Эмилия Александрова - Искатели необычайных автографов Страница 5

— Ага! — закричал Фило. — Значит, вы признаете, что человеческое сердце и математический расчет — две вещи несовместные?

— Ну, это еще неизвестно. Строение живых организмов — предмет пристального внимания инженеров, которые ищут в природе прообразы своих будущих сооружений. Природа, знаете ли, на редкость изобретательный конструктор. У нее есть чему поучиться. Возьмите, к примеру, летучую мышь…

— Ни за что! — Фило брезгливо поморщился. — Я их терпеть не могу.

Мате пожал плечами: за что такая немилость? Летучие мыши не только совершенно безобидны, но даже полезны. Они уничтожают вредных насекомых, и как раз в такое время, когда делать это абсолютно некому, — ночью.

— Вслепую?! — изумился Фило.

— В том-то и дело!

И Мате принялся рассказывать.

Оказывается, зрение у летучей мыши очень слабое. Но природа снабдила ее таким свойством, которое с лихвой восполняет этот недостаток. При полете она непрерывно издает неслышные для нас ультразвуки. Отражаясь от встречных предметов, звуковые волны возвращаются к ней обратно и предупреждают о приближении препятствия. Вот почему летучая мышь стала прообразом радиолокатора.

А птицы? Они с незапамятных времен служили людям моделью летательных аппаратов. Впрочем, чтобы летать по-настоящему, человеку недостаточно скопировать птичьи крылья. На поверхностном, нетворческом подражательстве далеко не улетишь.

Первым понял это гениальный русский ученый Жуковский. Помимо строения птиц, он изучил особенности их полета, взаимосвязь между формой крыла и сопротивлением воздуха. Исследование Жуковского «О парении птиц» стало тем зерном, из которого выросло современное самолетостроение. Благодаря ему поднялись в воздух тяжелые, мощные машины, за которыми не угнаться не то что птице, но даже звуку…

— Да, много загадок задает нам природа, — задумчиво продолжал Мате. — Кораблестроители, например, очень сейчас заинтригованы причинами необычайной быстроходности дельфинов. Одна из этих причин уже установлена. Это особое строение кожи. Ученым удалось создать резиновое подобие дельфиньей кожи, которой обтянули подводные лодки. И знаете, быстроходность лодок значительно возросла… А пауки? Разве не интересно докопаться, что дает им возможность выпускать нить такой невероятной прочности? Конечно, на первый взгляд — паутина и прочность — понятия несовместимые. Но испытайте на разрыв нить паутины и той же толщины стальную проволоку — и вы убедитесь, что паутина много прочнее. В Южной Америке водятся пауки, паутина которых вполне заменяет рыбачьи сети. Что, не верите? Думаете, я преувеличиваю?

— Думаю, но совсем не то, — сказал Фило, глядя на друга восторженными глазами. — Думаю, что вы поэт.

Вот чего Мате не ожидал. Он — поэт? Что за глупая выдумка! Но Фило настаивал на своем: Мате настоящий поэт науки.

— Знаете, — признался он, — когда вы говорили, я вдруг почувствовал гордость. Да, гордость. За человека, за его разум, за его безграничные возможности…

— Будет вам, — отмахнулся Мате, очень, впрочем, довольный. — Лучше скажите, какого мнения об этом ваш Хайям. Есть у него что-нибудь о человеке и его возможностях?

— У Хайяма все есть! Вот, слушайте:

Мы — цель, и суть, и торжество Вселенной,Мы украшенье этой жизни бренной!И если мироздание — кольцо,Так в том кольце мы — камень драгоценный.

Состязаться с Хайямом было трудно. Друзья задумались и шли некоторое время молча.

— Нет, — неожиданно заявил Мате, — так больше продолжаться не может. С этой минуты мы начинаем искать Хайямов по-настоящему.

И он быстро зашагал вперед, решительно раздвигая толпу и громко выкрикивая на ходу.

— Хайям! Хайя-а-ам! Хайя-а-а-а-ам!

— Это от жары! — трагически прошептал Фило и бросился за ним.

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

В это время на другом конце базара толпа вдруг всколыхнулась и раздалась надвое, почтительно пропуская нечто, напоминающее винный бочонок, на который напялили ярчайший, затканный птицами халат и громадную, похожую на тыкву чалму.

— Дворцовый повар идет! — слышалось отовсюду. — Дворцовому повару почет и уважение!

Несмотря на свою тучность, повар шел быстро, небрежно озирая разложенные кругом товары. За ним в ожидании распоряжений следовали два рослых невольника-эфиопа. На головах у них покачивались высокие корзины — очевидно, для отобранных поваром покупок.

