожило черного дрозда.Да надо бы, бы надо, бы, бы надо,Когда б не тот ли, кто там же еще?Никто нигде никак не засветился,Я потерял дорогу, красоту,Земную жизнь прошел до половиныИ в предпоследней трети опочил,Чтоб силу инкарнации изведать,И вот проснулся скунсом в колесеС своею миской, ложкой и струею.Ко мне порой приходят пионеры,Шахтеры, проститутки, даже бомжи,Доцент, два кандидата, академик,Русалка, извлеченная из тины,Кибальчиши, Плохиш, два Буратино…Приходят зайцы с длинными ушами,Слоны и рыси, я на них смотрюРаскосыми и жадными очами,Как гордый Буревестник или змей,Потоками Иордана омытый,Вблизи Крестителя с его желанной шайкой,Да, медным тазом, коий угодилНа голову Отчизны величавойИ с ног свалил свирепого колосса,Что назван был Империею Зла,Иль просто импиреей, в час досугаМеня ты, няня, от беды спаслаПопавшего между враждебных расИ в Болдино, старушка, проводила,И там я на закорках написалВсе лучшее, что мыслимо в природе.Здесь я бродил по хвое, мху, по водам,Как по суху, хотя был мокр от страха,За судьбы Родины, меня здесь пристрелилиСарданапал-злодей, о той дуэлиЯ в небе вспоминаю… Нет, Ильич,Не зря мы шли извилистой дорогойИ все мы не умрем, и гордый духЗаводчика Морозова и ПавлаВсе ж в нас живет, как бренная свечаВ руке у обезьяны павиана.Ужо тебе! Ужо тебе! Далила!Вблизи Кремля московскими ночамиЯ часто проходил, терзая ногиО Мавзолей, где Штирлиц величавоГодами охранял от мух святынюИ духов отгонял своею тростью,О злачные притоны, о бараки,Черемушки, омоновцев, солдатов,О Керасиров, вылезших некстатиИз-под земли Вальпургиевой ночьюИ о тебя Нерон Цезарионыч,Источник столь свирепого пожара,Что мне не по себе, скажу по чести.И там, вдали от Новгородской Сечи,Цепляя фалды Грозного царя,Копеечку просил на пропитаньеИ получил по жопе сапогом.Да, было все, да было все, да, было,И есть что вспоминать: о комсомоле,Репейном морсе, сталинских ударах,Брижжит Бардо, Кибелле многогрудой,О поездах, грохочущих в пустынеСвоими буферами золотыми,Стене Китайской, коей я дарилЛюбимые напевы Шаалиня,Ядра Кунфу, Конфуция, от плебсаЯдреной отделенного стеной.Я не забыл, забыл ли я, я помнюИздательство, где я сточил всю жопуОб эти стулья, гвозди и столыТруды великих гадов и мерзавцевПо чести превзошедших ГеростратаВ своем маразме чистом и святом.Я испытал, мне ли мечтать о лучшем?Не мне, не вам, придут другие людиИ в ясности товарища узрят,Который композитором от богаРожден в деревне Синей ЛяпегиВзрос как крапива, в город занесенМонгольскою Ордою Чингиз Хана,Чтоб, как Рязань, нас всех испепелитьНазло туземцам добрым из Борнео,Мадагаскара, Чада и Шри ЛанкиЯ проклинаю напрочь эти бусыДа Гаму и Колумба и Авось,Который надругался над ЮнонойИ пысал супер-мощною струей.Здесь обмелел мой разум и рассудокСгустился над землей, здесь я сточил,Я говорил о том, две ягодицы,И волчьей ягодой накормлен был сполна,До основанья. Пиррову победуЯ одержал носком от сапога,И Крошка Цахес был тому свидетель.О нем я помню. Сплав благих народов,Честнейший смертный, хулиган и вор,Чья мудрость превзошла диван Гафиза,Изгнанник, Дантовед и демагог.Во дни сомнений тяжких и раздумийЯ б вырвал, если б мог, его языкИ сжег в костре далекой Саламанки.Его друган – завзятый Вороненок,Нахохлившись сидел на облучкеИ карканьем тревожил птицу-тройку,Изобретенье русского царяГде три богатыря на ЧерномораИдут веленьем русского народаИ пестуют Антихриста гузном.Чекиста три: два добрых и немойВстают пред оком ласковым Перуна,Готовые на подвиг и на смерть.И Крошка Цахес, уцелев случайноВ горниле испытаний и побед,На отдых вызывает Вороненка,И вдохновенно чадо двух народов,Честнейший смертный, смотрит в небеса.От Кнессета судьбою отделенныйОн здесь осел, и тихо угнездившись,Пустив коренья в Северной Пальмире,Он был одним из тех, кого люблю.Он сеял только доброе, но втунеПошли его деянья всеблагие,И проповедь похерена былаВсе семьи одинаково счастливы,Ну а в несчастье разница, ничтяк.Так он бряцал пред нами фонарямиВокруг двух глаз, их не могло быть больше.Природа нас такими сотворила —Уродами без страха и упрека,Лишив навек достоинства и чести,Но напоив божественной струей.Да, он бряцал пред нами фонарями,Бряцал и бряцал, бряцал и бряцал,Пока ума бедняга не лишился,Даря супруге толоконный лобС индийской мушкой посреди пустыниСократовского лбищи или лба.За блуд с позором выгнанный пинками,Он моросил слезами по притонам,И дочерей свирепых проклинал,И сыпал пепел на башку седую,Где муторно торчали три сосны.Он напоил послушливые стрелыНетрезвых шуток ядом самомненьяИ проклинал Гоморру и Содом.Все языки смешал он в Лукоморье,Но башня не поднялась у него,Поскольку средь зеркал одни Горгоны,И кротостью не славятся они.Как блудный сын бродил он по вселеннойИ призывал на головы мерзавцевВсе беды, бури, стрелы и мечи,Пока не обносившись, с голой жопой,Он не осел в конторе на шесток.Мир горний пробуждался по утрамСвоим Кукареку. Здесь я кончаюИсторию Ромео и ДжульеттыКоторые любили так друг другаЧто отошли в один и тот же деньТак пусть же, пусть же, пусть же Конь ТроянскийСтрую испустит над челом скитальца,Сколь многоумным, столь и всеблагим.Кончаю я пред Господом и вижу:Гонимые сверкающей звездою,Волхвы уже несут свои дары —Бочонок рома, ладана и смирныИ десять пар колготок «Филодоро».Нет виноватых! и слеза страдальцаСтруится меж персей у Андромахи…Я не могу! Прости, Кизил ТроянскийИ прочие бабцы, я ухожуПод грозами и бедами Вселенной!

