Гордиев узел сексологии (Полемические заметки об однополом влечении) - Михаил Меерович Бейлькин Страница 3

Москве, показала, что единодушия в подходе к этой проблеме пока нет. “Изменение отношения к гомосексуализму, которое наблюдается в последние десятилетия, следует рассматривать как процесс, который игнорирует биологический компонент нормы и опирается лишь на определённый социальный заказ, направленный на легализацию сексуальных меньшинств в русле демократизации общества, представляя собой её (демократизации) издержки <…> и не имея ничего общего с научной аргументацией” (Кочарян Г. С., 2003).

Недовольны переменами и судебные медики. Андрей Ткаченко (1999) полагает, что психиатрам следует “задуматься о стратегических для психиатрии установках, например, о необходимости возврата к нормам объективной научной методологии. С точки зрения последней, обсуждавшиеся в ходе дискуссии 70‑х аргументы pro и contra нормальности гомосексуализма выглядят наивными, а само решение, по меньшей мере, опрометчивым, обнаружив неподготовленность психиатров к выработке серьёзной и обоснованной позиции”. Между тем, прежняя позиция большинства психиатров не выдерживала критики ни в плане медицинской практики, ни науки, ни этики. Гомосексуальность расценивалась как декомпенсированная психопатия, а геев, госпитализированных в психиатрические отделения, “лечили” нейролептиками и мучительными инъекциями сульфазина (Качаев А. К., Пономарёв Г. Н., 1988).

Ян Голанд и его соавторы (2003) категоричны: гомосексуальность — болезнь. Её следует лечить, спасая геев от социальной деградации, ибо (по Арно Карлену) «мир “голубых” — хищный и жестокий мир. Изнутри он выглядит ещё более зловещим, чем это могут предположить его гетеросексуальные сторонники».

У известного философа и социолога Игоря Кона (1998) прямо противоположная точка зрения. Он обличает сексологов, которые всегда “не только не сомневались в том, что гомосексуальность — болезнь, но и брались, ни много, ни мало, осуществить перестройку личности с помощью … аутогенной тренировки”. Георгию Введенскому (1994), показавшему, что многим геям присуща “сверхценность сексуальной сферы”, Кон иронично заметил: «Если бы врачи–гастроэнтерологи вздумали определять тип личности своих пациентов, у последних, несомненно, обнаружилась бы “сверхценность желудочно–кишечной сферы”. Врачей справедливо критикуют за психологическое невежество, но всё–таки хорошо, что кто–то может сделать пациенту рентген желудка или поставить клизму, не претендуя на проникновение в глубины его души (через задний проход!)».

Существует и третий взгляд на проблему: гомосексуальность — не болезнь, но многие геи обречены на невротические расстройства. Это связно с тем, что общество, заражённое гетеросексизмом и гомофобией, жестоко дискриминирует их. Суть гетеросексизма, по Блуменфельду и Раймонду, в том, что “гетеросексуальность рассматривается как единственная приемлемая, более полноценная или более естественная (чем гомосексуальность) форма сексуального поведения” (Blumenfeld W. and Raymond D., 1988). Эта догма порождает у “нормального” большинства неприязнь, презрение и ненависть к геям. В свою очередь, гомофобия общества, его страх перед нестандартной сексуальностью обрекают самих гомосексуалов на интернализованную (усвоенную) гомофобию. По словам психоаналитика Ричарда Изэя: “Социализация любого гея предполагает интернализацию того унижения, которое он переживает” (Isay R., 1989). “Это может проявляться в широком диапазоне признаков — от склонности к переживанию собственной неполноценности, связанной с проявлением негативного отношения окружающих, до выраженного отвращения к самому себе и самодеструктивного поведения”, — уточняют Гонсиорек и Рудольф (Gonsiorec J. C. and Rudolph J. R., 1991). Интернализованная гомофобия геев занижает их самооценку, уродует половую психологию, лишает способности любить, отравляет им жизнь, нередко толкая к суициду.

