Лев Аннинский - Откровение и сокровение Страница 38

Глубоко уважающий Вас Андрей Платонов.

21. IX.29 г.».

Однако это еще не конец истории.

«Дорогой Платонов – о романе Вашем я говорил с Берсеневым, директором 2-го МХАТа. Возникла мысль – нельзя ли – не можете ли Вы переделать часть его в пьесу? Или же попробовать написать пьесу на иную тему?

Мысль эта внушена Вашим языком, со сцены, из уст неглупых артистов, он звучал бы превосходно.

О возможности для Вас сделать пьесу говорит и наличие у Вас юмора, очень оригинального – лирического юмора.

Всего доброго. А. Пешков.

В психике Вашей, – как я воспринимаю ее, – есть сродство с Гоголем. Поэтому попробуйте себя на комедии, а не на драме. Драму – оставьте для личного удовольствия.

Не сердитесь. Не горюйте… „Все – минется, одна правда останется“.

„Пока солнце взойдет – роса очи выест“? Не выест. А. П».

Литчасть 2-го МХАТа нашла роман несценичным, и он прочно, на 60 лет, ушел во тьму письменного стола. Но попытка Горького помочь оставила в душе Платонова след. Вскоре жизнь вынудила его вновь постучаться к Горькому.

Повесть Платонова «Впрок (Бедняцкая хроника)» появилась в журнале «Красная новь» в марте 1931 года. Мы не знаем, точно ли прочел ее Горький и если прочел – как отнесся, но он не мог не читать посвященные этой повести статьи, шквалом прошедшие в июне – начале июля по газетам и журналам. Уже заголовки красноречиво говорили о том, что происходит:

«В чем „сомневается“ Андрей Платонов», «Пасквиль на колхозную деревню», «Клевета», «Под маской», «Об одной кулацкой хронике».

Последнее название – У А. Фадеева в «Известиях», статью перепечатала «Красная новь», так сказать, в признание ошибки.

Ходили слухи, что «Впрок» прочел Сталин, что обругал автора сволочью, что на экземпляре «Красной нови» своей рукой многозначительно переправил «Бедняцкую хронику» на «Кулацкую». Заглавие фадеевской статьи косвенно подтверждает это, сам факт синхронности, с какой пресса «обстреляла» Платонова (полдюжины статей в считанные дни), говорит о том же: такого рода залпы без сигнала не производились.

Горький в травле, естественно, не участвует. Его позиция до некоторой степени может быть вычислена по косвенным свидетельствам.

Фраза из письма Горького Мехлису, очевидно, в самом начале 30-х годов: «А. П. Платонов – даровитый человек – испорчен влиянием Пильняка и сотрудничеством с ним…»

«Сотрудничество с ним» – это 1928 год, жизнь у Пильняка на даче, совместная работа над очерком «Че-Че-О».

Проза Пильняка – крайний случай неприятия со стороны Горького еще с начала 20-х годов. Там полная несовместимость. Тень Пильняка в сознании Горького ложится на Платонова, когда собственный грех Платонова – повесть «Впрок» – надо как-то объяснить. Это – пагубные плоды «влияния» и «сотрудничества»: Горький выгораживает Платонова, перекладывая «грех» на Пильняка. Не в печати – но в письме ко всесильному Мехлису.

Горький – в тяжком положении, под жутким прессом, в поле вытягивающих душу ожиданий. Можно представить себе, чего от него ждут: одни – чтобы он «заклеймил» повесть находящегося под ударом, другие – чтобы защитил Платонова от удара. Горький не делает ни того, ни другого. Но пытается негласно помочь.

В его архиве сохранилось письмо человека по фамилии Ковалев. Москвич, житель улицы Кропоткина, судя по письму, партиен и участник коллективизации, этот человек пришел от чтения платоновской «Хроники» в невероятное волнение, почувствовал готовность броситься обратно в деревню, чтобы довести коллективизацию до победного конца, а после того, как по повести ударила пресса, обратился к Горькому с призывом защитить Платонова от «несправедливой гражданской казни». На письме стоит пометка Горького: «Отвечено 29/VI». Если когда-нибудь горьковское письмо будет найдено, может быть, мы узнаем несколько больше о том, что он думал о повести Платонова.

Пока что мы знаем только, что в этой связи думал обо всем этом сам Платонов.

Письмо отослано 24 июля.

«Глубокоуважаемый Алексей Максимович!

Вы знаете, что моя повесть „Впрок“, напечатанная в № 3 „Красной нови“, получила в „Правде“, „Известиях“ и в ряде журналов крайне суровую оценку.

