Юрий Лифшиц - Рукописи горят, или Роман о предателях. «Мастер и Маргарита»: наблюдения и заметки Страница 3

Но это не мешало, как видим, ни творчеству Булгакова, ни его личной жизни: в 1925 году он женится на Л.Е.Белозерской, в 1929 знакомится со своей будущей третьей женой Е.С.Булгаковой (урождённой Нюренберг, в первом браке – Неёловой, во втором – Шиловской). И только в 1930 г. от Булгакова окончательно отворачивается и фортуна, и Сталин, раз 16—17 с удовольствием посмотревший во МХАТе «Дни Турбиных».

В романе время соответствует, я полагаю, годам с 1925 по 1928. Граждане СССР – поэт Бездомный и писатель Берлиоз – запросто, у всех на виду, разговаривают с иностранцем, кем бы он ни оказался впоследствии, а не шарахаются от него, как это произошло бы несколькими годами позже. Милиции и вообще органов никто особенно не боится, все к ним охотно обращаются, особенно в критических ситуациях, требуя «бронированную камеру» плюс «вооруженную охрану». Кое-кого арестовывают, не без этого, но в основном по делу шайки «гипнотизеров и чревовещателей, великолепно владеющих своим искусством». Никто не погибает в тюрьмах и лагерях, то есть, как мрачно шутили в годы репрессий, естественной смертью. В 15-й главе советских нэпманов и чиновников уговаривают – и только! – сдать золото и валюту, кормят в перерывах между «представлениями», а рыжий бородач сокрушается о «бойцовых гусях в Лианозове». Аннушку, пытавшуюся «вручить кассирше в универмаге на Арбате десятидолларовую бумажку», не только не посадили, но и отправили восвояси, поскольку она «порядком всем надоела». Да и приличный кусок из романа мастера о Понтии Пилате все-таки был опубликован, чего бы нипочем не произошло в постнэповскую эпоху. («Помню, помню этот проклятый вкладной лист в газету, – бормотал гость, рисуя двумя пальцами рук в воздухе газетный лист, и Иван догадался из дальнейших путаных фраз, что… редактор напечатал большой отрывок из романа того, кто называл себя мастером». )

Вскоре, правда, последовали исполненные злобы и несправедливой критики статьи о вышедшем фрагменте: «Враг под крылом редактора» Аримана; Латунского, предполагавшего «ударить, и крепко ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить… ее в печать»; и «Воинствующий старообрядец» Лавровича. Но даже после доноса Алоизия Могарыча о том, что мастер «хранит у себя нелегальную литературу», писатель не был арестован, остался жив, а только спятил от переживаний. Но это уже зависит от индивидуальности автора. Мыслимо ли все это представить вне более-менее благополучного в отношении ежовых рукавиц НЭПа, окончательно изничтоженного 11 октября 1931 года постановлением о полном запрете частной торговли в СССР? Если же в романе на самом деле 1929 год (или какой-то другой из 20-х), то он особый, булгаковский, мастеромаргаритный, представленный в весьма облегченном варианте, без лагерей и тюрем, с анахронизмами по обе стороны от этой почти узаконенной интерпретаторами даты.

Режиссер В. Бортко, поместивший действие «Мастера и Маргариты» в средневековый сталинизм, с моей точки зрения, совершил серьезный просчет, и это во многом предопределило – по крайней мере, для меня, – провал его фильма. Причем не только в фактологическом аспекте, но прежде всего – в художественном. Персонажи, сочиненные режиссером, получились лишними и нежизнеспособными, произносящими явно не свои речи, не соответствующие не только тексту, но и контексту булгаковского романа.

3. Второ- и третьестепенные персонажи

Сперва поговорим о московских эпизодах романа, на страницах которого располагается масса действующих и бездействующих лиц. Начнем с Аннушки, ведь это она «уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила», и всем очень хорошо «было известно, что где бы ни находилась или ни появлялась она – тотчас же в этом месте начинался скандал, и кроме того, что она носила прозвище „Чума“». Этой даме из квартиры №48, живущей в непосредственной близости от «нехорошей квартирки», ближе к финалу романа довелось найти потерянный Маргаритой подарок Воланда, и в ее голове тут же «образовалась вьюга»:

– Знать ничего не знаю! Ведать ничего не ведаю!.. К племяннику? Или распилить ее на куски… Камушки-то можно выковырять…

Автору скетчей Хустову в разговоре со Степой Лиходеевым дает характеристику сам Воланд:

– Достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он – сволочь, склочник, приспособленец и подхалим.

