Юрий Лифшиц - Как переводить сонеты Шекспира. Краткое практическое руководство Страница 9

ПСШ-17, третья строка второго катрена:

Чайковский:

В грядущем кто не скажет: «Лжет поэт…»

Маршак:

Потомок только скажет: «Лжет поэт…»norma

ПСШ-19, первая строка первого катрена:

Чайковский:

Тупи и старь, о время, когти львов…

Маршак:

Ты притупи, о время, когти льва…

ПСШ-26, сонетный замок:

Чайковский:

Тогда бы смел я петь любовь мою —Теперь же, в страхе, я ее таю.

Маршак:

Тогда любовь я покажу свою,А до поры во тьме ее таю.

ПСШ-31, первая строка первого катрена:

ПСШ-31, первая строка первого катрена:

Чайковский:

В твоей груди вместились все сердца…

Маршак:

В твоей груди я слышу все сердца…

ПСШ-40, первая строка первого катрена и сонетный замок:

Чайковский:

Все, все мои любви, да, все возьми!

О неги власть, где зло глядит добром,Убей меня – не будешь ты врагом!

Маршак:

Все страсти, все любви мои возьми…

О ты, чье зло мне кажется добром,Убей меня, но мне не будь врагом!

ПСШ-44, 1 катрен:

Чайковский:

Когда бы в мысль вдруг обратилась плоть,То не было б обиды расстоянья,И я бы мог пространство побороть,Лететь к тебе по прихоти мечтанья.

Маршак:

Когда бы мыслью стала эта плоть —О, как легко, наперекор судьбе,Я мог бы расстоянье поборотьИ в тот же миг перенестись к тебе.

ПСШ-130, первая строка первого катрена:

Чайковский:

Ее глаза на солнце не похожи…

Маршак:

Ее глаза на звезды не похожи…

Нашей целью не является полное исследование творческих взаимоотношений двух этих авторов, поэтому завершим сличение последним примером из ПСШ-52, в котором у авторов рифмически совпадает целая вторая строфа. Маршак, видимо, недовольный некоторой сумбурностью изложения в версии Чайковского, составил свой вариант, получившийся похожим на буриме (сочинение стихов на заданные рифмы):

Чайковский:

Всем ведомо: как редкое веселье,Приходит праздник только раз в году,И драгоценный камень в ожерельеЛишь скупо расставляется в ряду.

Маршак:

Нам праздники, столь редкие в году,Несут с собой тем большее веселье.И редко расположены в рядуДругих камней алмазы ожерелья.

Мы полагаем, комментарии здесь излишни.

Поскольку о Чайковском пишущие массы не подозревали, а Маршак со своими ПСШ был всегда на виду и на слуху, дилетанты, неосознанно подражая мэтру, взялись, в свою очередь, за улучшение его работ. Да и не только его, но и других мастеров жанра. Поразительно, как порой одна и та же по сути дела строчка порой внедряется в творческие изыскания нескольких авторов, сшивая тем самым абсолютно разные времена и пространства.

В сонетном замке СШ-2 Чайковский первым применил рифму «вновь – кровь» (Гербель в тех же строках срифмовал «любовь» и «кровь») и с тех пор она слоняется от одного переводчика к другому.

Чайковский:

Так, стариком ты станешь юным вновь,Когда в другом твоя зардеет кровь, —

Маршак:

Пускай с годами стынущая кровьВ наследнике твоем пылает вновь!

Финкель:

С ним в старости помолодеешь вновь,Согреешь остывающую кровь.

Ивановский:

Ты мог бы в старости родиться вновьИ видеть, как твоя играет кровь.

Николаев:

И юным ты себя увидишь вновь,И оживишь остуженную кровь.

Бадыгов:

Себя в нем молодым увидев вновь,Почувствуешь ты, как теплеет кровь.

Справедливости ради надо отметить: Финкель поэтом себя не считал, при жизни свои ПСШ не публиковал, оставив их в своем архиве, – исключительный образчик творческой скромности! Но другие-то публикуют.

