Юрген Торвальд - Империя хирургов Страница 19

Симс уже много лет не бывал на родине. Он появился на свет в семье фермера в нищем, забытом Богом местечке Ланкастер Кантри в Южной Каролине и проводил свои первые операции в подчревной области на негритянках, будучи сельским врачом в одном из южных районов Алабамы. Когда в Америке началась Гражданская война, он был направлен в научную командировку по Западной Европе. В Париже он представил метод лечения вагинальных фистул и тем самым произвел сенсацию среди парижских хирургов. В 1862 году он вернулся в Нью-Йорк. Как уроженец Юга, он не мог примириться с событиями на Севере. Поэтому, бросив всю свою собственность в Нью-Йорке, в июле 1863 года он со своей семьей отправился в Европу. С тех пор он жил между Францией и Англией, куда к нему устремились толпы состоятельных пациенток. Его услугами пользовались герцогиня фон Гамильтон, равно как и императрица Евгения, супруга Наполеона III, для обследования и лечения которой потребовалось провести не одну неделю во дворце Сент-Клу. Он никогда не делал тайны из его патриотических чувств по отношению к южанам и жертвовал большие суммы для жертв «разбойничьих набегов» северного генерала Шермана на Олд Ланкастер. Тот факт, что большую часть войны я провел в лазаретах северян, никак не повлияло на наши с Симсом отношения. В 1861 году я неоднократно помогал его чудесной жене Терезе и его семерым детям, когда они еще жили в Нью-Йорке. А теперь, когда я спустя столько лет снова приехал в Европу, Симс с нетерпением ждал момента, когда сможет поговорить со мной о том, что изменилось дома со времен окончания Гражданской войны.

Симс опоздал всего на несколько минут. Ему было пятьдесят три года, но его внешность все еще привлекала внимание: стройный и статный, с густыми каштановыми волосами, мягкими чертами губ, манящими темно-карими глазами, по-мальчишески живыми движениями, и, кроме того, он был чрезвычайно элегантен. Взглянув на него, никто не смог бы предположить, что он появился на свет в постовой будке на самом краю света и что его отец – фермер, завсегдатай деревенского трактира, шериф, устроитель петушиных боев, охотник на лисиц, игравший и вечно проигрывающий в бильярд, – научился писать и считать, когда ему было двадцать три. Симс был человеком, который отвечал представлению Джона Беллса об идеальном хирурге: «Ум Аполлона, сердце льва, светлый взгляд и руки женщины».

Симс поспешил ко мне навстречу и с радостью пожал мою руку. Нужно отметить, что радость входила в широкий спектр его эмоций, на другом конце которого находился безудержный гнев. «Боже мой, – воскликнул он, – Боже мой, Родина!» Его нисколько не беспокоили обращенные к нему отовсюду любопытные взгляды посетителей, и уже в четвертый или пятый раз он произнес «Боже мой», отозвавшееся из самой глубины его сердца. Тогда я внезапно почувствовал сильную колющую боль в правом плече, от которой у меня на секунду перехватило дыхание. За болью последовала сильная тошнота. Сразу за этим у меня возникло ощущение, будто бы кто-то хорошенько ударил меня кулаком в правый бок, сразу под правую реберную дугу.

От этого тяжелого, сверлящего удара осталась тупая, мучительная боль, которая быстро распространилась от спины до живота. Она была настолько сильной, что я отпустил руку Симса, сначала наклонился вперед, а затем и вовсе согнулся, издав глухой стон.

Во мне билось только одно желание: скорее отсюда, из этого помещения, где я в лучшем случае представлял забавное зрелище для всех любопытных! Для претворения этого желания в жизнь я собрал всю мою силу воли. Сквозь стиснутые зубы я процедил: «Коляску…» Больше ничего. Я чувствовал только, как всю правую сторону, от подложечной впадины до плеча, пронизывала невероятная боль. Шатаясь, я вышел наружу и оперся о стену рядом с узкой входной дверью.

Кто-то оттащил меня в сторону. Новый приступ боли лишил меня способности говорить, и я только стонал и время от времени вскрикивал. Я смутно помню, как нанял коляску и как кто-то втолкнул меня туда. Она тронулась. С каждым толчком во время поездки боль возвращалась с новой силой. У меня что-то спрашивали, но я был не в силах разобрать значение слов. Экипаж остановился. Некто выпрыгнул из него. Вечность спустя он вернулся и попытался заставить меня что-то проглотить. Я почувствовал привкус какого-то порошка у себя во рту, с отвращением проглотил его и стал ждать, когда мне станет легче. До того момента, когда боль стала утихать, прошло бесконечно много времени. Из острой она медленно превращалась в тупую и вполне переносимую. В первый раз я осмотрелся и встретился глазами с тревожными карими глазами Симса, на которого падал свет от фонаря нашего экипажа.