Это письмо я Вам пишу не для того, чтобы жаловаться, – мне жаловаться не на что. Я хочу Вам лишь сказать, как человеку, мнение которого мне дорого, как писателю, который дает решающую, конечную оценку всем литературным событиям в нашей стране, – я хочу сказать Вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни выстрадал в результате своих ошибок вроде „Впрока“, я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс – это моя родина, и мое будущее связано с пролетариатом… Я говорю это не ради самозащиты, не ради маскировки, – дело действительно обстоит так. Это правда еще и потому, что быть отвергнутым своим классом и быть внутренне всё же с ним – это гораздо более мучительно, чем сознать себя чужим всему, опустить голову и отойти в сторону».

«И быть внутренне все же с ним…» Заметим эту фразу.

«Мне сейчас никто не верит, – продолжает Платонов, – я сам заслужил такое недоверие. Но я очень хотел бы, чтобы Вы мне поверили; поверили лишь в единственное положение: я не классовый враг.

„Впрок“ я писал более года назад – в течение 10–12 дней. Отсюда его отрицательные качества технического порядка. Идеологическая же вредность, самое существо дела, произошла не по субъективным причинам. Но этим я не снимаю с себя ответственности и сам теперь признаю, после опубликования критических статей, что моя повесть принесла вред. Мои же намерения остались ни при чем: хорошие намерения, как известно, иногда лежат в основании самых гадких вещей. Ответственности за „Впрок“, повторяю, я с себя не снимаю, – это значит, что я должен всею своей будущей литературной работой уничтожить, перекрыть весь вред, который я принес, написав „Впрок“.

Лично для Вас, Алексей Максимович, я должен сообщить следующее…»

Далее Горький подчеркивает красным карандашом две строки:

«Много раз в печати упоминали, что я настолько хитрый, что сумел обмануть несколько простых, доверчивых людей».

Чем-то эта фраза Горького задевает.

«…Вам я должен сообщить: эти „несколько“ равны минимум двенадцати человекам; причем большинство из них старше меня возрастом, старше опытом, некоторые уже сами видные литераторы (во много раз сделавшие больше, чем я). Рукопись проходила в течение 8-10 месяцев сложный путь, подвергалась несколько раз коренной переделке, переработкам и т. д. Всё это совершалось по указаниям редакторов. Иные редакторы давали такую высокую оценку моей работе, что я сам удивлялся, ибо знал, что по художественным качествам этот „Впрок“ произведение второстепенное.

Я редко видел радость, особенно в своей литературной работе, естественно, я обрадовался, тем более что другие редакторы тоже высоко оценили мою работу (не в таких, конечно, глупых словах, как упомянутый член редколлегии). Однако я умом понимал: что-то уж слишком! Жалею теперь, что я поверил тогда и поддался редкому удовольствию успеха. Нужно было больше думать самому.

Теперь же вышло, что я двенадцать человек обманул – одного за другим. Я их не обманывал, Алексей Максимович, но вещь все же вышла действительно „обманная“ и классово враждебная. Я не хочу сказать, что 12 человек отвечают вместе со мной перед пролетарским обществом за вред „Впрока“. И чем они могут ответить? Ведь никакой редактор не станет писать (печатать? – Л. А.) таких произведений, которые поднялись бы идеологически и художественно на такой уровень, что „Впрок“ бесследно бы исчез.

Я автор „Впрока“, и я один отвечаю за свое сочинение и уничтожу его будущей работой, если мне будет дана к тому возможность. У редакторов же было не одно мое дело, и они могли ошибиться, но только я их не обманывал. Некоторых из них я не перестал уважать и теперь.

Я хотел бы, чтобы Вы поверили мне. Жить с клеймом классового врага невозможно, – не только морально невозможно, но и практически нельзя. Хотя жить лишь „практически“, сохраняя собственное туловище, в наше время вредно и не нужно.

Если Вас интересует – что-нибудь в связи с моим делом, если я здесь сказал не то, что нужно, то я Вам напишу дополнительно. Глубоко уважающий Вас Андрей Платонов»…

В этом письме нет, казалось бы, ожидаемой просьбы: прочесть повесть. Может быть, Платонов знает цену своим вещам? «Впрок» – действительно «второстепенное произведение» – и на фоне «Чевенгура», и в контексте той главной платоновской трилогии, которую «Чевенгур» начинает и которая в 1930 году в тиши кабинета уже продолжена «Котлованом». «Впрок» – вещь внешне броская, плохо слаженная, сбивчивая: может быть, сказалась спешка при написании, может быть, вынужденная переделка текста, а может быть, непроясненность самой мысли, бессильной преодолеть безумие.