Елена Чиркова - История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе Страница 8

В Англии первый закон о банкротстве был принят в 1542 году и являлся институтом защиты кредиторов. Он позволял отчуждать имущество должника в пользу заимодавца, а также сажать банкрота в тюрьму. К началу XVIII века в английской правовой системе впервые в мире сформировалось понимание того, что добросовестный банкрот, содействующий наиболее полному возмещению убытков кредиторов, может рассчитывать на прощение невыплаченных долгов. С этого времени устраняется уголовная ответственность при неумышленном банкротстве, а несостоятельных должников начинают выпускать из тюрем при условии, что они переселятся в США. В 1849 году вводится институт добровольного банкротства.

Как хорошо известно финансистам, европейское континентальное право и то, которое применимо в Великобритании, лучше защищает права кредиторов от должников, тогда как правовая система США отстаивает интересы кредиторов в меньшей степени. От одного весьма известного специалиста по банкротствам из США я слышала, что причины этого как раз кроются в истории. Поскольку туда ссылали добропорядочных должников, которые не смогли рассчитаться со своими кредиторами, т.е. понимали, что банкрот вполне может быть не только плутом, но и честным человеком, который должен быть от произвола кредитора защищен законом, то в США и приняли более либеральное по отношению к должникам законодательство.

Банкроты отбывали наказание в долговых тюрьмах (в России их еще назвали долговыми ямами) вплоть до середины XIX века. В наше время в тюрьму можно угодить лишь в некоторых странах, например, в Объединенных Арабских Эмиратах. Как ни удивительно, но до 2008 года такая практика существовала и в Греции.

В тюрьму обычно попадал глава семьи. Почти наверняка это обрекало его родных на голод и нищету. В средние века должники обоих полов сидели в общих камерах. Выйти из тюрьмы можно было либо уплатив долг (что, находясь в неволе, сделать было крайне затруднительно), либо поступив в услужение в качестве раба – в этом случае должник рассчитывался услугами.

В Великобритании разные тюрьмы давали узникам различную степень свободы. В знаменитой тюрьме Флит, например, разрешалось даже вести дела, принимать гостей, но оплачивать пребывание в тюрьме – «аренду» камер и пропитание – нужно было самим узникам. Те, чьи камеры выходили окнами на улицы, просили подаяние, которое на эти цели и шло. Семьи обычно селились неподалеку, чтобы поддерживать связь с заключенным. Проживать поблизости от тюрьмы разрешалось и заключенным, если только они продолжали оплачивать найм камеры – как-никак долговая тюрьма была и коммерческим предприятием, приносящим прибыль. Лицензию на управление тюрьмой зачастую продавали на торгах тому, кто даст наивысшую цену, – эти деньги управляющему приходилось «отбивать». Будни тюрьмы Флит живописал Диккенс в романе «Посмертные записки Пиквикского клуба», который мы будем цитировать ниже.

В Англии тюремное заключение за долги было отменено «Законом о должниках» 1869 года, который позволял сажать в тюрьму только тех из них, кто мог, но не хотел рассчитаться по долгам, и на срок не дольше шести недель. В США тюремное заключение для должников было отменено гораздо раньше, в 1833 году. Эта «льгота» не распространялась на случаи утаивания денег при их наличии (сейчас мы назвали бы это преднамеренным банкротством), а также на долги по алиментам. Лондонская тюрьма Флит была разрушена в 1846 году, «флагманская» долговая тюрьма Парижа – Сент-Пелажи – в 1899 году.

На Руси банкротство начало регулироваться в XI веке, а до этого кредитор просто брал должника в кабалу и держал у себя в погребе. «Русская правда» Ярослава Мудрого оговаривала, что разорившийся купец мог стать рабом своего кредитора, если банкротство наступило в результате того, что он неаккуратно вел дела, однако закон освобождал от ответственности оказавшихся в жалком положении из-за несчастного случая – тогда долг можно было, в современной терминологии, реструктурировать. Кабальное холопство существовало вплоть до конца XVII века. Еще должника можно было избить: закон позволял ему вытерпеть избиение, но тогда уже он мог не платить. Полноценное законодательство о банкротстве – «Устав о банкротах» – появилось только в 1800 году, в эпоху царствования Павла I. Разработал «Устав» поэт Гавриил Державин. Документ делил несостоятельность на три вида: «от несчастья», «от небреженья и своих пороков» и «от подлога». Должника первой категории именовали «упадшим», а второй и третьей – банкротом «неосторожным или злостным». «Устав» также разделил банкротство в результате ведения коммерческой деятельности и, как выразились бы сейчас, личное.

Со временем в России основным механизмом взыскания задолженности со злостных неплательщиков стали долговые тюрьмы. Сидели в долговых тюрьмах за неуплату налогов, долгов кредиторам, невыплату судебных издержек, зарплаты к условленному сроку. Механизм «посадки» запускался и в тех случаях, когда требовалось убрать с дороги конкурента, то есть был элементом экономического рейдерства.

