Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы Страница 26

Третье. Процесс, происходивший в последние годы с людьми, которые называли себя либералами, или с теми, кто раньше называл себя интеллигенцией, – это процесс разложения и распада. Эти люди не продуцируют новых идей, новых принципов, новых взглядов на мир, которые, с одной стороны, по-настоящему занимали бы их самих, а с другой – провоцировали бы окружающих на развитие, оппонирование или сколько-нибудь осмысленную систематическую деятельность по отношению к ним. Надо признать: бóльшая часть того, что совершается, – это демонстративные жесты в отсутствие идей и слов.

Жесты можно описывать, этим занимаются этология и проксемика, на жесты можно отвечать – опять-таки жестами. Но я бы призвал отличать от этой демонстративной жестикуляции вполне реальную, хотя чаще всего не демонстрируемую адаптацию. Это совсем другой процесс. И люди, которые публично клянутся, что они-де не либералы, прекрасно пользуются достижениями либерально-буржуазной цивилизации, начиная с массмедиа. Впрочем, ничего удивительного тут нет, ведь и 11 сентября башни в Нью-Йорке рушили не кремневыми ножами… Соединение либеральных благ с антилиберальной позой – вещь более чем распространенная в сегодняшнем постмодерном мире.

Однако я знаю, что такое либерализм в экономике, что такое либерализм в политике, но мне не очень понятно, что такое либерализм в литературе. Литература, по крайней мере русская, не всегда дружила с этим понятием. Когда Толстой говорил Тургеневу про его «либеральные ляжки», наверное, он имел в виду что-то малосимпатичное. А Блок, тот и прямо признавался: «Я поэт, следовательно не либерал» (что из этого воспоследовало для Блока, его круга и общества в целом, напоминать не стану).

Иными словами, если и можно говорить о работе либеральной мысли в российском интеллектуальном сообществе, то лишь с самыми серьезными оговорками. Между тем в других пространствах и временах такая работа – в сходных посттоталитарных обстоятельствах – оказалась возможной и продемонстрировала свою эффективность. Приведу лишь два примера иных подходов к осмыслению того, что в стране и в обществе происходит, что их может ожидать и каковы в этом смысле задачи интеллектуалов.

Один пример – послевоенная Германия. Другой – Польша после 1989 года.

И в части литературы, и в части гуманитарной аналитики, и в части социологии, и в части газетно-журнальной политической публицистики продуктивность интеллектуального слоя в этих странах, его способность вырабатывать собственные, действительно новые взгляды, которые позволяют понять, что происходило со страной, кто несет за это ответственность, как всем вместе и каждому в отдельности к этому относиться и как из этого выходить, являются для меня образцом. Ничего хотя бы отдаленно похожего в своем отечестве я за последние пятнадцать лет не вижу.

На мой взгляд, все дело в особенностях этого слоя, к которому мы все, здесь собравшиеся, принадлежим и по образованию, и по самоопределению. Даже если мы предпринимаем попытки дистанцироваться от него, соотносимся мы все равно именно с ним. Как сложился этот слой и каким пришел к 1985 году, как он жил после и в каком состоянии находится сейчас – вот это стоило бы обсуждать. А выкидывать друг другу таблички «Я либерал» или «Я не либерал», по-моему, смешно.

И последнее. Мне кажется симптоматичным и даже по-своему симпатичным переход массового читателя в России середины 1990-х годов (который о стычках либералов с антилибералами по большей части и думать не думает) от мужского «крутого боевика» к «женскому детективу». Сегодня автор и протагонист детектива – женщина, и, может быть, это означает, в частности, что на его страницах скорее всего не будет не только демонстративной чернухи и неприкрытой агрессии, но и оголтело антилиберальных символов и взглядов. Может быть, там не будет ярких либеральных идей, но броских антилиберальных штампов не будет уж точно – в отличие, например, от ходких романов Бушкова.

Денис Драгунский:

«Либерализм – явление очень временное и инструментальное» .

