Владимир Тихомиров - Ровесники Октября Страница 3

А комсомол, возможно, играл в юности А. И. большую роль. Вот что написано в его мехматской характеристике. «На протяжении всей жизни Абрама Исааковича всегда отличала активная жизненная позиция. В студенческие годы он избирался заместителем секретаря комитета ВЛКСМ МГУ, членом Краснопресненского РК ВЛКСМ». В мехматские годы А. И. был членом партбюро факультета, секретарём партбюро отделения механики, парторгом кафедры.

Я предполагаю вскоре опубликовать материалы о мехматском курсе, заканчивавшем в 1941 году (в том году заканчивали многие студенты, начинавшие учёбу с А. И. Бунимовичем). О своём курсе замечательно написали в 2001 году три бывшие студентки этого курса[3], поступавшие на мехмат 65 лет тому назад. Позади была большая жизнь, страшная война, жуткое послевоенное лихолетье, замужества, рождения детей, жизнь в неустроенности и нищете, и вместе с тем – творчество, работа, награды, грамоты. Но в самом конце, подавая сигнал о самих себе тем, кто будет, как я, читать это после их ухода, они пишут о себе – «комсорг, член бюро комитета комсомола факультета; член комитета комсомола МГУ; староста группы и член профбюро факультета», соединяясь через прорву лет со своей юностью особыми знаками, ещё понятными мне, но не осознаваемыми даже чуть более молодыми.

Абрам Исаакович поступил на мехмат в 1934 году, в том же году стали студентами Фомин и Вайнштейн. Шилов стал мехматянином на год раньше (в год рождения факультета), Шабат – на год позже. (А. И. учился в одной школе с И. А. Вайнштейном, но на класс младше. Поступил на мехмат в том же году, что и И. А., так как окончил только 9 классов).

Это были годы перемен. Во все эти годы при приёме принималось во внимание «социальное происхождение». Дети учителей и врачей, к примеру, не принадлежали к передовым классам, и их принимали с трудом, а детей представителей дворянства, духовенства и купечества старались не брать. Членство одного из родителей в РСДРП перевешивало их непролетарское происхождение. Из тех пятерых, о ком я рассказываю, сложности могли быть у Фомина и Бунимовича, причём не только из-за «происхождения», но и из-за возраста. Но Фомин был сыном известного профессора Московского университета (а это тоже «перевешивало» настолько, что его приняли шестнадцатилетним без аттестата об окончании школы), а за А. И. заступилась Н. К. Крупская.

О выборе А. И. специальности рассказал мне старший сын – Л. А. Бунимович: «На механику отец пошёл сознательно, объясняя это тем, что русская математика была одна из сильнейших, но механика – первая без вопросов. Это, конечно, так и было. И влияние в мире было огромное. В США, например, большую роль в развитии теоретической механики сыграл Тимошенко[4]. Кроме того, А. И. любил конкретные задачи.

На мехмате А. И. дружил с И. А. Вайнштейном и Сергеем Кудашевым[5].

Бунимович учился очень хорошо, был среди первых «сталинских стипендиатов». В 1940 году он с отличием окончил механико-математический факультет МГУ по кафедре гидромеханики и поступил в аспирантуру. Его научным руководителем был выдающийся механик своего времени Николай Евграфович Кочин.

23 июня 1941 года со второго курса аспирантуры НИИ механики МГУ А. И. Бунимович ушёл на фронт.

Участвовал в боях на Волховском, Степном, 1-м и 2-м Украинских фронтах, в Корсунь-Шевченковской, Днепровской, Ясско-Кишиневской, Бухарестской, Будапештской, Венской, Пражской и других боевых операциях в качестве офицера артиллерийской разведки. Прошел славный боевой путь от командира взвода разведки до старшего помощника начальника артиллерийской разведки 2-го Украинского фронта. Героический послужной список! Он был награжден орденом «Отечественной войны» I степени, двумя орденами «Отечественной войны» II степени, орденом «Красной звезды» и медалями.

В архиве отца сыновья нашли краткие записи о войне. Вот одна из них:

«Июнь 41 – начальник разведки артиллерийского дивизиона, отходили, тащили с собой технику, старались не напороться на немцев, тревога за Москву, за ополченцев… На станции возле Воронежа стояли, формировались, поехали на Волховский фронт, там был командиром взвода разведки отдельной батареи управления, потом – замначальника арт. разведки армии… Весна 42 – командовал группой разведчиков, которая была направлена для выполнения спецзадания в блокадный Ленинград… Курская дуга… 29 сентября 1943 на Днепре – форсирование Днепра, ночью, на подручных средствах, потом удерживали плацдарм… 27 января 1944 – Корсунь-Шевченковская операция, дождь и мокрый снег, распутица, прорывались всё время, 8 февраля – попытка вырваться, 17 февраля – прорыв… самая трудная – Уманская операция, бездорожье, разлив, мы – на главном направлении… Среди первых бойцов вышли на государственную границу».

