Антонио Дуран - Том 27. Поэзия чисел. Прекрасное и математика Страница 19

Наибольший успех имела его пьеса, которая называется так же, как драма испанского драматурга Педро Кальдерона де ла Барка, — «Врач своей чести», однако произведение Хаусдорфа носит намного более сатирический характер: в нем рассказывается история прусского архитектора-идеалиста, который соблазнил жену государственного советника и теперь должен сразиться с ним на дуэли. Но в назначенный день и час поединок пришлось отложить, так как дуэлянты и их секунданты были до неприличия пьяны. В результате скандала советник теряет работу, но мирится с женой. Пьеса была поставлена в Берлине и Гамбурге и, согласно хроникам, была тепло встречена зрителями.

Творчество Хаусдорфа стало предметом множества исследований, в частности этого труда, созданного коллективом авторов во главе с Тиле и Айхгорн.

Хаусдорф преподавал в университетах Лейпцига (1902–1910), Грайфсвальда (1913–1921) и Бонна (1910–1913 и 1921–1935). В марте 1935 года Хаусдорф вышел в отставку. Ему было уже 67, и, как он сам предвидел за несколько лет до этого, многое в Германии начало меняться.

30 января 1933 года Пауль фон Гинденбург, занимавший в то время пост президента Германии, назначил 43-летнего Адольфа Гитлера рейхсканцлером. Национал-социалистическая партия по итогам выборов в июле 1932 года получила 230 мест в парламенте — большинство, хотя и не абсолютное. На выборах в марте 1933 года нацисты получили 288 мест, что в сумме с 52 креслами, принадлежавшими Немецкой национальной народной партии, позволило Гитлеру взять под контроль парламент, состоявший из 647 депутатов. Последующее исключение и арест 81 депутата от коммунистической партии и подкуп центристов позволили Гитлеру взять под контроль две трети парламента, провозгласить Третий рейх и захватить абсолютную власть в стране.

Верный антисемитским убеждениям, Гитлер не замедлил претворить в жизнь первые законы об этнических чистках. 1 апреля 1933 года был объявлен бойкот магазинов и предприятий, принадлежащих евреям. Неделей позже, 7 апреля, был принят закон о реформе государственного управления, запрещавший евреям занимать государственные должности. Все евреи, которые на момент принятия закона занимали подобные должности, были уволены.

В то время в немецких университетах работали 200 преподавателей математики, из них 98 профессоров. 35 преподавателей, из них 15 профессоров, были уволены. Среди уволенных 30 были «в большей или меньшей степени» евреями. В 1935 году число уволенных преподавателей достигло 60. За этим числом скрывались 60 трагедий, 60 подлостей, 60 человек, 60 семей, многие из которых были уничтожены.

Однако под действие закона от 7 апреля не попадали евреи, которые проявили себя как патриоты Германии, например те, кто участвовал в Первой мировой войне.

Именно поэтому закон не распространялся на Хаусдорфа. Он никогда не скрывал еврейского происхождения и не акцентировал внимание на религиозных вопросах в своем творчестве. Когда он писал о религии, он чаще обращался к религиям Востока, а не к иудаизму и христианству.

Супруга Хаусдорфа, Шарлотта Голдшмидт, на которой он женился в 1899 году и которая родила ему дочь, в юности приняла лютеранскую веру.

Хотя Хаусдорф вскоре увидел очертания будущей нацистской угрозы — когда Гитлер заполучил 230 мест в парламенте, он сказал: «В будущем всё будет совершенно иначе», — ученый не пытался покинуть Германию. Лишь в письме Рихарду Куранту (1888–1972) в 1939 году Хаусдорф упомянул о возможности занять должность исследователя в Нью-Йорке.

* * *

КУРАНТ, ГИЛЬБЕРТ И ГЁТТИНГЕН

Рихард Курант, который, как и Хаусдорф, был немецким евреем, покинул Германию в 1933 году. Несмотря на то что многие выдающиеся люди со всего мира обратились в Гёттингенский университет с просьбами сохранить его в должности, несмотря на то что он был превосходным ученым, 13 апреля 1933 года Курант был уволен по обвинению в принадлежности к социалистической партии. Парадоксально, но это в итоге спасло ему жизнь. В 1936 году Куранту удалось получить место в Нью-Йоркском университете. Там он создал Институт математических наук, один из наиболее престижных в мире, который с 1964 года носит его имя. Случай Куранта, разумеется, был не единственным в Гёттингене.