«Вы можете остаться у меня дома!» – сказал он. Борясь с чувством головокружения, я попросил прощения за весь инцидент и не сопротивлялся, когда он подвел меня к дверям своей квартиры на первом этаже, где уже горел свет. Симс распорядился разложить диван и помог мне раздеться. «Бывали ли у Вас похожие приступы?» – спросил он.

«Нет, – ответил я, – это первый». Я выпрямился с намерением освободить правый бок от давящей одежды, с помощью Симса я избавился от пиджака и жилета, расстегнул рубашку и брюки и снова лег на спину. Я провел правой рукой по коже под правой реберной дугой. Даже малейшее прикосновение отдавалось болью в области печени. А одного короткого нажатия в районе выше и правее пупка было достаточно, чтобы вызвать глубокую колющую боль.

Напрашивался диагноз, с которым я не хотел соглашаться. Да, я изнурял себя. Но в конце концов мне нет и сорока. Принадлежал ли я к типу «людей со склонностью к накипеобразованию», которые уже в молодые годы, иногда даже во младенчестве вследствие некоего загадочного, возможно, наследственного нарушения обмена веществ получают камни в мочевом, желчном пузыре или в почках, после чего их жизнь сводится к выматывающей и зачастую безнадежной борьбе с коварными конкрементами?

Симс присел на край дивана рядом со мной. «Я уже послал за доктором Труссо, – сообщил он. – По крайней мере, его имя должно быть Вам знакомо. Он самый выдающийся врач-клиницист и терапевт, который сейчас как раз находится в Париже. За последние годы мы вместе присутствовали на многих консультациях. Мы находимся в дружеских отношениях, и он наверняка вот-вот прибудет, чтобы осмотреть Вас. Мне известно лишь о немногих случаях, когда он ошибся с диагнозом». Он нагнулся надо мной и положил свою руку на мой правый бок. Боль уже стала более ощутимой. Казалось, будто бы она затаилась, чтобы потом броситься через морфиевую преграду, сдерживавшую ее. До этого я только слышал об искусных руках Симса. Теперь я чувствовал их сам.

«Полагаю, Вы придерживаетесь того же мнения, что и я?» – поинтересовался я с напускной твердостью, в действительности же полный ускользающей надежды, что Симс диагностирует что-то отличное от желчнокаменной болезни или желчных колик.

Некоторое время он колебался. Затем он сделал неудачную попытку отшутиться: «Я, как Вы знаете, чувствую себя уютнее и увереннее с людьми другого пола и в другой области медицины».

Я чувствовал, то это всего лишь отговорка. Если кто-то из знакомых мне хирургов и разбирался во внутренних болезнях, то это был Мэрион Симс. Его слова не могли ввести меня в заблуждение, потому что я знал, что он пережил. Однако я не стал настаивать, чтобы он поделился со мной его истинным мнением о моем состоянии, поскольку его чернокожий, по заведенной на родине привычке, слуга доложил о приезде доктора Труссо.

В следующую секунду Труссо появился в дверях. На вид ему было около шестидесяти, он был высок, очень худ и согбен. Его длинные волосы были зачесаны назад, бакенбарды были белоснежными, лицо – заостренным.

Он поприветствовал Симса быстрым вежливым жестом, обращаясь ко мне, спросил, с кем имеет честь познакомиться, и без лишних слов приступил к осмотру. До этого я не был лично знаком с знаменитейшим терапевтом Франции, который изобрел метод обнаружения желчного пигмента в моче страдающих заболеваниями печени и желчного пузыря. Я был наслышан о нем и о его блистательных диагнозах. Такого мастерства в их постановке ему удалось достичь благодаря необычайному обилию материалов о болезнях, хранящихся в вечно переполненных залах его больницы Отель-Дье на острове Ситэ, основанной еще в Средние века.

Труссо задал несколько небрежных коротких вопросов. Одновременно с этим он продолжал осмотр. Тогда я почувствовал боль в правом плече. Сразу после этого я снова почувствовал «удар» в правое подреберье, затем возобновилась боль в спине, и в завершение меня пронзила острая боль – будто бы весь мой правый бок оказался в ведьмацком котле. Я невольно закричал, когда Труссо тремя пальцами левой руки надавил мне на подложечную ямку. Он посмотрел на меня: его глаза имели необычный желтоватый оттенок, отчего они казались болезненными. Он никак не отреагировал на мой крик, хотя и ожидал его, как ждут эха. Это только и было нужно, чтобы поставить диагноз. Он ощупал нижнюю область печени. Его худые, бледные руки действовали при этом с грубой, механической силой. Сразу после этого он выпрямился и своими острыми пальцами опустил манжеты.