Переводчик Козаровецкий, чьи подвижнические труды на ниве С мы только-только начинаем осваивать, сочинил для СШ-2 следующее заключительное двустишие, являющееся по сути дела модернизацией гербелевского:

Кровиночка твоя согреет кров,Когда тебя уже не греет кровь.

Данная версия отзывает некоторой русской народной (фольклорной) игривостью, каковой, конечно же, нет и не могло быть в оригинале. Кроме того здесь неясно, чей кров согреет «кровиночка твоя» (см. главу о местоимениях).

Всплывают варианты, судя по которым, переводчики принялись заимствовать находки не только у Маршака и Финкеля, но и друг у друга. Следующие финальные двустишия из того же СШ-2 было обнаружены нами в переводах Тарзаевой, Шаракшанэ и А. Заболотникова, но точно установить, кто у кого перенял рифму «холод – (не) молод», по вполне понятным причинам, не представляется возможным:

Тарзаева:

Взыгравши в жилах, кровь разгонит холод.Уже старик, ты будешь снова молод.

Шаракшанэ:

Как будто ты, старик, стал снова молод,И кровь твоя горит – когда в ней холод.

Заболотников:

Успех узнаешь вновь ты, став немолод,Крови теплом согретый в самый холод.

Что говорить об этих безвестных тружениках сонетного дела, если даже именитые авторы не стесняются, мягко говоря, не быть оригинальными. Вот что нам удалось выявить, например, в СШ-28:

Ивановский:

Но что ни день, тоска моя длиннее,И ночь от ночи боль моя сильнее.

Микушевич:

Но что ни день, моя печаль длиннее,И что ни ночь, она еще сильнее.

(Кстати говоря, рифма «длиннее – сильнее» вынуждает нас вспомнить, если так можно сказать, ее пародийный источник, зафиксированный в бессмертных строках:

Но Аполлон за то, собрав прутков длинняе,Его с Парнаса вон! чтоб был он поскромняе.

Нас могут упрекнуть, что сии строки приведены ради красного словца, но удержаться от искушения процитировать К. Пруткова мы не смогли. Тем более что сонетный замок у обоих авторов значительно выиграл бы, если бы там обреталась мужская рифма «длинней – сильней.)

Возможно, мэтры сочиняют, не взирая друг на друга и не сверяясь с уже готовыми версиями. Это их право. Тем не менее хочется задать риторический, то бишь абсолютно лишний вопрос: доколе? Почему переводчики с видимым удовольствием идут по проторенному пути, чувствуют себя комфортно на этом пошлом – то есть хоженом-перехоженом тракте, – а не пытаются «выбираться своей колеей»? Иная мастерски исполненная строчка, говорят иные улучшатели, так полнокровно выражает заключенную в ней мысль, что любой другой вариант будет заведомо хуже, посему и незачем ломать голову. Мы позволим себе с этим не согласиться. Считать таким образом, значит, расписаться в собственной творческой немощи, капитулировать перед оригиналом, сдаться на милость своего предшественника, у коего произведено заимствование.

Любой перевод всегда компромисс, а перевод с переходом на заранее подготовленные другим переводчиком позиции, – это компромисс в квадрате, и лучше сделать хуже, чем было, нежели приписать себе не свою находку. (Еще лучше – сделать лучше того, что уже сделано!) Ведь подпись автора по тем или иным произведением – это гарантия качества и оригинальности, а как можно быть оригинальным, если вещь, под которой вы подписываетесь, качественно и количественно не совсем ваша, хотя бы на одну четырнадцатую долю?

Гербель первым нашел рифму «года – непогода» в СШ-73 (первая строфа), потом ее подхватил Чайковский, зато он первым применил рифму «лист – свист» в той же строфе того же сонета. И пошло-поехало! После них этими рифмами воспользовались Маршак, Астерман, Козаровецкий («лист – свист»), Заболотников («висит – свист»), Ильин, Бадыгов («года – непогода»), Фрадкин («года – свода»), Трухтанов («года – входа»).