* * *Когда бы лень меня не увлекалаВ свои чертоги, шхеры и палаты,Я был бы членом мощного Рот-ФронтаИ делал на досуге шоколадки,Купался б в молоке, сусле и пиве,И был бы сыром на вершине голойВдали Сизифа злого с кирпичами.Я бы воздал величию бесштанныхБорцов за правду, мытаря МатфеяЯ б переплюнул на олимпиадеВ амфитеатре спаленной Помпеи,Везувий многоротый проклиная.Я б дал оценку всякой божьей страстиИ взвесил на весах дела людские.Я был бы там, где жгли Джордано Бруно,И мог быть птицей Феникс, коей Фридрих,Великий сын немецкого народаВ свирепой битве обломал рога.Иль вру, иль вру, иль вру —Франциск АсизскийНашептывал стихи Шехерезады,Взопрев от многословья. Я б не был,Кем быть хотел, и быть бы мог, кем не был!Гетерою без страха и упрека,Аспазией в разборках меж спартанцевИ бешеным Атиллой с головоюРазмером с чан пивной, но Медный ВсадникМне пересек абсциссу, ординатуИ голову в Борнео потерял.Он бродит по лесным холмам КинтайраКак Пол Маккартни, Леннона ища.Я остаюсь собой, междоусобьеМеж пчелами благими проклинаюИ пью на брудершафт змеиный мед.Я удаляюсь. Множась, словно слухи,Мои раздумья погребли мой разумПод пеплом Антарктиды, и пингвиныБлагословенья просят у меня.

