Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию. Страница 20

Таким образом, мотив у В. Проппа оказывается динамическим образованием: он состоит из неизменных функций-действий и изменяемых названий (а с ними и атрибутов) действующих лиц. Вместе с тем, как справедливо замечает И. Силантьев, «понятие функции не заменило, но существенно углубило именно понятие мотива»: «Дело в том, что с точки зрения семантики мотива и сюжета в целом функция является не более чем одним, хотя и основным, семантическим компонентом мотива. По существу, функция действующего лица представляет собой обобщенное значение мотива, взятое в отвлечении от множества его фабульных вариантов» [Силантьев 2004: 26–27]. Выделение абстрактных функций привело в итоге к разделению инварианта и вариантов сюжетных элементов, которые И. Силантьев связывает с дихотомическим подходом в теории мотива.

Также В. Пропп, по сути, определил одну из характерных, релевантных черт мотива в его узком значении – его связь с минимальным сюжетным действием. Однако понятие функции, применимое относительно схематичных фольклорных текстов, с трудом распространялось в литературоведении, где изучаются произведения, претендующие на уникальность всех компонентов. Это понимал и сам В. Пропп: «Очень возможно, что метод изучения повествований по функциям действующих лиц окажется полезным и для изучения повествовательных жанров не только фольклора, но и литературы. Однако методы, предложенные в этой книге («Морфология волшебной сказки». – Р. К.) до появления структурализма, как и методы структуралистов, стремящихся к объективному и точному изучению художественной литературы, все же имеют свои границы применения. Они возможны и плодотворны там, где имеется повторяемость в больших масштабах. Это мы имеем в языке, это мы имеем в фольклоре. Но там, где искусство становится областью творчества неповторимого гения, применение точных методов только тогда дает положительные результаты, если изучение повторимости будет сочетаться с изучением единственности, перед которым пока мы стоим как перед проявлением непостижимого чуда» [Пропп 20016: 471].

И все же литературоведение нашло сферу для применения пропповских функций – массовую литературу, как и фольклор, обладающую известной степенью схематизма. Опираясь на пропповскую теорию функций, В. Шкловский выстраивает очередность типичных «ходов» в произведениях А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе [Шкловский 1929: 141–142], У. Эко – в романах Я. Флеминга о Джеймсе Бонде [Эко 2007: 257] и т. д.

Проблемой термина «функция» является его многозначность. Так во «Введении в структурный анализ повествовательных текстов» Р. Барта сталкиваются значения функции-действия и функции-роли, определяющей статус текстового элемента. Изначально французский исследователь понимает под ней «структурную единицу», «любой сюжетный элемент», «единицу плана содержания»: «высказывание становится функциональной единицей благодаря тому, “о чем оно сообщает”, а не благодаря способу сообщения» [Барт 1987: 394–395]. Но затем он разделяет функции в пропповском смысле (дистрибутивные функциональные единицы) и признаки (интегративные функциональные единицы): «Функции предполагают наличие метонимических, а Признаки – метафорических отношений; первые охватывают функциональный класс, определяемый понятием “делать”, а вторые – “быть”», – причем уточняет в сноске: «Функции нельзя отождествлять с поступками (глаголами), а Признаки – со свойствами (прилагательными), так как существуют поступки, выполняющие роль Признаков, то есть служащие “знаками” характера, атмосферы и т. и.» [Барт 1987: 397].

Многозначность понятия функции заставляет вводить другие термины и в фольклористике, и в теории массовой литературы: например, «мифема» [Леви-Стросс 2001а: 451] или «литературная формула» [Кавелти 1996: 34] и т. д.

Понятие мотива, определенное с позиции конкретного подхода, также позволяет избежать двусмысленности при анализе. И. Силантьев выделяет несколько направлений в трактовке мотива: семантическое (А. Веселовский, А. Бем, О. Фрейденберг), морфологическое (В. Пропп, Б. Ярхо), тематическое (Б. Томашевский, В. Шкловский), психологическое (А. Скафтымов), дихотомическое (А. Дандес, Н. Черняева, Б. Путилов, Н. Тамарченко, В. Тюпа, Ю. Шатин) и др.

