Оливер Сакс - Галлюцинации Страница 21

Я много читал о галлюциногенах, но собственного опыта их употребления у меня не было до 1953 года, когда в Оксфорд приехал мой друг детства Эрик Корн. Мы взволнованно читали статьи об открытии Альбертом Хофманом ЛСД и заказали 50 микрограммов этого препарата в Швейцарии (в середине 50-х употребление ЛСД было еще не запрещено законом). Мы торжественно разделили эту дозу по-братски и приняли по 25 микрограммов, не зная, какие радости или ужасы нас ожидали. Но, увы, ЛСД не оказал на нас ни малейшего воздействия. (Надо было заказать не 50, а 500 мкг.)

К концу 1958 года, став дипломированным врачом, я уже твердо знал, что хочу быть неврологом и изучать, как мозг воплощает в себе сознание, ощущение собственного «я», и понять суть поразительной способности мозга к восприятию, воображению, запоминанию и галлюцинациям. В то время развитию неврологии и психиатрии был придан новый импульс, то было начало нейрохимической эры, когда ученые один за другим открывали нейротрансмиттеры, с помощью которых нервные клетки и разные участки нервной системы могли взаимодействовать друг с другом. В 50–60-е годы открытия такого рода сыпались как из рога изобилия, и главная проблема заключалась в том, как совместить их друг с другом. Например, было обнаружено, что в мозге людей, страдающих болезнью Паркинсона, уменьшается содержание дофамина, и назначение предшественника дофамина, леводопы, может существенно облегчить их состояние. Напротив, назначение появившихся в начале 50-х годов транквилизаторов, подавлявших дофаминергическую систему, могло привести к развитию паркинсонизма. До введения в клиническую практику леводопы в течение приблизительно столетия для лечения паркинсонизма использовали антихолинергические лекарства. Как взаимодействуют между собой холинергическая и дофаминергическая системы? Почему опиаты и гашиш производят такое сильное действие? Есть ли в мозге специфические опиатные рецепторы и производит ли организм свои собственные опиаты? Не по такому ли механизму действует гашиш, связываясь со специфическими рецепторами? Почему ЛСД оказывает такое мощное воздействие? Можно ли объяснить все эффекты лизергиновой кислоты изменением концентрации серотонина в головном мозге? Какие трансмиттерные системы управляют циклом сна и бодрствования и каковы нейрохимические основы сновидений или галлюцинаций?

Поступив в резидентуру по неврологии в 1962 году, я окунулся в горячечную атмосферу: от этих вопросов у неврологов просто захватывало дух. Нейрохимия была в моде, и такими же модными – опасными и соблазнительными (особенно в Калифорнии, где я учился) одновременно – стали и разнообразные психотропные вещества.

Клювер, писавший в 20-е годы, имел весьма смутное представление о нейронных основах своих галлюцинаторных констант. Но, несмотря на это, я с большим волнением перечитывал его описания в 60-е годы – в свете захватывающих экспериментов со зрительным восприятием, проведенных Дэвидом Хьюбелом и Торстеном Визелом, которые регистрировали потенциалы клеток зрительной коры у животных на фоне восприятия определенных зрительных образов. Хьюбел и Визел описали нейроны, ответственные за распознавание линий, их ориентации, углов, краев и т. д., и мне представлялось, что стимуляция этих нейронов лекарственными средствами, лихорадкой или мигренью может и должна вызывать геометрические галлюцинации, описанные Клювером.

Но вызванные мескалином галлюцинации не ограничиваются простыми геометрическими фигурами. Что происходит в мозге, когда галлюцинации становятся более сложными, когда в них появляются конкретные предметы, фигуры, лица, не говоря уже о небесах и аде, которые описывал Хаксли? Есть ли и у таких галлюцинаций особая нейронная основа[45].

Эти мысли не давали мне покоя вместе с чувством, что я никогда не пойму, как действуют галлюциногены, если не попробую их сам.

Я начал с гашиша. Один мой друг в Каньон-Топанга, где я тогда жил, предложил мне «косячок». Я сделал две затяжки и был ошеломлен возникшими ощущениями. Я смотрел на свою руку: она росла и росла, заполняя все поле зрения и одновременно удаляясь от меня. В конце концов мне показалось, что рука моя протянулась до края Вселенной, на много-много световых лет. Это по-прежнему была моя живая рука, но одновременно она стала поистине космической и казалась мне рукой Бога. Первый эксперимент был смесью ощущения чуда и попыток осмыслить его с точки зрения научной неврологии.

