Андрей Божко - Год в «Звездолете» Страница 25

За последнее время я немного похудел и решил сбавить вечернюю физнагрузку, хотя с функциональной пробой вчера справился хорошо: крутил педали до 1500 килограммометров, а обычно только до 1400. Потолок» Германа достигает 1800 килограммометров, а Борис крутит педали и до 2000 килограммометров…

26 апреля. Вновь наступил «лунный» день. В оранжерейном отсеке вспыхнул яркий свет. Когда из него переходишь в жилой, кажется, попадаешь в темную комнату. Свет оранжереи определенно положительно действует на наши эмоции, даже настроение улучшается. И это, наверное, не случайно. Давно известно, что с освещенностью связана интенсивность биологических процессов, протекающих в организме. В нашем жилом отсеке свет и краски почти не меняются. Освещенность же поверхности Земли в течение суток изменяется в 300 миллионов раз. И, быть может, правы те ученые, которые считают целесообразным иметь в космическом корабле суточные колебания освещения: в дневные часы пользоваться лампами дневного света, в вечерние — обычным «желтым» электрическим светом, а ночью создавать затемнение. Это очень важно, так как доказано, что непрерывное постоянное освещение, как и постоянная температура, оказывают отрицательное воздействие не только на человека, но и на растения…

Позади уже четыре вегетации. Наши растения развиваются нормально. И это несмотря на то, что к ним постоянно поступает конденсат, содержащий продукты нашей жизнедеятельности, выделяющиеся через кожу и легкие. До чего же они неприхотливы!

Вечером перед ужином вдруг почувствовали запах горелого пластика. Жилой отсек окутало дымом. Пожар! Дышать стало трудно. Немедленно сообщили о случившемся на Командный пункт и включили специальное устройство, поглощающее примеси. Дым стал постепенно рассеиваться, и через два часа запах гари совсем пропал. Что же произошло? Был ли этот пожар запланированным или произошла на самом деле авария?

Тут я вспомнил трагическую гибель трех американских космонавтов, заживо сгоревших в гермокамере макета космического корабля. «Хорошо, что в атмосфере наших отсеков не больше двадцати двух процентов кислорода», — невольно подумал я. Позже выяснилось, что «происшествие» было плановым.

30 апреля. После очередного взятия крови из вены я почувствовал себя плохо.

— Полежи! Я за тебя подежурю, — сказал Герман и расстелил мой спальный мешок. И хотя я отказался от помощи, его внимание меня тронуло.

Для упражнения зубов и укрепления десен нам передали жевательную резинку — ведь наша пища слишком нежна и не обеспечивает достаточной нагрузки на жевательный аппарат. Кроме того, она хорошо очищает зубы. Теперь со стороны мы, наверное, представляем странное зрелище: в тусклом свете лампочек двигаются хмурые, бледные и постоянно жующие фигуры…

Ночью снова проснулся от зубной боли: пломба все-таки выпала. После завтрака с помощью Германа мы приготовили по инструкции зубной цемент, и я сам поставил себе пломбу. Посмотрим, что будет дальше, В крайнем случае, при сильной боли можно использовать практически неисчерпаемые возможности нашей бортовой аптечки, И есть же, наконец, у нас на борту свой врач — Герман!

Вечером мылся под душем — вода была хорошая. Вспомнил, как в прошлом году летом купался в Москве-реке, Как хочется поплавать! Хотя бы в бассейне. Когда же будет столько воды, чтобы ее хватило не только напиться и вымыть руки, но и принять ванну!

Мы получили праздничный рацион и с ним поздравления с предстоящими первомайскими праздниками. Грустно, за бортом сейчас весна, солнце, первая зеленая травка. Воздух свежий и прозрачный, с горьковатым запахом тополя. По утрам бывает, наверное, прохладно. Многие поедут в праздники за город. Улицы уже расцвели флагами. Скоро зажгутся гирлянды разноцветных огней…

Вечером за ужином мы с Борисом заговорили о жизни, о счастье, о любви.

— Как там моя Диночка? — с грустью произнес он, разглядывая фото жены. — Достается, наверно, ей от дочки.

В этих словах было столько тепла, столько любви и преданности семье, дому.

Вспоминая прошлогодние первомайские праздники, я спрашивал себя: было ли мне тогда радостнее, веселее, лучше, чем теперь? Да, конечно. Но тогда не было того, что есть сейчас. Каждый день нашей жизни здесь наполнен особым смыслом. Мы живем и трудимся для науки, и пусть нормальная жизнь у нас только в мечтах, мы знаем во имя чего терпим лишения, а это не так уж мало…

1 Мая. Сегодня у нас в меню кофе, кекс, миндальное печенье, салат из капусты, маринованное мясо. У всех приподнятое настроение.