Мне трудно говорить о литературном процессе, потому что попытки за ним уследить не привели меня ни к чему. Однако, на мой взгляд, окололитературная полемика по поводу того, с кем мастера культуры, либералы они или антилибералы, естественна, хотя я согласен с Б. Дубиным, что она мало занимает широкие читательские массы.

Гораздо более важным мне представляется следующий момент. Весь народ отгадывает сканворды. Идешь мимо кафе, там сидит девушка и что-то пишет, думаешь – студентка с конспектом, ан нет, она сканворд решает. В сканвордах не слово пишется, а картинка рисуется; например, если посудина с длинной ручкой – пишем «сковорода», два колеса, седло и руль – велосипед. Это точка перелома. Покуда мы спорим о либерализме и антилиберализме, некая точка перелома на уровне IQ массового читателя уже достигнута. И это не случайно. Кризис либерализма в принципе тоже неслучаен.

Либерализм – явление очень временное и инструментальное. Когда Джефферсон говорил, что все люди имеют неотъемлемые права на жизнь, свободу и стремление к счастью, под этими «всеми людьми» он подразумевал взрослых оседлых белых мужчин. Остальные в данной категории не рассматривались.

Что это вообще за слово такое – «либерал»? Каково его происхождение? «Liber» по-латыни – «дитя». Поэтому знаменитая фраза Достоевского из письма к Александру II, что свобода русская, свобода истинная и полная, а не формальная и договорная, как на Западе, есть свобода детей вокруг отца, любящего и любви детей верящего, не кажется такой уж глупостью. Liber – дитя, которое находится в данной семье, и слово свобода происходит от корня «свой». То есть liber – это человек, пользующийся правами, утвержденными в «его семье». Остальные, получается, не liber. И, как следствие, чем больше мы распространяем идею свободы и права, тем больше разного малоприятного народа входит в орбиту либерализма, причем входит со своими ценностями и представлениями, которые отнюдь не являются либеральными.

В результате мы приходим к парадоксу, что любые универсальные права не универсальны, потому что они либо требуют признать тех, кто их отрицает, либо, наоборот, исключить таких людей из сферы своего действия. Именно поэтому рано или поздно, когда кончается эйфория революции, либерализм должен быть заменен другой идеей, более свойственной слабому человеку, – например идеей референции с какой-то сильной группой.

Роман Арбитман:

«Современная массовая литература исподволь или сознательно носит антилиберальный характер» .

Мне кажется, что в дискуссии поднята достаточно серьезная проблема. Если бы речь шла об антилиберализме в литературе, которую традиционно принято считать «большой литературой», то к нему, наверное, можно было бы относиться более или менее спокойно. Серьезные прозаики, будь они либералы или антилибералы, достаточно вменяемые люди, и читатели их соответственно тоже достаточно вменяемы. Однако, к великому сожалению, Россия перестала быть самой читающей страной, и потому влияние серьезной прозы на массового читателя значительно уменьшилось.

Тут было названо имя Александра Бушкова, откровенного представителя настораживающей тенденции – вторжения антилиберальной тематики в массовое сознание посредством массовой же литературы. Вот это уже гораздо серьезнее, чем антилиберализм «большой литературы».

Прошли те времена, когда читатель занимался политическими проблемами путем чтения газет или просмотра теленовостей вкупе с политическими ток-шоу. Сегодня, к сожалению, один из способов включения массового читателя в политику – чтение массовой литературы. И если массовая литература исподволь или сознательно носит антилиберальный характер, то мы получаем соответствующую аудиторию, которая принципиально отличается от той, например, что присутствует здесь.

Эти аудитории все более отдаляются друг от друга. И что бы мы сейчас ни говорили, страна, увы, читает Бушкова и «черные романы», читает «литературу», в которой главные положительные персонажи – это адепты сильной руки и закручивания гаек. А поскольку по традиции для многих наших сограждан написанное пером является истиной в последней инстанции, то идеи, которые продуцируются через массовую литературу, постепенно становятся руководящей силой.

Елена Иваницкая:

«Существуя без критического отклика, без профессиональной оценки, масслит давно и настойчиво воплощает антилиберальный проект» .