Сборник статей - Жизнь языка: Памяти М. В. Панова Страница 30

Желаю успеха Вашей книге

Р. S. [не привожу мелкое замечание]

Р. Р. S. К вопросу об оценке собственных работ Я решила «взять на вооружение» одно высказывание Вашей однофамилицы Закончив первые две главы будущих «Спутников», она писала близкой знакомой «Мне они нравятся Это очень нагло писать так' Но, по-моему, просто бестактно подсовывать людям то, что самой не нравится, правда'»

Р. Р. Р. S. [тоже мелочь]

*) Примечание [Из первоначального варианта моего письма, сохранившегося в компьютере, МВ был послан сокращенный текст, но в этой публикации уместно привести материал, подтверждающий мою оценку Грамматики-70]

Так, из параграфа 957 следует, что все прилагательные на – ый (кроме каждый и счетных прилагательных) имеют краткие формы' Этот параграф воспроизводит списки ААЗ на с 98–99, но у него специально оговорено, что речь идет о формальных правилах, не учитывающих реальное наличие / отсутствие кратких форм, в Грамматике-70 оговорка отсутствует

Параграф 908 воспроизводит списки ААЗ для второго родительного (с 282–283) – с заменой обратноалфавитного порядка прямоалфавитным, опять-таки игнорируются оговорки ААЗ о трудности установления круга таких слов и о неизбежном элементе субъективности, когда дело доходит до приведения точных списков

[Приписка в письме МВ о книге «Хорошо ли мы знаем Пушкина?»]

Благодарю Вас за письмо о моей «Позиционной» Как здорово современное поколение умеет на компьютере печатать! А я ковыляю своим старческим почерком МП

В начале 1999 г. вышла моя маленькая книжка «Хорошо ли мы знаем Пушкина?» Михаилу Викторовичу я подарила ее примерно с такой надписью: «Дорогому…, который (по слухам) не любит Пушкина».

Большой и приятной неожиданностью было письмо, которое привожу лишь с одной купюрой (опускаю обращение).

Какую чудесную книгу Вы написали! Вся проникнута любовью к Пушкину, проницательной и глубокой' В книге везде чувствуется именно проницательность любящего человека

Пушкин мучителен тем, что он весь захватан руками равнодушных «Пушкин – наше все» – эти слова А А Григорьева используют затем, чтобы самодовольно не любить русскую поэзию И так драгоценно встретить живое преклонение нет-нет, не преклонение, а живую преданность Пушкину

В Вашей книге не только внимательная «заметливость» знатока Пушкина, но и ревнивое стремление уберечь его от равнодушного губошлепства толпы В эти мрачные дни, когда приближается двухсотлетие и когда велико неистовство черни (норовящей поцеловать Пушкина то в животик, то в задок), такая отрада вдруг узнать, что есть люди, по-настоящему любящие поэта – действительно великого на все века. Это редкость – любить АСП!

Не согласен, пожалуй, с одним: с Вашим пониманием образа Татьяны. По-Вашему, она – героиня двух ошибок. И притом книжных ошибок. Я думаю, что этот образ гораздо значительнее.

Радуюсь Вашей книге, радуюсь разносторонности Вашего таланта.

Спасибо!

М. Панов

Привожу свое ответное письмо. Купюра вначале касается «обыгрывания» обращений.

Дорогой Михаил Викторович!

Большое спасибо за письмо. Оно занимает первое место среди доставивших мне радость реакций на мою книжечку. Я давно оценила Ваше умение содержательно хвалить и тепло реагировать на вышедшие книги. (Много лет назад Сан Саныч давал мне прочесть Ваше очень теплое письмо по поводу, очевидно, одного из «Введений», которое произвело на меня большое впечатление.)

Похоже, я не так уж далека от истины в своей дарственной надписи (которую писала не без робости). Все-таки удивительна Ваша фраза «Это редкость – любить АСП!» Редкость – не любить его, но он совсем не нуждается в том, чтобы быть любимым поэтом, он выше или вне этого понятия. Я хочу даже не предложить ответ на модный во все времена вопрос «За что вы любите Пушкина?», а попытаться сформулировать, почему он занимает такое исключительное, ни с чем не сравнимое место среди всех литературных любвей и пристрастий. Причина этого – в почти неправдоподобном приближении к совершенству, чем он и пробуждает в большинстве людей те самые «чувства добрые». Известно, что Пушкин – едва ли не единственный автор, которого невозможно пародировать. В самом деле, как можно пародировать совершенство? В замечательной статье о пародии, разоблачавшей лжепародиста Александра Иванова, Бенедикт Сарнов тоже объясняет непародируемость Пушкина; не помню точно его формулировку, моя мне нравится больше.

