Филипп Бассин - Проблема «бессознательного» Страница 28

Мы упомянули выше, что было бы довольно трудным за­нятием искать в литературе по вопросам психосоматиче­ской медицины исследования, содержащие строгую экспериментальную разработку проблемы символического значения органических синдромов. Мы хотели бы в этой связи привести один показательный факт, который укреп­ляет такое представление.

В фундаментальной работе «Новейшее развитие психо­соматической медицины» [231], вышедшей в 1954 г. под редакцией Wittkower и Cleghorn, имеются две статьи (Wolf и Malmo), специально затрагивающие вопрос об экс­периментальном обосновании основных положений пси­хосоматической концепции. Чрезвычайно характерно своеобразное смещение аспектов анализа, которое проис­ходит в каждой из этих работ. Естественно было бы ожи­дать, что исследования, предпринятые Wolf и Malmo, будут посвящены экспериментальному изучению именно тех общих положений, которые являются специфическими для психосоматической медицины, и в первую очередь изучению в эксперименте проблемы символического зна­чения нарушений, вызываемых сдвигами определенного типа. В действительности же экспериментальный анализ, проводимый как Wolf, так и Malmo, смещается из этого, казалось бы, наиболее важного для психосоматики логи­ческого плана в плоскость показа того бесспорного факта, что аффективные напряжения вообще способны провоци­ровать вегетативные сдвиги. Исследование подобных пси­хологически неспецифических изменений заслуживает, конечно, самого серьезного внимания, но никакой под­держки психосоматическому направлению оно оказать не может[21]. Такой уход от центральной для психосоматического направления экспериментальной проблемы, безу­словно, показателен.

Обобщая, мы можем повторить следующее. Положение о символическом характере органических синдромов не имеет сколько-нибудь серьезного экспериментального обоснования в современной литературе. Поскольку же это положение лежит в основе психосоматической концепции, то не имеет экспериментального подтверждения и важней­шая сторона этой доктрины. А это, пожалуй, больше чем что-либо иное, говорит против ее научной строгости[22].

Для того чтобы закончить очерк истории и принципиаль­ных установок психосоматической концепции, остается напомнить, как оценивают перспективы этого направле­ния сами его сторонники. В этом отношении характерно опубликованное несколько лет назад обращение президента Американского психосоматического общества проф. Wittkower, подытоживающее результаты двадцатилетней работы этой организации [269]. В обращении отмечается падение влияния психосоматической медицины и глубо­кий идейный кризис, угрожающий самому ее существова­нию. Не задерживаясь на детальном анализе причин этого кризиса, автор обращения видит выход из создавшегося положения только в расширении круга методов, исполь­зуемых при психосоматическом обследовании (в «мульти- дисциплинарном» подходе). Весьма характерно, однако, что даже сам автор вынужден поставить вопрос: будет ли оправдано при таком «мультидисциплинарном» подходе сохранение названия «Психосоматика»? Вопрос этот остается в обращении без ответа.

История психосоматической медицины останется одной из ярких иллюстраций тщетности попыток решать в ас­пекте клиники проблему целостности организма, если по­добные попытки производятся в отрыве от адекватной методологии и требований строгого научного подхода. Вместе с тем эта история показывает, какая поистине ог­ромная работа была выполнена психосоматическим направлением (и продолжает им выполняться и сейчас) по собиранию фактических данных, выявляющих действие психических и нервных факторов на сомато-вегетативные процессы. При всем нашем несогласии с теоретическими интерпретациями, защищаемыми психосоматической ме­дициной, мы не можем не признать большого значения этой работы, как источника весьма ценного конкретного материала, который будет, вероятно, еще многократно ис­пользован в исследованиях предстоящих лет.

Мы попытались выше охарактеризовать основные поло­жения психоаналитической и психосоматической теорий и дать их критику. Нам хотелось бы, чтобы эта критика была убедительной не только для тех, кто разделяет ее исходные установки, но и для тех, кто пока еще не опре­делил окончательно свое медико-биологическое мировоз­зрение и поэтому занимает колеблющуюся позицию вна- ineMспоре с психоаналитической школой (количество таких лиц за рубежом, бесспорно, еще велико).

Лучшее средство усилить убедительность нашей аргу­ментации это проследить, как отвечают на нее наши оп­поненты. С этой целью мы приводим (в «Приложении») материалы некоторых дискуссий, которые состоялись в последние годы между автором этой книги и сторонника­ми психоаналитических и психосоматических трактовок. Дискуссии эти проводились при встречах на международ­ных совещаниях и в печати. Большинство из них в нашей стране не было опубликовано. Для убедительности таких научных выступлений, конечно, важно, чтобы в них не допускалось каких-либо невольных упрощений и тем бо­лее искажений позиций спорящих. Поэтому мы приводим подлинные тексты выступлений участников дискуссий, прибегая к сокращениям лишь в тех случаях, когда это вызывалось чисто техническими соображениями или яв­ными отклонениями спора от основных интересующих нас проблем. Завершается дискуссия статьей проф. Ey (Франция), публикуемой без сокращений.

Глава четвертая. Проблема неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности в свете современной теории биологического регулирования и психологической теории установки

I. Проблема сознания

Мы попыта­емся охарактеризовать, как решается проблема «бессоз­нательного», если к ней подходят не с психоаналитиче­ских, а с диалектико-материалистических позиций. Для этого остановимся сначала на диалектико-материалисти­ческой трактовке проблемы сознания. Вопрос о «бессоз­нательном» является лишь частным аспектом более общей проблемы сознания, и то, как он раскрывается, во многом зависит от истолкования этой более общей темы.

При рассмотрении проблемы сознания, после напоми­нания некоторых подходов, существующих в зарубежной психологии и физиологии, мы сосредоточим внимание на новых аспектах, которые возникли в результате проникно­вения в теорию сознания идей современной кибернетики. Мы уже остановились на парадоксе, к которму привело это проникновение: начав с исследования механизмов мы­слительной работы мозга, многие из нейрокибернетиков пришли к созданию картин мозговой деятельности, в кото­рых сознанию отводится роль функционально индиффе­рентного эпифеномена. Роль сознания как активного фак­тора отражения и преобразования внешнего мира лишь с большими натяжками «вписывается» в эти концепции.

Такое положение вещей имеет свою слабую и одновре­менно, как это ни неожиданно, сильную стороны. Сильная сторона заключается в том, что широко используемые в нейрокибернетике представления о закономерностях моз­говой деятельности (о подчиненности этой деятельности принципам стохастической организации связей, вероят­ностного прогнозирования событий, алгоритмизации нерв­ных процессов, эвристического нахождения оптимальных решений и т.п.) дают обильный материал для более глу­бокого понимания того, каким образом и опираясь на ка­кие мозговые связи и системные отношения можно осу­ществлять поведение, имеющее черты целесообразности, вопреки тому, что оно не направляется ясным сознанием. При желании заострять парадоксы можно поэтому ска­зать, что нейрокибернетика, изучая осознаваемую мысли­тельную деятельность человека, оказалась столь же про­дуктивной в теории «бессознательного», сколь бесполез­ной (будем надеяться, лишь пока) в теории сознания.

Слабую же сторону создавшегося положения можно определить как удивительное выпадение из всех нейроки- бернетических схем работы мозга представления о нерв­ных процессах, лежащих в основе сознания, т.е. представ­ления о факторе, который не только неразрывно связан с деятельностью высших уровней центральной нервной си­стемы человека, но и активно участвует в этой деятель­ности, выполняя в ней сложную и специфическую роль.