Филипп Бассин - Проблема «бессознательного» Страница 21

Выше мы уже неоднократно отмечали, что критика теории психоанализа весьма часто обнаруживает черты замешательства и утрачивает свой решительный тон, как только возникает вопрос об отношении к центральной теоретической проблеме всей созданной Freud концеп­ции — к проблеме «бессознательного». Здесь выявляются колебания даже у тех, кто отчетливо видит слабые сторо­ны психоаналитической доктрины и дает последней за­служенную отрицательную оценку. Чем же вызывается это характерное отступление? Теперь, спустя много лет после того, как подобные тенденции стали обнаруживать­ся, мы можем довольно уверенно объяснить их.

Дело, конечно, не в том, что теория «бессознательно­го», предложенная Freud оказалась по каким-то причинам свободной от недостатков, присущих остальным элемен­там его концепции. Такое объяснение было бы искусст­венным и противоречило бы органической связи между собой, бесспорному логическому единству всего, что было создано Freud. Нерешительность в отклонении психоана­литического представления о «бессознательном» возникла прежде всего потому, что, по мнению многих, иного под­хода к этой сложной проблеме вообще не существует, по­тому, что за годы недостаточно активно проводившейся разработки идеи «бессознательного» с позиции диалекти­ко-материалистической психологии и учения о высшей нервной деятельности фрейдизм добился широко распро­страненной репутации единственного пути, следуя по ко­торому, можно якобы вскрывать механизмы активности психики, которая не осознается субъектом. Именно эта мысль в первую очередь звучит, как мы уже подчеркива­ли, при объяснении положительного отношения к фрей­дизму, которое обнаруживают упоминавшиеся выше кли­ницисты и деятели кибернетического направления.

Однако было бы бесспорным упрощением думать, что мотивы добивающихся компромисса с психоанализом ис­черпываются только этой особенностью истории развития идей. Положение вещей оказывается значительно более сложным, имеющим более глубокие теоретические при­чины.

В истории науки не так уж редки случаи, когда те, кто отправляются от неправильных постулатов и исполь­зуют неадекватные методы, приходят тем не менее в от­ношении какого-то ограниченного круга фактов к относи­ тельно правильным представлениям. История так назы­ваемой народной медицины дает тому множество очень ярких и убедительных иллюстраций. И нечто подобное произошло с фрейдизмом[12].

Менее всего, конечно, заслугой Freud является то, что он, как нередко утверждают, первым указал на роль «бес­сознательного» как фактора, влияющего на поведение и играющего важную роль в организации психической ак­тивности. Того, что было сказано в предыдущей главе по поводу истории представлений о «бессознательном» в допсихоаналитическом периоде, совершенно достаточно, что­бы показать всю неправильность такого понимания. По­добное понимание неправильно не только потому, что представление о «бессознательном» неизмеримо старше идей психоанализа[13], но и потому, что учение Freudменее всего, как мы об этом уже однажды сказали, является общей теорией бессознательного. Многих важных во­просов этой теории Freud, по-видимому, намеренно не ка­сался.

Вместе с тем не вызывает сомнений, что в определен­ных отношениях Freudудалось существенно углубить представление о «бессознательном» по спавнению с тем, которое защищали Munsterberg, Prince, Ribot, Hart, даже Janet и др. Прежде всего при этом следует иметь в виду его принцип «исцеления через осознание» (принцип ликви­дации патогенного влияния диссоциировавших, «отщепившихся» или, на специфическом языке фрейдизма, «вытес­ненных» элементов психики путем включения последних в систему осознаваемых переживаний), важность которого недвусмысленно подчеркнул И. П. Павлов. Принимая этот принцип, мы тем самым признаем как сам факт существование подобных «диссоции­ровавших» элементов, так и возможность их патологизи­рующего воздействия на осознаваемую психическую ак­тивность[14].

В дальнейшем мы еще вернемся к подробному рас­смотрению всех этих очень важных положений (и прежде всего к вопросу о том, в какой психологической форме следует представлять существующими упомянутые выше «диссоциировавшие элементы»). Сейчас же нам хотелось бы только уточнить, что реальность «изолированных пунктов» (т.е. носителей «отщепившихся» переживаний), которые «действуют втемную» (т.е. ускользают от кон­троля сознания), «против которых нет никакой управы» (т.е. с дезорганизующим, патологизирующим влиянием которых очень трудно бороться) и которые «надо перевести в сознание», чтобы «навести в них порядок» (т.е. добиться терапевтического эффекта), была И. П. Павлову очень хо­рошо известна. Он описал роль этих «пунктов», что совер­шенно естественно, в понятиях, характерных для нейро­физиологии начала века. Он рассматривал подобные «изолированные пункты» как материальный субстрат диссоциировавшего переживания, а «перевод в созна­ние» — как установление связи между этими функцио­нально отграниченными зонами и остальной массой полу­шарий. В свете современного учения о функциональной локализации, подчеркивающего чрезвычайно широкую (если не глобальную) вовлекаемость мозга (при дифферен­цированной, разумеется, роли разных его честей) в реали­зацию даже простейшего адаптационного акта и тем более в осуществление сколько-нибудь сложного психического переживания, а также тесную связь с активностью созна­ния не только полушарных, но и ретикулярных стволовых нейронных систем, мы не должны, разумеется, понимать буквально эту нейрофизиологическую интерпретацию, дан­ную И. П. Павловым на одном из его клинических разборов. Она выступает сегодня не как указание на строгую территориальную разграниченность морфологических структур, из которых одни являются субстратом «диссоци­ировавших», а другие — субстратом осознаваемых форм психической деятельности, а скорее как принципиаль­ная схема, отражающая функциональные соотношения нервных элементов, лежащие в основе этих форм активно­сти. Во всяком случае, когда И. П. Павлов говорил о «за­слуге», «положительной штуке» и «верном факте» Freud, он имел в виду, очевидно, прежде всего именно эту об­щую функциональную схему, эту «логику» соотношений. Это видно хотя бы из того, что понятия, при помощи которых ту же идею выразил Freud, совершен­но лишены какого бы то ни было нейрофизиологического оттенка, предельно далеки от указания на работу каких- либо конкретных мозговых образований.

Freud нельзя поставить в вину, что проявления дезинте­грации работы мозга и сознания он проследил и описал в категориях чисто психологического порядка. Это прием, которым психопатология до сих пор (может быть, в насто­ящее время в связи с тенденцией к моделированию изуча­емых процессов даже чаще, чем раньше) пользуется при анализе различных феноменов и который на определенном этапе развития представлений столь же правомерен, как и попытка прослеживать по накоплении соответствующих объективных данных те же феномены в аспекте нейрофи­зиологическом. Однако в адрес Freud можно и должно на­править другое важное критическое замечание. Толкова­ниям Freud неизменно был присущ тот коренной недоста­ток, который имеет в виду В. И. Ленин, когда он подчеркивает характерное для философского идеализма «одностороннее преувеличенное... развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествлен­ный» [50, стр. 322].

Действительно, когда Freud, говоря о феномене «вытеснения», вводит представление об антагонизме между «вы­тесненными переживаниями» и сознанием, как об основ­ном типе отношений, существующем между сознанием и «бессознательным», то мы оказываемся перед типичным примером неадэкватного освещения (вследствие допускае­мой односторонности) картины действительности идеали­стической концепцией. Мы попытаемся дальше показать, что именно эта односторонность психоаналитической концепции «вытеснения» во многом воспрепятствовала Freud правильно поставить все затронутые им большие проблемы.