Поразительный текст! Одна только фраза: «29 сентября 1943 на Днепре— форсирование Днепра, ночью, на подручных средствах, потом удерживали плацдарм» как много она говорит тем, кто помнит войну. Форсирование Днепра – одно из самых кровавых сражений в военной истории вообще. «Подручные средства» – это скорее всего самодельные плотики, на которых переправлялись под шквальным огнём. А потом ничтожными силами «удерживали плацдарм». И так все четыре года!

Вот письмо, посланное А. И. Бунимовичем, по-видимому осенью 1944 года, в Москву своему другу – Исааку Ароновичу Вайнштейну:

«По независящим от меня причинам больше месяца не получаю ни от кого ни строчки, и сам не мог отправить весточку. Мы в это время так стремительно наступали, что почта никак не могла за нами угнаться. Но дрались мы по-настоящему хорошо, как давно не дрались. Мы так рванули в адской грязи и бездорожье, что за месяц проскочили Буг, Днестр и Прут, первыми вышли на нашу границу. За один этот месяц нам трижды салютовала Москва.

Потом пошли по благословенной Молдавии, которая запомнилась прекрасным виноградным вином (его нам бочками выкатывали навстречу) и кучей пленных румын с их мобильной артиллерией на волах.

Здесь же за Бугом я впервые встретил евреев, на Украине их совсем мало осталось. Когда в одном местечке я сказал пару слов по еврейски (пожалуй, всё, что я умел произнести), меня чуть не разорвали, каждый тащил к себе в гости. Ты не представляешь, что значит для них после трёх лет ужаса увидеть еврея-офицера.

Пиши, как твои дела, что нового в МГУ. Эх, скорей бы вернуться, теперь победа уже видна. Привет всем. Абрам».

Письмо преисполнено счастьем предчувствия скорой победы и гордостью, что довелось участвовать в победном стремительном рывке. В воспоминаниях участников освобождения Западной Украины и Молдавии обязательная тема – прекрасное виноградное вино, достававшееся от противника (на том фронте от румын, не успевавших увести винные бочки, предназначавшиеся солдатам, так стремительно они драпали тогда). Или вот – от благодарного освобождённого населения.

Замечателен отрывок про общение с евреями. На Востоке Украины евреев не осталось вовсе (за ничтожным числом чудом спасшихся), а на Западе (в районах, оккупированных румынами) не было такого тотального уничтожения, и многие юноши-евреи призывного возраста после освобождения даже повоевали последний военный год с оружием в руках. Но угроза смерти никого не оставляла все годы. И вот счастье— увидеть офицера, который может сказать пару слов на идише!

Вот ещё отрывок из воспоминаний Л. А. Бунимовича: «В партию вступил на фронте, в самое тяжёлое время, в Волховских болотах. Всю войну носил с собой трофейный „Вальтер“, чтобы застрелиться и не попасть в плен. Ему приходилось, как разведчику, брать „языков“ за линией фронта.

После войны А. И. перебрасывали на Дальний Восток. Все вещи пропали (он только о „Вальтере“ потом жалел). Его представили на подполковника. Но по дороге к месту новой службы он пришёл на мехмат, и декан Голубев предпринял какие-то действия, и отца перевели в его распоряжение» (т. е. его не демобилизовали, а перевели в распоряжение генерал-майора В. В. Голубева).

После демобилизации в сентябре 1945 года вернулся в аспирантуру (его научным руководителем стал Н. А. Слёзкин), в январе 1948 года защитил кандидатскую диссертацию, в которой была построена теория истечения газовых струй из каналов с произвольной формой стенок и решен ряд конкретных задач по этой тематике. Время после защиты было не лучшее. А. И. работал в НИИ-1 у Келдыша, а потом много лет в ЦИАМе – Центральном институте авиационных моторов.

В послевоенные годы научно-производственная сфера была разделена на несколько «империй», которые осуществляли особые секретные программы – атомную, авиационную (из которой потом выделилась космическая), информационную (связь, шифрование, разведка), военно-морскую – там всюду работали выпускники мехмата. ЦИАМ относился к секретной авиационной «империи».

О «секретности» вспоминает Е. А. Бунимович: «Папа рассказывал, что однажды он ехал в трамвае на работу, и водитель объявил: „Следующая остановка – секретный институт ЦИАМ“».