Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - Брэнди Скиллаче Страница 20

Уайту поворачивать голову обезьяны на 180°. Сначала обезьяны сидят бок о бок, макак-донор пристегнут к специально изготовленному деревянному «креслу». В артерию донора хирург вводит Т-образную канюлю и катетером соединяет с реципиентом. Затем обоих животных заворачивают в терморегулирующие одеяла. У подопытных необходимо поддерживать постоянную температуру тела, а ее измеряет ректальный термометр[125]. Едва обезьяна-донор становится машиной для кровообращения в двух телах, Уайт откладывает в сторону свою вечную трубку. Настал момент, которого он ждал больше 20 лет, – если считать, что его увлечение хирургией началось в биологическом кабинете католической школы.

До этой минуты операция была простой: нужно было посредством трубки соединить кровеносные системы двух обезьян, завернутых в одеяла. Пора заняться меньшей обезьяной – она лежит животом вверх на миниатюрном операционном столе. Уайт делает первый надрез на голове и ведет разрез вдоль линии челюсти, чтобы легче отодвинуть кожу. Уайт и Вердура последовательно разрезают и удаляют задние и латеральные мышцы шеи. Затем Уайт надрезает трахею и вместе с пищеводом удаляет передние мышцы шеи и мышцы, расположенные вдоль боковой поверхности шейных позвонков[126]. Все это время ассистенты отслеживают состояние обезьян. Артериальное давление, температура, уровень кислорода – кажется, пока все в порядке. Приходит время удалить морду животного – момент, когда операционная, при всей ее стерильности и всей тщательности действий хирургов, начинает напоминать скорее лавку мясника, торгующего говяжьими мозгами.

Уайт переворачивает обезьяну на живот, чтобы разобраться со скальпом. Он снимает его вместе с глазами, тканями носа и другими лицевыми структурами. Уайт проделывает отверстия в черепе, и Вердура быстротвердеющим стоматологическим цементом закрепляет на открытом мозге шесть электродов из нержавеющей стали. Обезьяна, лишенная языка, ротовой полости и скальпа, представляет собой голый череп при теле, питаемом кровью другой обезьяны. Меньшего макака вновь переворачивают на спину и стабилизируют его артериальное давление. Затем, стараясь не задеть черепно-мозговые нервы (это может повредить мозг), удаляют нижнюю челюсть[127]. Следуют сложные манипуляции по присоединению сонных артерий к другой канюле, подвешенной на толстую проволоку над головой обезьяны, чтобы кровь по трубке пошла непосредственно к мозгу. Начинается процесс экстернализации кровообращения и подготовка к «экстракорпоральной» (то есть производимой вне тела) перфузии. Еще четыре этапа, и хирурги закончат. Уайт рассекает спинной мозг и разрезает позвоночный столб между позвонками С1 и С2 у самого основания черепа. Тело отделяется. Далее, удостоверившись, что давление в охлажденном мозге стабильно, хирурги удаляют остатки черепа – кости мозгового отдела. Наконец полностью сохранный мозг обезьяны, висящий на небольшом кусочке черепной кости, помещен в странный аппарат Уайта с воронками и трубками. Операция продлилась восемь часов.

Фотоотчет с операции запечатлел странные, жуткие, но в то же время почему-то узнаваемые сцены. Желеобразная масса мозга плохо держит форму, на анатомическом столе мозг расползается. Но обезьяний мозг, подвешенный в аппарате Уайта, омываемый живительной кровью и охлаждаемый во избежание порчи, выглядел как картинка из учебника. Четкий рельеф извилин, ясно проступающие сосуды и вены – еще пульсирующие, еще наполненные жизненно важной жидкостью. Мозг совсем не походит на «серое вещество», он светится розовым. А главное – он продолжает посылать электрические сигналы, как делает всякий живой мозг внутри живого организма.

