Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе Страница 39

Peut-être, à force de retenir son souffle, s’était-il obnubilé, l’eau qui envahissait son masque lui brouillait-elle les formes et les nuances. Il avait mis sa tête à l’air pour emplir ses poumons, et avait recommencé de flotter sur les bords de la barrière, à suivre les anfractuosités et les trouées où s’ouvraient des couloirs de cretonne dans lesquels se faufilaient des arlequins ivres, tandis qu’au-dessus d’un escarpement il voyait se reposer, animé de lente respiration et remuement des pinces, un homard crêté de mozzarella, surplombant un lacis de coraux (ceux-ci semblambles à ceux-là qu’il connaissait, mais disposés comme le fromage de Frère Etienne, qui ne finit jamais).

Ce qu’il voyait maintenant n’était pas un poisson, mais pas non plus une feuille, à coup sûr une chose vive, telles deux larges tranches de matière blanch́âtre, bordées de rouge de kermès, et un éventail de plumes; et là où l’on aurait attendu des yeaux, s’agitaient deux cornes de cire à cacheter.

Des polypes ocellés, qui dans leur grouillement vermiculaire et lubrifié révélaient l’incarnadin d’une grande lèvre centrale, effleuraient des plantations d’olothuries albuginées au glande de passe-velours; des petits poissons rosées et piquetés d’olivette effleuraient des choux-fleurs cendreux éclaboussés d’éclarate, des tubercules tigreés de ramures fuligineuses… Et puis on voyait le foie poreux couleur colchique d’un grand animal, ou encore un feu d’artifice d’arabesques vif-argent, des hispidités d’épines dégouttantes de rouge sang et enfin une sorte de calice de nacre flasque… (Schifano)

[† Возможно, от задержки дыхания сознание у него помрачилось, и вода, проникая в маску, затуманивала формы и оттенки цветов. Он высунул голову из воды, чтобы наполнить легкие, и снова поплыл по краям барьера, вдоль его трещин и проломов, где открывались кретоновые коридоры, в которые проскальзывали пьяные арлекины, а под обрывом он увидел отдыхающего омара с молочно-белым гребнем, который, колыхаясь от медленного дыхания и покачивания клешней, нависал над сеткой из кораллов (они походили на те, что он знал, но располагались, как сыр Брата Стефана, никогда не иссякающий).

То, что он увидел теперь, было не рыбой, но и не листом: наверняка нечто живое, вроде двух широких ломтей белесоватого вещества, окаймленных кармином, с веером из перьев; а там, где полагалось быть глазам, шевелились два рожка из сургуча.

Полипы, покрытые глазка́ми, червеобразно скользили и копошились, показывая телесный цвет крупной губы посередине, и слегка касались зарослей голотурий-альбиносов с головками цвета бархатника; розовые рыбешки, испещренные оливковыми крапинками, слегка касались пепельно-серых кочанов, словно обрызганных алым, клубней в полоску с наростами цвета сажи… А дальше виднелись пористая лиловатая печень какого-то крупного животного, а еще – фейерверк из ртутных арабесок, купы терний, истекающих кроваво-красным, и, наконец, нечто вроде чаши из дряблого перламутра… (фр., Скифано)]

Vielleicht hatte sich infolge des langen Atemanhaltens sein Blick getrübt, oder das in die Maske eindringende Wasser lieβ die Formen und Farbtöne vor seinen Augen verschwimmen. Er hob den Kopf und reckte ihn hoch, um sich die Lunge mit frischer Lüft zu füllen, und schwamm dann weiter am Rand des unterseeischen Abgrunds entlang, vorbei an Schluchten und Schründen und Spalten, in denen sich weinselige Harlekine tummelten, während reglos auf einem Felsvorsprung, bewegt nur durch langsames Atmen und Scherenschwenken, ein Hummer hockte mit einem Kamm wie aus Sahne, lauernd über einem Netzgeflecht von Korallen (diese gleich denen, die Roberto schon kannte, aber angeorndet wie Bruder Stephans Hefepilz, die nie endet).

Was er jetzt sah, war kein Fisch, aber auch kein Blatt, es war gewiβ etwas Lebendiges: zwei groβe Scheiben weiβlicher Materie, karmesinrot gerändert, mit einem fächerförmigen Federbusch; und wo man Augen erwartet hätte, zwei umhertastende Hörner aus Siegellack.

Getigerte Polypen, die im glitschigen Wurmgeschlinge ihrer Tentakel das Fleischrot einer groβen zentralen Lippe enthüllten, streiften Plantagen albinoweiβer Phalli mit amarantroter Eichel; rosarot und olivbraun gefleckte Fischchen streiften aschgraue Blumenkohlköpfe mit scharlachroten Pünktchen und gelblich geflammte Knollen schwärzlichen Astwerks…

Und weiter sah man die lilarote poröse Leber eines groβen Tiers oder auch ein Feuerwerk von quecksilbrigen Arabesken, Nadelkissen voll bluttriefender Dornen und schlieβlich eine Art Kelch aus mattem Perlmutt… (Кroeber)

[† Возможно, от долгой задержки дыхания в глазах у него потемнело или же из-за воды, проникающей в маску, формы и оттенки цветов стали расплываться. Он поднял голову и сильно вытянул шею, чтобы наполнить легкие свежим воздухом, и поплыл дальше по краю подводной пропасти, вдоль ее ущелий, трещин и разломов, где кишели хмельные арлекины, а на выступе скалы неподвижно, лишь слегка поколыхиваясь от неспешного дыхания и покачивания клешней, притулился омар со сливочным гребешком, подстерегая кого-то над сетью, сплетенной из кораллов (они были точно как те, что Роберто уже знал, но располагались, как дрожжевой грибок Брата Стефана, никогда не иссякающий).

