Исцеление духовных болезней - Жан-Клод Ларше Страница 13

Если в естественном состоянии познавательные способности у человека были просвещены Духом и процесс познания, таким образом, происходил согласно его природе и природе вещей, то, отвращаясь от Бога, они отныне будут подчиняться чувствам и от них получать всю информацию. «Став ослушником, не ведающим Бога, человек совместил всю свою разумную способность с чувственным восприятием», — пишет преподобный Симеон Новый Богослов[250]. Отныне человеческий разум прикован к этому [земному] миру[251].

Однако разумом теперь управляет не только чувственное восприятие, но и все страстные желания, которые появляются в душе как результат неведения, которое является, по словам преподобного Марка Подвижника, «причиной всех пороков»[252], а также забвения Бога и небрежения по отношению к Нему[253]. Эти три негативных отношения, неразделимых и опирающихся друг на друга[254], преподобный Марк Подвижник (а вслед за ним и преподобный Иоанн Дамаскин[255]) рассматривает как «трех диавольских исполинов»[256], как «самые глубокие внутренние страсти души»[257], благодаря которым «остальные лукавые страсти проникают и действуют, живут и обретают силу в душах»[258].

Таким образом, человеческое познание находится в греховном состоянии, вверенное страстям, определенное ими от начала до конца[259]. Эти страсти действительно «порабощают разум»[260]. По причине неведения, небрежения и забвения Бога, а также своего подчинения всем прочим страстям он помрачается[261], слепнет[262], заблуждается[263], погружает душу во мрак и ввергает всего человека в мир тьмы[264]. Захваченный чувственным восприятием, ум, сверх того, становится тяжеловесным и медлительным[265]. Как бы то ни было, он становится неспособным к верному рассуждению[266] и истинному познанию[267]. Святитель Иоанн Златоуст замечает: «Как находящиеся во тьме не ведают природы вещей, так и живущие во грехе не различают вещей, но устремляются к теням как к реальности»[268]. Преподобный Исаак Сирин подчеркивает, в свою очередь, что страсти разрушают естественное здоровье разума вплоть до неспособности ко всякому духовному познанию: «Как чувство телесное, когда повреждено по той или иной причине, оказывается лишено зрения, так и природный разум, если не здрав, не действует в природе»[269]. Поэтому и преподобный Симеон Новый Богослов восклицает: «Что суть вещи видимые, о мой Бог, я не могу сказать… мы все ввержены в тщету и неспособны право судить о вещах»[270]. Будучи «захвачен познанием мира сего», человек не может «избежать ошибок» и производит «нездоровые мысли», замечает Исаак Сирин[271].

Отныне человек приобретает знание, более близкое к знанию животных, чем к знанию истинного человека. «Так как он совершил преступление против Логоса, человек вполне естественно мыслится как лишенный логоса (а это значит разума) и подобный животным», — пишет Климент Александрийский[272]. И преподобный Никита Стифат также говорит о падшем человеке: «Он неразумно (οὐλογικῶς) восстал против природы и живет противно разуму, в подчинении чувствам, вопреки своему достоинству… и так как он утратил естественную разумную деятельность, он уподобился неразумным тварям таким поведением, ибо разум в нем мертв, и наименее разумная часть души взяла над ним верх в силу такого поведения»[273].

Не видя больше Бога в существах и существ в Боге, человек теряет понятие об их причине и общей цели, прекращает понимать их в их глубинном единстве. Он приобретает лишь частичное, раздробленное и разнородное знание о них[274]. И если он желает восстановить целостность своего познания, он может это сделать лишь с помощью искусственных средств, измышленных разумом, ведь разум, не имея больше духовного знания, может лишь основывать изучение на произвольных принципах, которые сам же определяет, либо на чувственных интуициях, далеких от объективности в силу того, что они связаны с искаженным восприятием падшего человека.

Уклонение разума в область чувств соответствует самому низкому уровню отпадения духа от богопознания и естественного созерцания. Его развертывание в разумной деятельности, отныне автономной, есть промежуточный этап[275], который также составляет для человека некую форму отчуждения его разума[276]. Падший человек чаще всего знает лишь о рациональном употреблении своей мыслительной способности и может дойти до признания его единственно возможным для истинного познания. Доверяясь ему; человек испытывает то, что святые отцы называют «пленением мыслей», которое простирается от наиболее эмпирических и беспорядочных форм мысли до сложнейших конструкций мысли абстрактной.

Погружаясь в чувственную сферу, а также разворачивая автономную рефлексию абстрактного характера в области рациональной деятельности, разум обращается к внешнему. И он отделяет человека не только от Бога, но и от самого себя. На это явление святые отцы указывают как на отчуждение [в человеке] разума от сердца. Разумная деятельность в своем естественном состоянии соединена с сердцем, которое в терминологии патристики и Писания называется внутренним человеком, онтологическим центром человека и источником всех наших способностей. Когда ум осуществляет созерцательную деятельность, соответствующую его природе, он совершает круговое движение[277], он остается внутри сердца и не выходит вовне[278], но «входит сам в себя и через себя восходит к Богу»[279]. Прекращая же созерцательную деятельность и двигаясь уже не по кругу, а по прямой[280], ум выходит из сердца, а значит, из духовного центра человека и растекается вовне в некой рассудочной деятельности, в которой он рассеивается и разделяется[281] и которая делает человека отчужденным от себя самого и от Бога[282].

Ум в этом состоянии пребывает в постоянной рассеянности[283], без конца блуждая, паря и колеблясь там и сям[284], находится в непрестанном движении[285] в противоположность состоянию глубокого спокойствия (ἡσυχία), характеризовавшего его созерцательную деятельность. Его мысли, прежде сконцентрированные и собранные воедино, теперь многочисленны и разнообразны, разворачиваются и растекаются непрестанным потоком, становятся путаными и неустойчивыми[286], дробятся[287] и рассеиваются[288], разбегаясь в разные стороны[289], увлекают за собой и разъединяют всё существо человека. Преподобный Максим Исповедник может, таким образом, упоминать о «раздробленности души во внешних формах согласно внешнему виду чувственных вещей»[290], ибо душа становится множественной по образу чувственной множественности, которую она парадоксальным образом сама же создала и которая