Электроэнцефалограф через определенные промежутки времени рисует волны: распечатка напоминает след иглы сейсмографа во время землетрясения. Оценивая показатели давления, Уайт констатирует, что мозг продолжает потреблять энергию, поглощая глюкозу. Биохимические реакции, необходимые для жизни клеток, по-прежнему происходят – значит, клетки мозга живут[128]. Уайт лихорадочно что-то пишет в блокноте. Албин и Вердура тоже. Обезьяна-донор очнулась, ее нужно покормить; после этого ученые еще какое-то время ждут и наблюдают. Обнаженный мозг, помещенный в аппарат Уайта, подает сигналы, фиксируемые штрихами на миллиметровой бумаге. Случайные разрозненные штрихи могли бы возникать случайно, из-за ошибки машины. Но мозг продолжает подавать сигналы целых двадцать два часа. Вне всяких сомнений, все это время он остается живым.

Уайт, накачавшись кофе и сжимая в зубах погасшую трубку, читает энцефалограмму. И до, и после изоляции показатели снимались по отдельности с разных долей мозга: сначала лобная, затем теменная, потом затылочная. Что бы ни происходило в изолированном мозге обезьяны, это была иная активность, не такая, как прежде, до отделения от тела. Полностью отключилась затылочная доля, отвечающая за зрительное восприятие, – что неудивительно, если мозгу не нужно управлять глазами. Теменная доля также показала значительный спад активности: там, где предоперационный график показывал регулярные волны небольшого разброса, на послеоперационном графике были пики и глубокие провалы. Поскольку теменная доля отвечает за получение и обработку сенсорной информации от других частей тела, эти резкие перемены могут показывать, что электрические сигналы пропадают втуне. Лобная же доля, отвечающая за когнитивные навыки, память и решения, подает сигналы, которые более похожи на дооперационный график. До операции там был густой лес из пиков; после же пики стали реже, подъемы и снижения плавнее, но картина осталась узнаваемой. «Мы впервые продемонстрировали, что изолированный мозг может жить», – объявляет Уайт[129]. Один из нейрофизиологов. находящихся в комнате, тут же соглашается с ним, добавляя, что, может быть, мозгу даже лучше без тела. «Полагаю, без сенсорной активности мозг может думать еще быстрее, – предположил ученый, но тут же сам себе возразил: – Вопрос только, о чем думать»[130].

Собранных наблюдений достаточно для первой статьи, которая появится в престижном журнале Science. Но – недостаточно в принципе. Нужно еще и еще повторять операцию, доводить ее до совершенства, чтобы результат можно было воспроизвести и подтвердить. Активность изолированного мозга начинает понемногу падать, поэтому Уайт с коллегами отключают охлаждение и зашивают обезьяну-донора, удалив канюлю – в сущности, «убивают» мозг меньшей обезьяны, не дожидаясь его угасания. Большой макак будет отдыхать и отъедаться, чтобы в следующий раз стать донором для другого мозга. На сегодня достаточно, и измотанные врачи отправляются по домам – насладиться заслуженным отдыхом. Но это, однако, не конец, а только начало. В следующие недели операции продолжатся по расписанию, с новыми парами подопытных животных. К сожалению, все эти операции придется прервать на середине – из-за опасного падения эритроцитов в общем объеме крови, поступающей в полуизолированный мозг[131]. Уайт предполагал, что это произошло в основном из-за невозможности стабилизировать состояние меньшей обезьяны: скачки температуры, кровопотеря. Он прекращал операции, чтобы не подвергать риску обезьян-доноров (они крупнее, дороже и полезнее). Все доноры выжили.

Может быть, это кажется бессердечным истреблением обезьян и уж точно переводом исследовательских грантов, но и в этом аспекте гонка Уайта по изучению «внутреннего» космоса не отставала от космической гонки в околоземном пространстве. В злополучные испытательные полеты NASA тоже отправляло макаков-резусов – приматов, чьи когнитивные способности сопоставимы с мышлением годовалого ребенка[132].