Андрей Чернов - Притяжение Донбасса: Очерки о писателях шахтерского края Страница 3

О большом внимании обывателей Таганрогского округа к Чехову свидетельствует, между прочим, и такой любопытный факт: писателя пригласили шафером на казачью свадьбу (невеста – сестра врача И. В. Еремеева), да и не в Таганроге, а в Новочеркасске. Сам Антон Павлович отнёсся к этому с присущим ему юмором: «Я шаферствовал в чужой фрачной паре, в широчайших штанах и без одной запонки, – в Москве такому шаферу дали бы по шее, но здесь я был эффектнее всех» (письмо сестре М. П. Чеховой, 25 апреля 1887).

Из Новочеркасска Чехов отправляется гостить к своему другу, мелкому землевладельцу Петру Гаврииловичу Кравцову (будущий писатель в 1877 году готовил Петра Кравцова к поступлению в юнкерское училище). Это не первая поездка Чехова в Рагозину Балку. Брат писателя М. П. Чехов в своих воспоминаниях отмечал, что Антон ещё гимназистом посещал хутор Кравцовых. Чехов переписывался с П. Г. Кравцовым, но, увы, переписка сохранилась не полностью. Имение Кравцовых Рагозина Балка было расположено в Таганрогском округе Области Войска Донского, недалеко (23 версты) от села (местечка) Ивановка (ныне это Антрацитовский район Луганской Народной Республики, село Ивановка). В Ивановку Чехов ездил из Рагозиной Балки за почтой.

Долгое время местонахождение Рагозиной Балки было неизвестным, несмотря на усилия многих чеховедов раскрыть эту тайну. Донецкий литературовед Алексей Ионов установил лишь приблизительное нахождение Рагозиной Балки, что и было им описано в замечательном очерке «В поисках Рагозиной балки (по чеховским местам)». Луганские краеведы также усердно исследовали этот вопрос, но, увы, однозначно установить нахождение хутора Кравцовых не удалось.

Однако, на основе долголетнего поиска Рагозиной Балки краевед из Антрацитовского района Константин Жолос, ссылаясь на местных жителей, установил предположительное местонахождение хутора Кравцовых недалеко от Боково-Платова, в Калмыцкой балке, действительно поросшей байрачным лесом. Им был обнаружен фундамент разрушенной усадьбы, но уверенности в том, что это остатки усадьбы Кравцовых нет. В советское время там были установлены мемориальные доски и памятные знаки. К сожалению, до наших дней они не дошли.

Наверно, читателям не совсем понятно, почему столько литературоведов внимание обращают на Рагозину Балку? Дело в том, что и сам хутор Кравцовых, и его обитатели, и живописные местности вокруг были описаны Чеховым в рассказах «Счастье», «Огни», «Печенег», повести «Степь».

В письме к своей сестре Марии от 30 апреля 1887 года Чехов даёт такое описание хутора Кравцовых: «Живу в Рагозиной Балке у Кравцова. Маленький домишко с соломенной крышей и сараи, сделанные из плоского камня. Три комнаты с глиняными полами, кривыми потолками и с окнами, отворяющимися снизу вверх… Стены увешаны ружьями, пистолетами, шашками и нагайками. Комоды, подоконники – всё завалено патронами, инструментами для починки ружей, жестянками с порохом и мешочками с дробью. Мебель хромая и облупившаяся. Спать мне приходится на чахоточном диване, очень жестком и необитом. Сортиров, пепельниц и прочих комфортов нет за 10 вёрст в окружности». Как видим, писатель прежде всего акцентирует внимание на отсутствии комфорта (в представлении человека, привыкшего к большим удобствам Москвы). В этом же письме Чехов отмечает, что чувствует себя среди обитателей хутора «чем-то вроде Миклухи-Маклая».

Видно – и быт, и деревенские порядки хуторян отталкивают чеховскую натуру. Зато он с большим восторгом пишет о природе, окружающей Рагозину Балку, в этом же письме сестре находим: «Что у нас тут роскошно, так это горы». Эту лаконичную характеристику Чехов иллюстрирует собственным рисунком, показывающим расположение дома Кравцовых в рельефе. В этом же письме мы найдём и такую скупую строчку: «Вчера ночью была очень красивая гроза». Видно, писатель находился под большим впечатлением от увиденного. Если бы Чехов не придавал значения красотам природы и широте стихий в степи, он бы не сделал никакой путевой записи. Через несколько месяцев, в повести «Степь» Чехов нарисует развёрнутую картину Донецкой возвышенности: «Между тем перед глазами ехавших расстилалась уже широкая, бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов. Теснясь и выглядывая друг из-за друга, эти холмы сливались в возвышенность, которая тянется вправо от дороги до самого горизонта и исчезает в лиловой дали…» Да, всё увиденное Антоном Чеховым в Рагозиной Балке и её окрестностях отобразится в его прозе. И описание «красивой грозы», степных пейзажей мы найдём в его повести «Степь», которую писатель начнёт писать лишь в январе 1888 года – для всех впечатлений от южной поездки нужно было время. А дивные «роскошные» горы Нагольного кряжа (самая высокая часть Донецкой возвышенности) будут отражены в прекрасном рассказе «Счастье».