Должна «объясниться» насчет Татьяны. Я ведь не писала школьное сочинение «Образ Татьяны» (в школе я ненавидела сочинения и очень плохо их писала), а точно ответила на вопрос «Что читала Татьяна?», «разоблачив» очень меня удивляющие заблуждения двух замечательных авторов. Ну разве же она не заблудилась (видовая пара к заблуждаться) дважды в отношении Онегина, основываясь на прочитанных книгах?

Кстати, у меня есть претензия к великому автору. Про Онегина мы знаем, что у него были и Madame и Monsieur, а у Татьяны? Ведь не няня же так выучила ее французскому!

И еще об одном недоумении. Не странный ли вопрос задает Онегин: «Скажи, которая Татьяна?» Это, может быть, можно понять «по Фрейду», но не с точки зрения светского обихода: Онегин просил друга представить его невесте. А там ведь были всего-навсего две девицы!

Еще раз спасибо за письмо.

Н. А. Есъкова

[В постскриптуме я выразила мысль, что при желании можно продолжить переписку, но ответа на свое письмо не получила.]

Последнее письмо от Михаила Викторовича я получила «с оказией» в начале 2000 года. Это было поздравление с юбилейной датой.

В сентябре того же года отмечалось 80-летие Михаила Викторовича Панова. Я поздравила его посланной по почте «телеграммой» (текстом, составленным из газетных заголовков, наклеенных на стандартный телеграфный бланк: этот «заголовочный жанр» был распространен в нашем институте). «Телеграмма» заканчивалась пожеланием: «чтоб хотелось и моглось!»

Кроме того, я послала МВ по почте мой материал для подготовленного сборника к юбилею А. А. Реформатского (16 октября 2000 года «ему исполнилось бы 100 лет» – как теперь стало принято писать): «Хронику реформатских чтений», мемуар «Вспоминая Учителя» и упоминавшийся выше «j-ик». Мне очень хотелось, чтобы Михаил Викторович прочел мои воспоминания о Сан Саныче, и я не без основания считала вероятным, что напечатанного сборника он не увидит… Сборник вышел только в 2004 году, а в конце 2001-го Михаила Викторовича не стало…

Я не имею подтверждения, что мои почтовые отправления благополучно достигли адресата.

III. M. В. Панов в нашей памяти…

«Еще не раз вы вспомните меня и весь мой мир, волнующий и странный»

Н. А. Еськова. Иванова-Лукьянова (Москва). Панов – педагог[40]

Михаил Викторович начал свою педагогическую деятельность в школе, где проработал учителем русского языка восемь лет. Сейчас, когда ему исполнился 81 год, этот период словно приблизился: он часто вспоминает школу, создает для нее учебник, работа над которым не прерывается в течение трех десятилетий; к нему до сих пор приходят его школьные ученики. Когда-то я написала ему, что перехожу работать из школы в институт, – и он ответил, что теперь общение со студентами уже не будет таким ярким, как со школьниками, хотя и в институте можно найти много интересного. Работа в школе помогла М. В. Панову стать уникальным методистом. Его методические приемы преподавания русского языка, изложенные в разные годы в докладах, спецкурсах, учебниках для русских и национальных школ, поражают своей изобретательностью, остроумием и абсолютной практической ценностью. Особенно интересен иллюстративный материал, его познавательная и эстетическая полезность. Эти тексты воспитывают. Обращение к детям у Михаила Викторовича – не стариковское прощание с жизнью, а энергичное усилие поднять уровень школьного преподавания, используя в полной мере детскую одаренность. Так, в экспериментальном школьном учебнике М. В. Панов не идет по пути упрощения, а уже в младших классах вводит понятие фонемы и позиции. Настоящим подарком детям стал «Словарь юного филолога», которому ученый отдал часть своей жизни, тщательно продумывая сначала состав авторского коллектива книги, а потом терпеливо работая с ним над каждой статьей словаря и подбирая такие иллюстрации, которые разбивают стереотипные представления о писателях и филологах и показывают их с незнакомой, неожиданной стороны.

Так легок слог, так доступны и увлекательны многие пановские тексты, что кажется: и писал он их с необыкновенной легкостью. Но легкость эта – результат огромного, титанического труда. Недавно я спросила, легко ли он пишет. «Очень трудно, – последовал ответ. – Много раз переделываю. Стремлюсь, чтобы ритм напоминал разговорный». И рассказал, что, когда кто-то из Челябинска опубликовал его лекции по методике, он впервые заметил, что их ритм действительно похож на разговорный.