Научные руководители эксперимента поздравили нас с праздником. Меня поздравили еще и с достижениями по ведению «огорода» — оранжереи. К обеду была подана закуска: креветки, семга. На первое — солянка, на второе — баранина. За такой обед мы принялись особенно дружно. Жалели, что нет вина.

Позже смотрели праздничную телевизионную передачу. Словно со всеми трудящимися, мы смогли побывать в праздничных колоннах демонстрантов, на Красной площади, на улицах и площадях, среди ликующих людей. И как-то особенно ясно ощутили, что мы не одиноки. Праздничный настрой людей явно передавался нам через стальные стены «Земного звездолета».

Заочное знакомство

Несколько дней не брался за дневник. А все началось с того памятного дня, когда в группе обеспечения появился незнакомый девичий голос.

— Не знаешь, кто это? — спросил я у Германа.

— Это журналистка Виолетта Городинская, автор нескольких публикаций об испытателях. Между прочим, среди праздничных поздравлений было поздравление и от нее.

Скоро ее голос мягкого тембра я научился легко узнавать. Мы вообще стали специалистами по звукам и, казалось, могли по голосу охарактеризовать человека. «Молодая, слегка кокетливая, наверное, симпатичная», — отметил я про себя, когда она разговаривала с Германом.

— Вы о нас, конечно, напишете не меньше, чем о других испытателях? — шутливо спросил Герман.

Виолетта засмеялась и ответила ему тоже какой-то шуткой. А спустя несколько дней, во время своего дежурства я впервые поговорил с ней и… загрустил. «Неужели это весна все натворила? — подумал я. — Но мы же здесь совсем ее не чувствуем!»

Однажды, случайно подойдя к иллюминатору, я заметил в шторке щель, через которую был виден пластик пола. В этот момент какая-то девушка подошла и закрыла шторку. Неужели это была она? Почти такая, какой я и представлял ее себе. С этого дня я потерял покой, напрочь утратил былое душевное равновесие. «Ты что, спятил? — зло издевался я над самим собой по ночам. — Ко всем прочим переживаниям добавить еще эти! Сам себе усложнил жизнь, сделал ее еще труднее. Бывало, когда ребята вспоминали жен, ты всегда чувствовал свое преимущество. Они раздваивались, а ты нет. Тебе было легче. А теперь?.. Может быть, написать ей письмо и при шлюзовании незаметно переправить? А ответит ли она? По письму многое можно узнать о человеке, и уж во всяком случае больше, чем по его внешности. Напишу-ка ей, может, ответит».

Дневник — мой верный молчаливый друг — был забыт в эти дни: я писал письмо Виолетте. Писал и рвал написанное, писал и рвал.

Разные мысли приходили в голову. Почему вошла в мое сердце именно она, а не другая? А вдруг она замужем? Как в этом случае поступить? Если написать письмо, то с чего начать? Ворох мыслей вертелся в голове. Мне казалось, что Герман слишком внимателен к Виолетте, да и Борис не упускает случая лишний раз поговорить с ней. Что, у меня разыгрывается больное воображение?

Здесь, в изоляции, мы очень ревниво относимся к каждому вызову снаружи, к каждому разговору. Видимо, сказывается «информационный голод», и поэтому любой голос снаружи — это прежде всего информация. Поэтому, наверное, каждый из нас так пристально следит за тем, о чем говорит другой, прислушивается к его разговору, и, видимо, поэтому мы не любим, когда он ведется по телефону, а не через микрофон по громкой связи, хоть громкая связь нам мешает, а «металлический» голос динамика, особенно по утрам, просто злит.

15 мая. Сегодня перешли на новую систему регенерации атмосферы. Теперь нет необходимости ставить новые пластины взамен отработанных, так как нет и самих пластин. Это сократило занятость дежурного по утрам — отпала необходимость проводить ежедневную перезарядку блоков регенерационных установок. Немножко больше стало свободного времени.

Свободное время! Я понял, что в наших условиях самым страшным является безделье. Тело и мозг обволакивает какое-то безразличие. Без труда здесь человек не может существовать так же, как без пищи и воздуха…

На днях Борис сказал, что «завязал нервы на узел», а сегодня вечером опять не смог сдержаться. И опять по пустяку. Герман несколько «перегрел» свои галеты на плите, и запах гари, который просочился в оранжерейный отсек в то время, когда Борис там разминался, вывел его из равновесия. Герман же, как всегда, успешно отразил «атаку», а затем сам перешел в словесное «наступление».