Заключенные в ямах содержались обычно за счет своих кредиторов, а не за свой собственный, как в Англии. Кредиторы же были готовы нести подобные расходы, лишь бы «иным неповадно было» просрочивать платежи. Попавший в «яму» не выходил оттуда до тех пор, пока не выплачивал долг, или его не выкупали родственники, или не заканчивались кормовые деньги. Должников можно было выкупить путем предоставления залога со стороны третьего лица. Долговые тюрьмы были упразднены по всей Российской империи в 1895 году.

В долговых тюрьмах сидели такие известные люди, как Жан Батист Мольер, Рудольф Распе, Даниель Дефо, Рихард Вагнер, Жозеф Прудон, один из сыновей Нобеля, Адольф Гитлер, а из русских «селебрити» – Емельян Пугачев и Савва Мамонтов.

На мой взгляд, лучше всего процедура банкротства и долговая тюрьма описаны в романах Диккенса и Бальзака. И не случайно. Оба писателя сами бывали в долговых тюрьмах. У Диккенса в лондонскую тюрьму Маршалси угодил отец, мелкий портовый чиновник, который все время пытался разбогатеть на каких-то махинациях, выбиться в люди, но прогорел и был арестован за долги. Чарльз ходил в тюрьму на свидания; одно из них он описывает так: «Отец поджидал меня в сторожке; мы поднялись к нему в камеру и вволю наплакались... Он, помню, убеждал меня отнестись к Маршалси как к предупреждению свыше и запомнить, что если, получая двадцать фунтов в год, человек тратит девятнадцать фунтов девятнадцать шиллингов и шесть пенсов, ему будет сопутствовать счастье, но стоит ему истратить хоть на шиллинг больше, и беды не миновать» [Цит. по: Пирсон 1963].

Как пишет биограф Диккенса Хескет Пирсон, «Чарльз остался в тюрьме пообедать, и мистер Диккенс послал его за ножом и вилкой к другому заключенному, по прозванию “капитан Портер”, обитавшему этажом выше. <…> ...И хотя Чарльз простоял на пороге камеры капитана каких-нибудь одну-две минуты, он ушел, сохранив в памяти точную картину всей ее обстановки и безошибочно разгадав, кем приходились капитану Портеру соседи по камере: женщина-грязнуха и две изможденные девицы» [Пирсон 1963].

Чарльзу, чтобы поддержать семью, пришлось устроиться на фабрику ваксы. Жил он теперь в тюрьме. После ареста отца матери удалось продержаться на воле полгода, сначала были проданы все вещи, а затем пришел черед освободить съемную квартиру и перебраться к мужу. «Ее муж по-прежнему получал от морского ведомства жалованье – шесть с лишним фунтов в неделю, кредиторы в тюрьме не тревожили – словом, это было куда более приличное существование, чем за последние несколько лет» [Пирсон 1963]. Чарльз же сначала снял небольшую каморку у одной престарелой дамы, а затем перебрался в мансарду неподалеку от тюрьмы. Завтракал и ужинал у своих – в тюрьме.

Вскоре отцу удалось освободиться – на погашение долгов пошли небольшое наследство его умершей матери и вспомоществование от родного брата. Отцу назначили государственную пенсию, плюс по протекции он получил место парламентского репортера в одной из газет, что позволило Чарльзу уйти с фабрики ваксы и вновь поступить в школу. Он никогда не рассказывал об этом периоде своей жизни даже собственным детям, которые узнали о его настоящей судьбе из первой биографии своего отца. Однако Диккенс вывел героев своего каторжного детства в романах «Оливер Твист», «Дэвид Копперфильд», «Домби и сын» и в особенности в «Крошке Доррит» – наверное, самом автобиографическом произведении писателя, где его судьба воплотилась, как ни странно, не в злоключениях персонажа мужского пола, а в сюжетной линии главной героини.

Отец Крошки Доррит – главной героини одноименного романа – сидит за долги в тюрьме Маршалси. Она выглядит так:

Это был длинный ряд обветшалых строений казарменного вида, поставленных тыл к тылу, так что все окна в них выходили на фасад; а вокруг тянулся узкий двор, обнесенный высокой стеной, по краю которой, как полагается, шла решетка с железными остриями вверху. Внутри этой тесной и мрачной тюрьмы, предназначенной для несостоятельных должников, находилась другая, еще более тесная и мрачная тюрьма, предназначенная для контрабандистов. Считалось, что нарушители закона о государственных сборах и неплательщики акцизов или пошлин, присужденные к штрафу, который они не могли внести, содержатся в строгой изоляции за окованной железом дверью этой второй тюрьмы, состоящей из двух или трех камер с особо надежными перегородками и глухого тупика ярда в полтора шириной, – таинственной границы крошечного кегельбана, где несостоятельные должники гоняли шары, чтобы разогнать свою тоску[14].