То, что он увидел теперь, было не рыбой, но и не листом, это точно было нечто живое: два больших ломтя белесоватого вещества, окаймленные кармином, с веерообразным султаном; а там, где предполагались глаза, торчали два рожка из сургуча, ощупывая все вокруг.

Тигровые полипы, которые в скользком сплетении своих щупалец раскрывали телесно-красную крупную губу посередине, прикасались к зарослям фаллосов-альбиносов с амарантовыми головками; розовые рыбешки с оливково-коричневыми крапинками прикасались к пепельно-серым кочанам в алых пятнышках и к пламенеющим желтизной клубням с черноватыми ветками… А дальше виднелись пористая красно-лиловая печень какого-то крупного животного или фейерверк из ртутных арабесок, игольники, полные кровоточащих терний, и, наконец, нечто вроде чаши из тусклого перламутра… (нем., Кребер)]

Quizа́, a fuer de contener la respiraciо́n, habíase obnubilado, el agua le estaba invadiendo la mа́scara, confundíale formas y matices. Había sacado la cabeza para dar aire a los pulmones, y había vuelto a sobrenadar al borde del dique, siguiendo anfractos y quebradas, allа́ donde se abrían pasillos de greda en los que introducíanse arlequines envinados, mientras sobre un peñasco veía descansar, movido por una lenta respiraciо́n y agitar de pinzas, un cangrejo con cresta nacarada, encima de una red de corales (éstos similares a los que conocía, pero dispuestos como panes y peces, que no se acaban nunca).

Lo que veía ahora no era una pez, mas ni siquiera una hoja, sin duda era algo vivo, corno dos anchas rebanadas de materia albicante, bordadas de carmesí, y un abanico de plumas; y allа́ donde nos abríamos esperado los ojos, dos cuernos de lacre agitado.

Pо́lipos sirios, que en su vermicular lœbrico manifestaban el encarnadino de un gran labio central, acariciaban planteles de méntulas albinas con el glande de amaranto; pececillos rosados y jaspeados de aceituní acariciaban coliflores cenicientas sembradas de escarlata, raigones listados de cobre negreante… Y luego veíase el hígado poroso color cо́lquico de un gran animal, o un fuego artificial de arabescos de plata viva, hispidumbres de espinas salpicadas de sangriento y, por fin, una suerte de cа́liz de flа́ccida madreperla… (Lozano)

[† Может, от задержки дыхания у него помутилось в голове, вода проникала в маску, затуманивала формы и оттенки цветов. Он высунул голову, чтобы набрать в легкие воздуха, и снова поплыл по краю плотины, вдоль трещин и разломов, где открывались меловые проходы, куда заходили виноцветные арлекины, а на скале он увидел рака с перламутровым гребнем, который, чуть покачиваясь от медленного дыхания и помавания клешнями, бездействовал над сетью из кораллов (они походили на те, что он знал, но располагались, как хлеба́ и рыбы, никогда не иссякающие).

То, что он увидел теперь, было не рыбой, но и не листом: несомненно, нечто живое, вроде двух широких ломтей белесоватого вещества, окаймленных кармином, и веер из перьев; а там, где мы ожидали бы увидеть глаза, – два рожка из шевелящегося сургуча.

Сирийские полипы, похотливо извиваясь, показывали алую крупную губу посередине и ублажали заросли ментул-альбиносов с амарантовыми головками; розовые рыбешки в оливковых крапинках ласкали пепельно-серые кочаны, усеянные алыми пятнышками, полосатые корневища из черноватой меди… А дальше виднелись пористая лиловатая печень какого-то крупного животного, или фейерверк из ртутных арабесок, игольчатые купы кровоточащих терний и, наконец, нечто вроде чаши из дряблой жемчужницы… (исп., Лосано)]

Хотя переводчики сделали все, что было в их силах, чтобы прислушаться к моим предложениям относительно цветовой гаммы, следует отметить, что во фразе si vedeva il fegato poroso color colchico di un grande animale я оставил цвет неопределенным, поскольку colchico{♦ 73} может означать желтый, лиловый или какой-нибудь иной цвет.

Однако Уивер остановился на saffron («шафрановом»), а Кребер – на lilarote («красно-лиловом»). Уивер говорит о cypress-polyps («кипарисовых полипах»), Скифано – о polypes ocellés («полипах, покрытых глазами»), Лосано – о pólipos sirios («сирийских полипах»), хотя в оригинале речь шла о polipi soriani («полипах тигровой окраски»), вызывающих в памяти тигровую мантию. С точки зрения здравого смысла это значит рассказывать разные истории, и, если бы в школе прилагательное soriano («тигровой окраски») перевели как ocellé («покрытый глазка́ми»), за это можно было бы с полным правом поставить двойку.

Немецкий переводчик нашел для моих полипов тигровой окраски выражение getigerte Polypen («тигровые полипы»). Вероятно, это выражение позволило ему поддержать ритм своего дискурса, тогда как Уивера, Лосано и Скифано смутил бы столь буквальный эквивалент – еще и потому, что полоски напрямую упоминаются чуть выше, где говорится о tuberi tigrati («клубнях в полоску»), которые как раз и превращаются в striped tubers («полосатые клубни»), tubercules tigrées («клубни в полоску») и raigones listados («полосатые корневища»), в то время как Кребер, который уже использовал прилагательное getigerte («тигровый»), решительно меняет и форму, и цвет, говоря о gelblich geflammte Knollen schwärzlichen Astwerks («пламенеющих желтизной клубнях с черноватыми ветками»).