Степан Богданович ничем не лучше, если не хуже. Его, в свою очередь, аттестуют присные Воланда, «во множественном числе говоря о Степе»:

– Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут.

Вот Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома №302-бис, взяточник и растратчик. Неслучайно именно ему в портфель самостийно вползает пачка коровьевских банкнот. И слова Воланда о Босом «он выжига и плут» подтверждает чистосердечная автохарактеристика самого Никанора Ивановича, воспоследовавшая чуть позже:

– Господь меня наказует за скверну мою. … Брал, но брал нашими советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бывало.

Будучи притянут к Иисусу, председатель жилтоварищества, не обинуясь, сдает заодно и своих сослуживцев:

– Хорош и наш секретарь Пролежнев, тоже хорош! Прямо скажем, все воры в домоуправлении.

Администратор Варьете Варенуха вроде ничем нехорошим на страницах «Мастера и Маргариты» не отмечен, но зачем же было хамить и лгать по телефону? В глазах нечистой силы, якобы привыкшей к исключительно жантильному обращению, хамство – тоже преступление, за что и был Иван Савельевич на некоторое время превращен в упыря.

Финдиректор Варьете Римский тоже как будто ничего худого не сказал и не сделал, однако и его напугали до смерти, что называется, до кучи, и неизвестно, чем бы все кончилось, не запой неподалеку от ристалища московский петух.

«Хорошо знакомый всей Москве конферансье Жорж Бенгальский» за вранье и болтовню был наказан временным усекновением головы, хотя для Воланда и его креатуры неприкрытая ложь и непрерывная болтовня – естественное состояние, и об этом я еще буду говорить. Впрочем, и Булгаков не удержался определить подручных Воланда как «надувало Фагот… и наглый котяра Бегемот».

Аркадию Аполлоновичу Семплеярову тоже поделом, ибо вместо заседания акустической комиссии московских театров, председателем которой состоит, он отправился в гости к своей возлюбленной, «артистке разъездного районного театра Милице Андреевне Покобатько и провел у нее в гостях около четырех часов». Стало быть, Аркадий Аполлонович пострадал за любвеобильность, поскольку, кроме супруги и Милицы Покобатько, ему для тех же целей служит безымянная молодая родственница, пару раз врезавшая ему зонтиком по голове во время сеанса черной магии в театре Варьете.

Под личиной Сергея Герардовича Дунчиля, по словам артиста из сна Никанора Ивановича, «скрывается жадный паук и поразительный охмуряло и врун». Слова конферансье очень похожи на правду, поскольку Дунчиль прятал валюту и драгоценности «в городе Харькове в квартире своей любовницы Иды Геркулановны Ворс».

Максимилиан Андреевич Поплавский, не слишком расстроенный гибелью своего дяди Берлиоза, прибыл в Москву предъявить права на освободившуюся жилплощадь, но получил форменный отлуп от Азазелло:

– Возвращайся немедленно в Киев… сиди там тише воды, ниже травы и ни о каких квартирах в Москве не мечтай, ясно?

Засим «экономист-плановик, проживающий в Киеве на бывшей Институтской улице» получил страшный удар жареной курицей по шее, мигом все понял и отбыл на место непосредственного проживания.

Андрей Фокич Соков, буфетчик в Варьете, заявился в квартиру №50 ради восстановления попранной справедливости в виде ста девяти рублей, превратившихся в «резаную бумагу» после представления. Ведь он – человек бедный, а «двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах… и… двести золотых десяток», разумеется, «не сумма». Сколотил свое несерьезное, по меркам Воланда, состояние Андрей Фокич, видимо, продавая зрителям Варьете «осетрину второй свежести» и «брынзу зеленого цвета» и понуждая «неопрятную девушку» в своем буфете подливать «из ведра в… громадный самовар сырую воду». Буфетчик Соков непременно скончается «от рака печени в клинике Первого МГУ, в четвертой палате» и тем самым в точности подтвердит диагноз Воланда:

– Что-то… недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих.

С другой стороны, «среди лиц, садившихся» с князем тьмы «за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы!». И это абсолютная правда: кого-кого, а подлецов в романе Булгакова хватает.