Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР - Алексей Конаков Страница 14

href="ch2-219.xhtml#id221" class="a">[219]) и песнях Владимира Высоцкого («А в спорах, догадках, дебатах / вменяют тарелкам в вину / утечку энергии в Штатах / и горькую нашу слюну»[220]). Впрочем, такая популяризация, переход в плоскость развлечений касается не только НЛО, но вообще значительной части «советского невероятного»: Высоцкий будет иронизировать и над программой CETI («В далеком созвездии Тау Кита / Все стало для нас непонятно. / Сигнал посылаем: “Вы что это там?” / А нас посылают обратно»[221]), Николай Козырев станет героем стихов Андрея Вознесенского («Он не замечает карманников. / Явился он в мир стереть / второй закон термодинамики / и с ним тепловую смерть»[222]), а идею Иосифа Шкловского о пустом Фобосе практически повторит журналист Михаил Васильев (Хвастунов), напечатав (уже без каких-либо научных ставок) в 1968 году в «Комсомольской правде» статью «Луна – искусственный спутник!»[223].

Быстрее всего в область развлекательной культуры переходит теория палеовизита. Еще в 1966 году находки Агреста и Зайцева использует писатель Александр Горбовский в своих «Загадках древнейшей истории»[224]; в 1969 году инженер Юрий Росциус доведет идею почти до абсурда, предположив, что и сказочная Баба-яга была пришельцем из космоса («В “куричьих или собачьих голешках”, на которых поворачивается избушка Яги, нетрудно усмотреть описание ажурных трубчатых взлетно-посадочных устройств»[225]). Зайцев напечатает фрагменты исследований в приключенческом альманахе «На суше и на море»[226] и в литературном журнале «Байкал»[227], но настоящим апофеозом популяризации палеовизита станет участие Зайцева и Казанцева в западногерманском фильме «Воспоминания о будущем», снятом в 1970 году по мотивам книг Эриха фон Дэникена и чрезвычайно успешном в советском кинопрокате[228]. Зайцева дежурно одернут в журнале «Наука и религия»[229], но, кажется, к началу семидесятых годов тексты теоретиков палеовизита воспринимаются властями СССР как род фантастической литературы и уже не вызывают особого беспокойства.

«Управление оптимизмом» при этом никуда не исчезает. Зигель работает в Обществе «Знание», пишет научно-популярные книги, публикует в 1969 году статью о «маневре» Тунгусского тела[230] – но не может протащить в печать ни одной строчки про НЛО. Алексей Золотов успешно защищает в Физико-техническом институте имени А. Ф. Иоффе диссертацию на основе своих исследований Тунгусской катастрофы, однако в ней нет ни слова о корабле инопланетян[231]. В 1970 году, вскоре после смерти Бориса Константинова, публикация сборника «Населенный космос» задерживается усилиями академиков Льва Арцимовича и Василия Фесенкова, которые требуют исключить раздел «Возможны ли визиты из космоса?», так как:

окончательно решен вопрос <…> о полном отсутствии каких-либо следов повышенной радиоактивности, связанной с Тунгусским падением, об отсутствии каких-либо летающих тарелочек или так называемых «НЛО», об отсутствии каналов на Марсе, как искусственных сооружений[232].

Зато государство продолжает поддерживать тему поиска внеземных цивилизаций. В прессе сообщают о недавних открытиях космических мазеров и пульсаров (и те и другие изначально приняли за сигналы искусственного происхождения)[233], в библиотеках можно найти книги «Внеземные цивилизации. Труды совещания [Бюракан]»[234] и «Внеземные цивилизации. Проблемы межзвездной связи»[235], а многие советские граждане в курсе дискуссий вокруг идеи Фримена Дайсона об огромных сферах, которые продвинутые цивилизации могут сооружать вокруг звезды, чтобы полностью использовать ее энергию (эту гипотезу критикует Станислав Лем в «Сумме технологии»[236], чуть позже ее пытается улучшить физик Георгий Покровский, предложивший проект не «сферы», но «раковины»[237], а Николай Кардашев собирается искать такие сооружения, исследуя космос в инфракрасном диапазоне[238]). В 1968 году в Горьком под руководством Всеволода Троицкого стартует обширная программа по поиску искусственных сигналов на волне 32 см – изучаются окрестности сразу одиннадцати звезд[239]. Кажется, космос по-прежнему стимулирует смелые мечты, служит источником энтузиазма и свидетельством преимуществ социалистического строя – но такое положение дел отнюдь не вечно.

В действительности эпоха космического оптимизма уже подходит к завершению.

Глава 3. Остановка «космического фронтира»

К началу семидесятых годов в СССР окончательно оформляется процесс, который можно было бы назвать рутинизацией космоса. Космическая программа практически перестает поставлять сенсации, до сих пор так волновавшие воображение советских людей (первый искусственный спутник, первый человек на орбите, первый выход в открытый космос и т. д.), и работы по ней все чаще воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Подавление Советским Союзом «Пражской весны» в 1968 году знаменует начало политического застоя и отказ от проекта «социализма с человеческим лицом». При этом прагматическая политика брежневского Политбюро очевидно направлена на удовлетворение материальных нужд советских граждан и все чаще подчеркивает не космические, но земные достижения СССР: стабильность трудовой иерархии, возросшую ценность частной жизни, особое внимание к потребительским товарам и разрядку международной напряженности. В такой ситуации искренний «космический энтузиазм» шестидесятых кажется немного смешным, а космические мечты умирают вместе с революционными мечтами о победе коммунизма. Невеселыми вехами на этом пути становятся гибель Юрия Гагарина 27 марта 1968 года и высадка американцев на Луне 20 июля 1969 года, ознаменовавшая проигрыш Советским Союзом лунной гонки; еще через несколько лет американские «Викинги» докажут, что на Марсе нет ни каналов, ни цветов.

Космический «меридиан» «советского невероятного» никуда не исчезает, однако явно теряет в популярности и силе отклика; его существование становится более камерным и субкультурным, его творцы замыкаются в узких кругах единомышленников и гораздо реже привлекают внимание широкой публики. Александр Казанцев, развивая старые идеи, пишет фантастический роман «Фаэты», посвященный атомной войне на Фаэтоне (в результате которой Фаэтон распадается на части, а немногие выжившие переселяются на Марс)[240]. Николай Козырев продолжает работать над экспериментальным обоснованием своей причинной механики, измеряя скорость движения времени с помощью собственноручно изготовленных крутильных весов[241], а также сопоставляет тектонические явления на Луне и на Земле: «между тектоническими процессами на двух планетах есть тесная связь. Луна ведет себя так, словно она не отдельное небесное тело, а седьмой континент Земли»[242]; причинами этой связи Козырев считает 1) приливные силы и 2) материальные свойства времени[243]. Что касается Вячеслава Зайцева, перебравшегося из Ленинграда в Минск, он постепенно переходит от идей палеовизита к темной и абсурдной мистике – размышляет об Армагеддоне, о силах мрака, сосредоточившихся в районе Бермудского треугольника, и о числе 666, означающем, по его мнению, фразу «Дух дьявола, обитавший в теле Ирода, поселился в теле Брежнева»[244].

Самой важной и значимой субкультурой, порожденной дискурсом о «невероятном», является в семидесятые годы советская уфология; самым же знаменитым уфологом остается Феликс Зигель. Тематика