Торговцы наперебой старались привлечь к себе внимание важного посетителя: дворцовый повар пришел — значит, жди барыша! Со всех сторон сыпались на него льстивые похвалы и заискивающие улыбки. Но он словно не замечал ни обращенных на него взглядов, ни протянутых к нему рук.

— Мир тебе, Али! — приветствовал его хозяин кофейни, человек средних лет с удивительно густыми черными бровями, под которыми блестели насмешливые умные глаза.

— А, это ты, Хасан! Мир и тебе, — рассеянно сказал повар и пошел было дальше, но Хасан загородил ему дорогу.

— Что с тобой, Али? Не назначен ли ты, часом, на должность главного казначея?

— С чего ты взял?

— Очень уж важный у тебя вид.

— Зато на душе у меня неважно, Хасан.

— Значит, пора тебе побеседовать по душам со старым другом.

— Хитер ты, Хасан! — Али невольно улыбнулся. — Умеешь уговорить человека. Так и быть, загляну к тебе ненадолго, только… только лишние уши отпущу, — добавил он, понизив голос.

Повар сказал что-то своим молчаливым провожатым, и те величаво удалились.

В кофейне было полутемно и пусто. Хасан усадил гостя спиной к двери на вытертый коврик, поставил передним прохладительное питье.

— А знаешь, — сказал он, усаживаясь напротив, — я сразу заметил, что нынче ты не в своей тарелке.

— Будешь тут не в своей, когда в тебя летят чужие!

Али приподнял чалму, обнажив лоб, на котором вздулся здоровенный желвак. Хасан оглядел его с преувеличенным вниманием.

— Хорошая шишка. Почем брал?

— Даром досталась. Подарок повелительницы нашей Туркан-хатун. Поднес ей сегодня фазана на золотом блюде. А она как запустит в меня этим фазаном! Да еще вместе с блюдом…

— Наверное, не с той ноги встала?

— Скажешь тоже — встала! Она еще и не ложилась. Давно ли овдовела, а во дворце что ни день — пир горой. Один праздник не кончился, другой уже начинается. И куда она так спешит?

— На месте Туркан-хатун я бы тоже поторопился. Лет через десять подрастет ее сынок, султан наш Махмуд, — и кончилась ее власть!

— Придется султану расти поскорее, если он не хочет потерять такого повара, как я. Шутка ли: десять лет швырять в человека золотыми тарелками! Да она меня в фарш превратит!..

— Неблагодарное у тебя сердце, Али, — сказал Хасан с притворным упреком. — Вспомни, чем мы обязаны Туркан-хатун. Не она ли землю носом рыла, стараясь опорочить перед Малик-шахом нашего прежнего везира[6] Низама аль-Мулька? Не она ли убедила покойного султана назначить везиром Таджа аль-Мулька?

— Нечего сказать, удружила! Низам хоть и не сахар был, зато дело свое знал. А уж этот…

— Все в свое время, — хихикнул Хасан. — Был у нас везир мудрый, да кое-кому неугодный. Теперь очередь немудрого, зато угодливого.

— Да! — ядовито поддакнул Али. — Угодливый удобнее. Что прикажут, то и сделает. А от мудрого только и жди неприятностей. Мудрый Низам аль-Мульк не хотел, чтобы Малик-шаху наследовал сын инородки Туркан-хатун…

— Вот его и убили.

Али метнул на Хасана быстрый вопрошающий взгляд.

— Так ты думаешь, это ее рук дело? А я слыхал, Низама аль-Мулька убили ассасины.[7] Говорят, они и Малик-шаха отравили…

— Кто его знает, — сказал Хасан с той же скрытой издевкой. — У Малик-шаха врагов хватало. С одной стороны, Ахмед-хан[8] бунтует, с другой — молодцы Саббаха кинжалы точат, с третьей — домочадцы подкапываются…

— Бедная наша земля! — Али сокрушенно закивал головой. — Грызутся из-за нее все, кому не лень. Каждый норовит урвать кусок пожирнее. И когда это только кончится?

— Хочешь знать точно? — Хасан шутовски сдвинул брови, сосредоточенно пошевелил губами, будто что-то подсчитывая. — Никогда! Никогда не перестанут богатые грызться, а бедняки — мучиться.

— Э, в драке всем достается! И богатым и бедным.

— Не скажи. Один султан прогадал — другой с прибылью. А бедный человек всегда в убытке.

— Это ты верно говоришь, Хасан. А все-таки Малик-шаха жаль. Дельный был правитель. Ученых людей уважал. Обсерваторию в Исфахане открыл.

— Он открыл, а наследнички закрыли…

Али сердито засопел широкими вывороченными ноздрями.

— Чего ждать от вздорной бабенки! Туркан и Тадж на науку тратиться не станут. Самого Омара Хайяма с места прогнали! Подумать только, самого Гияса ад-Дина абу-л-Фатха Омара ибн Ибрагима Хайяма Нишапури!