Первого мая написано короткое письмо двоюродному брату Г. М. Чехову в Таганрог. На письме почтовый штемпель Луганска. Можно предположить, что Чехов из Рагозиной Балки совершил поездку в главный город Славяносербского уезда. Во всяком случае, в знаменитой чеховской повести «Степь» мы находим упоминания Славяносербска и Луганского завода – старого названия посёлка на Лугани. Название «Луганск» могло ещё не закрепиться в сознании окрестных жителей, поскольку было дано посёлку вместе со статусом города в 1882 году. На многих картах России вплоть до начала ХХ века Луганск отмечался ещё как Луганский завод. К тому же, в повести Чехов не конкретизирует время описываемых событий, можно сделать вывод, что события происходят до 1882 года. Свидетельством знакомства А. П. Чехова с Луганском является также то, что один из персонажей повести «Степь»: «Пятнадцать лет был в певчих, во всём Луганском заводе, может, ни у кого такого голоса не было…» Поэтому можно сделать вывод, что в уезде и за его пределами певчий хор Луганска был знаменит.

Впрочем, не следует думать, что Чехову увиденные южные городки понравились. В его письмах мы найдём очень нелицеприятные (и с тем – правдивые) характеристики Таганрога, Славянска, Краматоровки (сейчас – Краматорск). В письме сестре М. П. Чеховой Антон Павлович рисует схему Донецкой железной дороги и даёт пояснение: «Центральный шарик – это ст. Дебальцево. Остальные шарики – это всяческие Бахмуты, Изюмы, Лисичански, Лугански и прочие пакости…»

Находясь в Рагозиной Балке, Чехов пятого мая пишет письмо писателю Николаю Лейкину, из которого и взята знаменитая чеховская фраза-характеристика Донецкого кряжа: «Жил я последнее время в Донской Швейцарии, в центре так называемого Донецкого кряжа: горы, балки, лесочки, речушки и степь, степь, степь…» Весенние степные просторы, прорезанные глубокими лесистыми балками, обилие солнца и тепла, от которого Чехов отвык в Москве.

Вечером пятого мая Антон Чехов уезжает из Рагозиной Балки в Святые Горы (ныне Святогорск Донецкой Народной Республики). В общей сложности, писатель провел в Рагозиной Балке около недели, наполненной впечатлениями степного юга России. Впечатления впитывались, осмысливались, им нужно было время, чтобы выкристаллизироваться в художественные образы, по-чеховски ёмкие. Уезжая из Рагозиной Балки, писатель написал своей сестре М. П. Чеховой: «Напоэтился я по самое горло: на 5 лет хватит».

17 мая А. П. Чехов вернулся в Москву. Семейная и литературная жизнь захватывает писателя, Чехов напряженно работает. Южные впечатления находят отображение в рассказе «Счастье», опубликованном 6 июня 1887 года в «Новом времени». Небольшой рассказ, наполненный южными пейзажами, был восторженно принят читателями, пленённых и красочным чеховским языком, и экзотичностью. Брат писателя Ал. П. Чехов так описывал популярность рассказа в Санкт-Петербурге: «Ну, друже, наделал ты шуму своим последним «степным» субботником. Вещица – прелесть. О ней только и говорят. Похвалы – самые ожесточенные. Доктора возят больным истрёпанный № как успокаивающее средство… Хвалят тебя за то, что в рассказе нет темы, а тем не менее он производит сильное впечатление. Солнечные лучи, которые у тебя скользят при восходе солнца по земле и по листьям травы, вызывают потоки восторга, а спящие овцы нанесены на бумагу так чудодейственно картинно и живо, что я уверен, что ты сам был бараном, когда испытывал и описывал все эти овечьи чувства. Поздравляю тебя с успехом».

Но настоящая широта степи, широта русского человека на этом просторе, требовали большей формы, нежели рассказ. 1 января 1888 года Чехов принимается за повесть для «толстого» литературного журнала, повесть, которая могла бы охватить, всецело передать южное великолепие степи. Повесть, которая стала бы достойной для дебюта в серьезной литературе. Здесь писатель столкнулся с трудностями, поскольку практически не имел опыта написания крупной прозы. В письме В. Г. Короленко от 9 января 1888 года Чехов делится своими тревогами: «С Вашего дружеского совета я начал маленькую повестушку для «Северного вестника». Для почина взялся описать степь, степных людей и то, что я пережил в степи. Тема хорошая, пишется весело, но, к несчастью, от непривычки писать длинно, от страха написать лишнее я впадаю в крайность: каждая страница выходит компактной, как маленький рассказ, картины громоздятся, теснятся и, заслоняя друг друга, губят общее впечатление. В результате получается не картина, в которой все частности, как звёзды на небе, слились в одно общее, а конспект, сухой перечень впечатлений». Подобным беспокойством о трудностях написания крупной вещи, Чехов делится и в письме Д. В. Григоровичу 12 января, в этом же письме Чехов называет свою повесть «Степь».