Транссексуалы, чья половая идентичность не совпадает с их генетическим и гормональным полом, обычно не преследовались законом. Зато они возбуждают острую неприязнь у части врачей, считающих их “холодно–отстранёнными и бесчувственными, эгоцентричными, демонстративными, одержимыми и ограниченными” (Sigusch V. et al., 1979). Ян Голанд с соавторами (2002) уличают транссексуалов в “маниакальной одержимости” и прочих “грехах”; их шокирует нарочитость и демонстративность, с какими “девочки отправляют свои физиологические потребности стоя, мальчики — сидя”. Но ведь похоже ведут себя и экспериментальные животные. Забегая вперёд, скажем, что суки, получившие в критический период половой дифференциации их мозга андрогены, становясь взрослыми, мочатся “по–кобелиному”, поднимая заднюю ногу (Martins T., Valle J. R., 1948). Самцы собак, развивавшиеся в условиях дефицита зародышевых мужских половых гормонов, мочатся “по–сучьи”, приседая на задние лапы (Neumann F., Steinbeck H., 1974). К тому же половое возбуждение у них возникает в присутствии особи одного с ними пола. Является ли это поводом для критики “демонстративности и цинизма” подопытных животных?! Профессионалу подобает судить о поведенческих реакциях представителей сексуальных меньшинств в свете исследований, проделанных нейрофизиологами и морфологами, а не с позиций гетеросексистской этики. Открытиям в этих областях науки посвящена глава книги.

Причины крайней полярности подходов к проблеме однополого влечения известны.

Многие психологи вопреки фактам отрицают роль структур головного мозга, формирующихся во внутриутробном периоде, в развитии однополого влечения, приписывая становление нетрадиционной сексуальности лишь воспитанию и воздействию социальных факторов. На этом основании они отказывают врачам в праве исследовать природу инверсии, а также лечить тесно спаянные с нею невротические расстройства. Такая позиция вписывается в общую тенденцию демедикализации психиатрии на Западе. Социальные работники и психологи вытесняют там врачей из психиатрической практики. Американские психиатры расценивают это явление как “надвигающуюся катастрофу” (Мотов В. В., 2003).

Игорь Кон (1998) относит гомосексуальность к области культуры и психологии, но не к медицине и биологии. Лишь в самых крайних и редких случаях при ярко выраженной женственности гея или мужеподобности лесбиянки он допускает, что в возникновении их гомосексуальной ориентации сыграли роль некие пока ещё не установленные наукой биологические факторы. В целом же он считает её сугубо гендерным феноменом.

“Гендер — обозначение пола как социо–культурного конструкта; социальный аспект отношения полов” (Ильин Е. П., 2002). По идее, гендерный подход должен был преодолеть “старый грех”, приписываемый сексологии, — её биологическую детерминированность. Предполагалось, что, не игнорируя сведения о нейрофизиологической природе сексуальности, он обогатит знания о ней социальными и культурными аспектами. На деле же, тип полового поведения и характер сексуальной ориентации стали рассматриваться вне связи со структурами головного мозга, обеспечивающими эти функции. Так, Джон Мани считает биологически обусловленными “лишь такие половые отличия, как менструации, беременность и лактация женщин, а также способность мужчин к оплодотворению” (Money J., Ehrhardt A., 1972). Он полагает, что половая идентичность и сексуальная ориентация формируются исключительно воспитанием; пол ребёнка до одного года может быть произвольно изменён. Эта доктрина — проявление вульгарного социологизма; она приводит к трагедиям, речь о которых впереди. Она игнорирует фундаментальные положения, установленные учёными, нейрофизиологами и морфологами. Вкратце суть их такова: Чарлз Феникс (Phoenix C. H. et al., 1959), Уильям Янг (Young W. et al., 1964), Гюнтер Дёрнер (Dörner G., 1967, 1972, 1978), Саймон Левэй (Le Vay S., 1993) и другие исследователи обнаружили различия в строении головного мозга мужчин, женщин и “ядерных” гомосексуалов; открыли механизмы его половой дифференциации и установили её критические сроки у представителей разных видов животных и у человека;