На Западном побережье в начале 60-х годов ЛСД и семена ипомеи были доступны всем желающим, и я тоже их попробовал. «Но если ты хочешь настоящего кайфа, – сказал мне один приятель, – попробуй лучше артан». Я очень удивился, ибо знал, что артан – это синтетическое лекарство, по свойствам сходное с белладонной, и употребляется оно в умеренных (2–3 таблетки в день) дозах для лечения паркинсонизма. При передозировке может наблюдаться делирий (подобные делирии наблюдаются при случайном употреблении в пищу таких растений как белладонна, дурман и белена). Но какая радость может быть от делирия? Какую информацию я смогу из него извлечь? Смогу ли я беспристрастно наблюдать за работой собственного пораженного мозга – для того чтобы оценить происходящее чудо? «Не сомневайся, – подзуживал меня приятель. – Двадцать таблеток, и все будет в порядке, ты даже отчасти сохранишь сознание».

Итак, одним воскресным утром я отсчитал двадцать таблеток, проглотил их, запил глотком воды и сел ждать эффекта. Преобразится ли мир, родится ли он заново, как писал Хаксли в «Вратах восприятия», как и я сам чувствовал это на фоне приема мескалина и ЛСД? Зальет ли меня волна восторга и экстаза? Или, наоборот, я на какое-то время стану встревоженным, дезориентированным параноиком? Я был готов ко всему, но не произошло ровным счетом ничего. У меня пересохло во рту и расширились зрачки. Зрение стало смазанным, и я не мог читать. И это все. Никаких психических эффектов не было, что очень разочаровало меня. Я, правда, и сам не знал, чего ждал, но ожидал я, конечно, совсем иного.

Я стоял у плиты на кухне и собирался поставить на нее чайник, когда услышал стук в дверь. Пришли мои друзья – Джим и Кэти, которые часто навещали меня по воскресеньям во время своих дальних прогулок. «Входите, дверь открыта!» – крикнул я им. Друзья вошли в гостиную, и я спросил, какую яичницу им приготовить. Джим попросил пожарить ее с одной стороны, а Кэти – с двух. Мы болтали о том о сем, пока я жарил им яичницы с беконом. Дверь, ведущая из кухни в гостиную, была открыта, и мы прекрасно слышали друг друга. «Готово, – сказал я через пять минут. – Ваша яичница с беконом». Я вышел в гостиную и нашел ее абсолютно пустой. Ни Джима, ни Кэти. Кажется, их и вовсе здесь не было. От изумления я едва не уронил поднос.

Мне даже не пришло в голову, что голоса Джима и Кэти, их зрительные образы были нереальными, галлюцинаторными. Мы болтали о всякой всячине, как обычно. Их голоса были такими же, как всегда, и у меня не было ни малейших сомнений в их присутствии до тех пор, пока я не вошел в пустую гостиную. Получалось, что весь наш разговор – во всяком случае, с их стороны – был плодом воображения моего мозга.

Я был не только удивлен, но и испуган. Принимая ЛСД и другие подобные средства, я точно знал, что происходит. Мир становился другим, изменялись мои чувства; это были не похожие ни на что, исключительно яркие переживания. Но в моем «разговоре» с Джимом и Кэти не было ничего необычного и экстраординарного: обычная беседа, абсолютно не похожая на галлюцинацию. Я подумал было о шизофрении с «голосами», но при шизофрении голоса бывают дразнящими, обвиняющими и никогда не говорят о яичнице и беконе.

«Спокойно, Оливер, – сказал я вслух. – Возьми себя в руки. Не ловись больше на эту удочку». Погруженный в эти невеселые мысли, я съел яичницу (заодно и порции, приготовленные для гостей), а потом решил пойти на пляж, чтобы встретиться там с настоящими Джимом и Кэти и остальными друзьями, поплавать в море и поваляться на песке.

Я думал о походе на пляж, когда вдруг услышал над головой громкое жужжание. Этот звук сильно меня озадачил, но я быстро понял, что это рев снижающегося вертолета с моими родителями, которые, решив сделать мне сюрприз, прилетели из Лондона в Лос-Анджелес, наняли вертолет и отправились на нем в Каньон-Топанга. Я побежал в ванную, наскоро принял душ и переоделся в чистое. В моем распоряжении было еще три-четыре минуты. Рев двигателя стал просто оглушительным, и я понял, что вертолет приземлился на плоскую скалу рядом с моим домом. Я выбежал из дому, радостно предвкушая встречу с родителями, но вдруг обнаружил, что на скале нет никакого вертолета. Рев и грохот мгновенно стихли. Наступила полная тишина. Разочарование мое было таким сильным, что мне хотелось плакать. Я так радовался, а оказалось, что никто ко мне не приехал.