* * *Быть пидором без страха и упрекаНе мой удел. Стремлюсь я в раже бранномПод грозные твои, о Троя, стены,Под этот ров и Дантовы спирали,Где я надеюсь сотворить подкоп.И мужеством свергая неприступностьСтать твердой лапой у Пяти Углов.Уже вдали созвездья АндромедыИ Сириус и Солнце, все планеты,Плывущие в бескрайний океан,Заложник штиля, мрака, Кровью МарсаЯ напоен. Все ближе, ближе, ближеТвои бока нелепые, Земля.Бильярдный шар, попавший в эту лузуВ потоке света я эфир взрезаюСплотившийся вкруг крупповским железомИ вот уж над похищенной ЕвропойСклонить крыла. Включаю тормоз, чтобыСмочь разыскать в провинции ВостокаТо место, из-за коего сыр-бор,Тот город, вкруг которого вся дракаКипит как суп с костями агнеца.Уже блестит надменный щит ГектораЯ отражаюсь в нем небритой рожей,Желая поучаствовать в разделеЧужих домов и прочего добра.Войска истомлены отнюдь не блудом,С цветами Рипербана, МонпарнасаИ чайной церемонией. Отнюдь!Пустой желудок вкупе с вожделеньемВсетщетно огрызает эти стены,Не в силах подступиться. Льется дождьПоследних стрел и масло из лампадыПоместной Ярославны, смоль и ядраУже текут на голову мою.Струятся вниз. Над силой тяготеньяСмеется тот, чьи бренные мгновеньяЗа пять минут вселенной сочтены.Но замысел, созрев плодами адаИз-под земли сегодня вырастает.Войска уходят, оставляя хлам,Костры и пики, но блестит победноСхороненный в кустах Троянский коньНа тонких ножках лживое созданье,Подарок черта глупости чужойИ никого. Из крепости высокойВылазит первым пьяный Чиполлино,Поддерживая юных герцогинь.Спартак выходит с детскою трещоткой,Сицилии дитя, он так любимАрийским плебсом, жадным до наживы,И деревянный конь уже скрипитСуставами, колеса напрягая,Чтоб влезть в ворота, где его уж ждетОмытая кухарками пивная.Внутри коня порядок и покойВсе затаились, червяки в навозеИ ждут сигнала, закурить нельзя,Не выдав хитрый план, над коим билисьМонтень и Маркс, Шилькгрубер и Эйнштейн.Глаза слезятся камедью и медом.Завернутые в старые трусы,Мечи не брякнут о базальт обшивки,Но Шатл взлетел. Ату его, ату!

Густее всех чернил, ночная мглаВокруг клубясь и пенясь, окрылилаТугую дверь и скрипнула она.Война, война, война, война, война!Пусть глупый сон узнает силу фальши!Пузатой Гаргамелле в тесном стойлеПокажет силу праздного ума!Среди резни, костров, огня и взвивов,Солдат, средь лестниц, не найдется местаГде бы гнездо свилось для тишины.

Так гордые ахейцы победили!Так хитрость, мудрость наглая и злаяРазделала безумцев под орех!Так был затоплен древний ГеркуланумСвятой водицей Марсовой клоаки,Так шум времен повертывая вспять,Бог Марса показал себя опять!

* * *О бедный Йорик! Череп из бумагиЯ так любил вращать, предполагаяКак все могло бы быть, как все стряслось,Все изошло и все накрылось крышкой,Как вышло все из Гоголевской дланиИз плащаницы, на которой БогСвой облик отпечатал и отлил.Когда приходит черная суббота,Двенадцати святошам вопреки,В одиннадцать часов нисходит кто-тоПо десяти ступеням у реки.Обременен девятым легиономЦезарион восьмой бросает в бойИ семеро следят над ним со стономСвечение планеты голубойПред ликом опрокинутой девяткиОставшиеся пятеро бредутИ с собственной судьбой играют в пряткиУ них в запасе несколько минут.

И троица над Тройственным союзомСмеется двойне нерожденных льдин,Но верен дому и вселенским узамКорабль, что держит путь во мгле.Один.

Вечные, как Гибралтар