В результате новой этнической политики Третьего рейха Гёттингенский университет покинули ученые масштаба Куранта, Эдмунда Ландау, Эмми Нётер и Германа Вейля — и этот список далеко не полон. Многие из них были учениками Давида Гильберта, который не допускал никаких предрассудков и при выборе учеников не принимал в расчет пол, расу и национальность. Приложив огромные усилия, Гильберт сделал Гёттинген центром мировой математики. Всего за несколько месяцев его усилия были сведены на нет. «Когда я был молод, — сказал Гильберт, которому в то время был 71 год, — я решил, что никогда не повторю фразу, которую слышал от стольких пожилых людей: "Раньше было лучше, чем сейчас". Я решил, что никогда не произнесу этой фразы в старости. Однако сейчас у меня нет другого выхода, и я вынужден произнести ее».

Давид Гильберт остался работать в Геттингенском университете несмотря на так называемую чистку 1933 года, после которой должностей лишились многие исследователи. Выдающийся математик скончался десять лет спустя.

* * *

Возможно, если бы Хаусдорф лишился должности в Боннском университете, его судьба и судьба его жены сложилась бы иначе. Однако Хаусдорф не подпадал под действие закона от 7 апреля: в юности, сразу после окончания учебы, он несколько лет отслужил добровольцем в немецкой пехоте. Поэтому он продолжил занимать должность преподавателя, пока не вышел в отставку по возрасту в марте 1935 года.

Однако его мучения только начинались. В апреле 1941 года коллега Хаусдорфа так писал о нем и его жене: «Дела у Хаусдорфов идут сравнительно неплохо, хотя, естественно, они не могут избежать издевательств и волнений, вызванных непрекращающимися антисемитскими законами. Их денежные обязательства и повинности столь высоки, что они не могут прожить на пенсию и вынуждены тратить сбережения, которые, к счастью, всё еще сохранились. Кроме того, их обязали сдать государству часть жилья, где теперь живет много людей. […] Есть и несомненно утешительные новости: некий музыкант по-прежнему приходит к ним, чтобы сыграть с Хаусдорфом; это приносит в их дом хоть какую-то радость».

В октябре 1941 года Хаусдорфов обязали носить звезду Давида, а в конце года они получили извещение о депортации в Кёльн — последний шаг перед отправкой в концентрационные лагеря в Польше. После Нового года угроза отступила, однако ей на смену пришла новая: в середине января им было сообщено, что 29 числа того же месяца они будут высланы в пригород Бонна Эндених. Затем их вновь ожидал лагерь смерти.

Сохранилось письмо Хаусдорфа, написанное в воскресенье, 25 января 1942 года. В нем ученый писал: «Auch Endenich ist noch vielleicht das Ende nicht». В этой фразе обыгрывается схожесть слова Endenich — названия боннского пригорода — и слов Ende и nicht, которые означают «конец» и «нет»: «Возможно, Эндених еще не станет для нас концом». Хаусдорф, который увлекался музыкой, наверняка знал, что в Энденихе находилась психиатрическая больница, где композитор Роберт Шуман (1810–1856) провел в заключении два последних года жизни. Это было дурным предзнаменованием, и фраза: «Возможно, Эндених еще не станет для нас концом» стала грустным каламбуром. Этот каламбур оказался преисполнен жестокой иронии, поскольку Хаусдорф решил покончить жизнь самоубийством: «К тому моменту, когда вы прочтете эти строки, — писал он в том же письме от 25 января, — мы уже решим нашу проблему, однако, возможно, мы примем решение, от которого вы неустанно отговаривали нас. […] То, что было сделано против евреев в последние месяцы, стало для нас в высшей степени невыносимым, поскольку мы оказались в невозможных условиях […] Передайте самую сердечную благодарность господину Майеру за всё, что он для нас сделал, а также за то, что он, вне сомнения, сделал бы в будущем. Мы искренне изумляемся успехам его организации, и если бы с нами не случилось это несчастье, мы обязательно обратились бы к нему. Он наверняка вызвал бы в нас чувство относительной защищенности, хотя, к несчастью, она по-прежнему была бы лишь относительной (здесь Хаусдорф был прав: адвокат Майер погиб в Аушвице) […] Если это возможно, мы бы хотели, чтобы наши тела были кремированы; с этой целью я прилагаю к письму три завещания. Если же это будет невозможно, пусть господин Майер или господин Голдшмидт сделают всё, что в их силах (учтите, что моя жена и невестка — лютеране). Используйте сумму, уже внесенную нами в счет оплаты: моя жена уже оплатила расходы на похороны на протестантском кладбище (все документы вы найдете в ее спальне). Остаток суммы внесет моя дочь Нора. Простите нас за то, что мы доставили вам неудобства, в том числе после нашей смерти. Я убежден, что вы сделаете всё возможное и что мы не просим слишком многого. Простите нам наше бегство! Мы желаем вам и всем нашим друзьям лучшего будущего».