Исцеление духовных болезней - Жан-Клод Ларше Страница 20

ни различения, которые были присущи людям, когда они знали истинное Благо и отвергали зло, — это уже, скорее, «внутреннее расположение к тому, что [им] приятно», как замечает святитель Григорий Нисский[413]. Таким образом, человек может считать благом и искать в качестве блага того, что ему приятно, только потому, что это ему приятно, даже тогда, когда это объективно вредно для него, и избегать как зла того, что объективно является для него благом, только потому, что на чувственном уровне это доставляет ему неудовольствие. Благо и зло определяются субъективно, исходя из чувственного желания и в зависимости от искомого удовольствия, и человек постоянно путает то, что ему, в соответствии с его греховным желанием, кажется благом, и благо реальное и подлинное. Вот что пишет святитель Григорий Палама: «Человек, охваченный и ведомый дурными желаниями, устремляется к тому, что кажется ему прекрасным, и своими действиями свидетельствует о том, что ему неведома истинная Красота. Человек, охваченный неуместным гневом, борется за то, что ему кажется Благом. Всякий человек без исключения, если он привержен неправильной жизни, посвящает себя тому, что кажется ему Наилучшим, а не тому, что является таковым на самом деле»[414]. Выражение «познание добра и зла», используемое Священным Писанием для обозначения новой способности человека, приобретенной путем греха, означает, по мысли святителя Григория Нисского, не что иное, как то смешение ложного блага, к которому устремлено чувственное желание, с благом истинным: «Поскольку большинство, — пишет он, — полагает благо в том, что очаровывает чувства, и одно и то же слово обозначает благо истинное и благо кажущееся, постольку желание, которое стремится ко злу, как если бы это было добро, названо в Писании «познанием добра и зла», где слово «познание» выражает это внутреннее расположение и эту путаницу»[415].

Состояние, в котором человек смешивает зло и добро и принимает одно за другое, может быть расценено как настоящее безумие. Об этом в присущей ему манере говорит святитель Афанасий Великий: «Замечая, что удовольствие есть для нее нечто доброе, душа в обольщении своем злоупотребила наименованием добра и подумала, что удовольствие есть абсолютное и подлинное добро. Это как если бы человек, помешавшийся в уме, просил меча, чтобы ударить всякого встречного, и думал бы о себе, что поступает благоразумно»[416]. Святитель Григорий Нисский неоднократно утверждает, что человек оказывается в данном случае жертвой заблуждения[417]. Вещи, которые для нас являются причиной зла, «поначалу кажутся желанными, и мы их добиваемся как блага вследствие заблуждения»[418], — пишет он. «Зло в своих глубинах содержит смерть как скрытую язву, но вследствие обманчивой видимости оно предстает в образе блага», — говорит тот же святой[419]. Вдохновителем этого заблуждения, как он поясняет, является диавол: «Он добился того, что разум, введенный в заблуждение в своем желании истинного блага, обратился к тому, что им не является. Обманутый зачинщиком и советчиком порока, он позволил убедить себя, что благом является то, что совершенно противоположно благу»[420]. Святитель Григорий Нисский представляет нечистого как чародея, который буквально околдовывает покорного человека, «заставляя блестеть внешнюю красоту видимого, и как шарлатана, который очаровывает наш вкус каким-либо чувственным наслаждением»[421].

Человек, пребывая во власти этой иллюзии, движется в мире явлений, уже видя и рассматривая только чувственно воспринимаемую реальность, на которую одну ему указывает падшее желание, и верит, что вне ее не существует блага: «Душа полагает свое удовольствие в телесных страстях и одних благах настоящего времени, — пишет Афанасий Великий. — Глядя на их наружность, душа помыслила, что нет уже ничего, кроме видимого, одно преходящее и телесное для нее добро»[422]. Это сведение реальности до ее части и проистекающее от этого ложное видение равно являются состоянием безумия, вызванного деградацией желания, тем более что человек, устремляясь к сущностям ради их чувственных проявлений, вне Бога, добиваясь наслаждения ими самими по себе, жаждет и упивается призрачным, прилепляется к чему-то, что, как мы уже показали, не имеет реального бытия.

Извращение вожделевательной способности людей имеет для них еще одно особенно тяжкое последствие. «Их жизнь, — говорит преподобный Максим Исповедник, — становится жалкой»[423]. Люди начинают обожествлять страсти и поклоняться им — страстям, которые Господь запретил даже представлять себе[424]. «Они таким образом почитают, — пишет тот же святой, — саму причину уничтожения их бытия и стремятся к причине своего тления, сами того не зная»[425]. Падший человек своими противоестественными желаниями разрушает сам себя. «Люди, как хищники, пожирают свое собственное естество»[426], — говорит преподобный Максим Исповедник. Чувственным удовольствием, как отмечает он же в другом месте[427], человек сам себя отравляет. «Душа погубляется огнем телесных удовольствий», — говорит и преподобный Марк Подвижник[428].

Святитель Григорий Нисский утверждает, что «побуждение, которое влечет ко злу живые существа, — это болезнь нашей природы»[429]. На самом деле, отвращая свое желание от Бога и предаваясь чувственным желаниям, человек извращает и делает больной не только свою вожделевательную способность, но вносит беспорядок во все свое существо, заставляя все свои способности действовать наоборот, беспорядочно, разлаженно. Посвящая все заботы тому, что недостойно желаний, человек, по замечанию преподобного Максима, «искажает способности души, которая бежит за тленным, не различая и не понимая собственной погибели вследствие своей полной слепоты по отношению к истине»[430].

Одно из самых значительных расстройств, выпадающих на долю человека, — спутанность всех его способностей. Преподобный Максим Исповедник напоминает о золотом тельце, который символизирует чувственный мир, возведенный в ранг идола, и в то же время представляет собой «смешение и спутанность естественных способностей» или, скорее, «страстное и безрассудное соединение, предопределяющее безрассудное противоестественное движение страстей»[431].

Результаты извращения желаний прежде всего сказываются на мышлении. В предшествующей главе мы рассмотрели его патологию. Здесь отметим только, что разум, будучи ослеплен удовольствием[432] и обманут им[433], уже не выполняет свою естественную функцию познания, созерцания и различения[434], а также того, что ему также присуще от природы, — управления вожделевательной способностью. Напротив, позволяя этой способности завладеть собой[435], он начинает служить ей[436] и отныне выполняет одну из ее главных задач — поиск и применение средств, позволяющих получить вожделенные чувственные удовольствия.

Еще один существенный результат извращения вожделевательной силы — разобщение способностей человека, в первую очередь вожделевательной. В первозданном состоянии Адама желание человека, единственным предметом которого был Бог, целиком и непрестанно обращалось к Нему, поэтому желанию было присуще совершенное единство: человек не желал ничего,