Фактически каждый исследователь определяет мотив по-своему. Тем не менее из всего многообразия существующих определений можно выявить два основных толкования этого термина – широкое и узкое. В широком смысле мотив представляет собой любой повторяющийся элемент художественного текста: слово, словосочетание, тему, идею, образ (персонаж, предмет, хронотоп, деталь), т. е. явления самых разных уровней текста. Ключевое место здесь занимает свойство повторяемости, «передвижения» элемента текста из одного произведения в другое[26].

Узкая трактовка термина восходит к работам А. Веселовского и В. Проппа и требует большего количества отличительных признаков.

Повторяемость (устойчивость, интертекстуальность), безусловно, важна для определения мотива и в его узком значении. Вместе с тем возникают некоторые нюансы. С дихотомической точки зрения, мотив делится на две части – инвариант и варианты. В первую очередь устойчивым элементом (семантическим и структурным) является инвариантная схема (мотифема). Вариативные реализации этой схемы в конкретном произведении (алломотивы) повторяются с различной степенью регулярности (см. [Силантьев 2004: 48]).

В узком смысле мотив обладает рядом дополнительных специфических характеристик. Перед нами минимальный элемент художественного текста, логически неразложимый на части[27]. При этом от простых повторяющихся предлогов и союзов его отличает такая черта, как значимость. Мотив обладает качеством предикативности, т. е., как правило, представляет собой минимальное высказывание с обязательным предикатом, а также актантами (агенсом, пациенсом) и сирконстантами (обстоятельствами действия). С логической точки зрения, предикативность имеет в своей основе феномен пропозиции, отражающий осмысление человеком событий и присвоения признаков. Построение мотива по образцу высказывания (агенс – предикат – пациенс) позволяет говорить о его структурности.

Кроме того, мотив как «формально-содержательный компонент», «содержательно-структурное единство» является знаковой единицей. Семиотичностъ ставит его в один ряд с терминами, позволяющими анализировать как план содержания, так и план выражения художественного текста. Знаковый характер мотива заставляет задуматься не только о его семантике, но и о синтактике (внутреннем устройстве и месте в сюжете) и прагматике (эстетическом воздействии на читателя, влиянии на литературный процесс и даже реальную действительность). Следовательно, под мотивом в узком смысле мы понимаем устойчивый минимальный значимый предикативный структурный семиотический компонент художественного текста.

Мотив как семантико-структурный элемент тесно связан с понятием сюжета, «цепью событий, воссозданной в литературном произведении, т. е. жизнью персонажей в ее пространственно-временных изменениях, в сменяющих друг друга положениях и обстоятельствах» [Хализев 2005а: 233], другими словами – совокупностью мотивов и мотивных комплексов. В этом контексте для нас важен еще один термин, с помощью которого некоторые литературоведы анализируют сюжет, – сюжетная ситуация. Наиболее последовательно это понятие раскрывается в работах Г. Краснова [Краснов 1972; 1980; 2001]: «В различных литературоведческих школах понятие сюжетной ситуации трактуется как эстетическое единство обстоятельств, характера, действия. Границы сюжетной ситуации в эпическом произведении обозначаются событием или сочетанием событий (появление Рудина в доме Ласунских, круг размышлений Константина Левина в сцене охоты, сцена суда в романе «Воскресение»). (…) По-видимому, границы сюжетной ситуации связаны с композиционным членением, сменой точек зрения, принципов повествования, изображения» [Краснов 2001: 25]. Сюжетная ситуация шире термина «мотив», способна включать в себя несколько семантико-структурных элементов, и соответствует эпизоду художественного произведения. Для обозначения фрагментов текстов, в которых повествуется о смерти, мы будем использовать понятия танатологической (сюжетной) ситуации или танатологического мотивного комплекса[28]. Примером такой ситуации (мотивного комплекса) может служить описание умирания, как в повести В. Тендрякова «Кончина».

Также танатологический мотив представляет собой элемент художественного текста. Понятие текста для современного гуманитарного знания имеет чрезвычайно большое значение. Будучи изначально термином сугубо лингвистического плана, «текст» оказался удобным для научного аппарата семиотики, а затем и для гуманитарных наук вообще. В нем были найдены все компоненты и характеристики знака, представляющего собой развернутую систему знаков более мелких уровней[29]. Анализ лингвистического текста стал примером для анализа других областей человеческой деятельности, где необходимая информация сообщалась при помощи специальных кодов. Подобные семиотические системы-тексты Р. Барт обнаружил в моде, К. Леви-Стросс – в обрядах племен, Ж. Бодрийяр – среди вещей.