Минас Багдыков - Лики прошлого Страница 34

Спустя десять лет, после постройки на месте храма клуба для рабочих, вновь пришлось вспомнить о некогда услышанном и пережитом: поспешно построенный клуб не стал местом радости и утех рабочих и горожан, постоянно мешала какая-то мысль, что-то стояло между жителями района и культурным центром. Первоначально предполагалось, что вращающаяся сцена привлечет к клубу современные прославленные труппы и народ валом повалит на их спектакли, но в жизни было все наоборот. Фундамент сцены садится на помещение, где располагалась вращающая механика и которое постоянно было залито водой. Все кончилось тем, что механизмы перестали работать. Сценой стали пользоваться только второстепенные, самодеятельные коллективы.

Место для постройки клуба было невыгодным, так как на глубине в грунте протекали подводные реки. А как же храм? Храм-то стоял на специальном фундаменте — армянском туфе, смоченном в водоотталкивающих смолах и базальте. Безумная страсть уничтожения не пощадила вековой мудрости строителей. За вандализм было заплачено сторицей.

Вспомнить хотя бы кровавую расправу с царской семьей в России. С каким бы пафосом Юровский ни описывал свои подвиги и правоту этого кровавого дела, а умер он в страданиях и мучениях, не имея возможности покушать куска хлеба, все, что попадало в желудок, вызывало адскую боль — перед смертью он не получил того, что имел и чему радовался обычно каждый смертный человек.

Мне пришлось наблюдать за судьбами семей многих видных хирургов, которые на своем мастерстве, имени сколотили целое состояние, практически на несчастьях людей. Хорошо, если это были порывы благодарной души, но, зачастую, в народе уже знали цену будущей операции прославленного специалиста, не всем это было по карману, но деваться некуда. Так и сколачивалось богатство, а что в итоге? Как правило, не приносили эти деньги радости детям, — уходило все это невесть куда, хорошо, если без скандалов детей и жены.

Выбрав специальность врача, человек должен понимать всю тяжесть и ответственность не только перед народом, но и Всевышним. Он не может и не должен самостоятельно решать вопрос, жому жить, а кому, страдая, умирать. Дадут деньги, заинтересуют, будет стараться лечить, а не дадут — будь как будет.

Видимо, заработанное таким образом благосостояние не приносит счастья семье, не оставляет доброго следа, материальной памяти в ее поколениях. Неправедные деньги, вещи всегда тащат за собой зловещий след чужой беды.

Старый интеллигент, профессор, напутствуя молодого врача, желающего стать хирургом, наставлял: «Люди благодарны за оказанное внимание, помощь, стараются отблагодарить — бери их благодарность, но только после выписки из стационара, после второй перевязки». Жизнь показала правильность и мудрость этих слов-напутствий. Благодарность заканчивалась цветами, конфетами или же памятным презентом в виде авторучки.

Поучительной для меня была судьба молодой, красивой, умной девушки, жившей с матерью и братом тихо, скромно. Счастью помешал внезапный арест жениха, молодого талантливого человека. На ее пути встретился благородный человек, который познакомил ее с умным, не менее талантливым человеком, впоследствии профессором, уважаемым не только в городе, но и стране. Вскоре ею забылось добро и стал раздражать этот скромный, непритязательный человек. Всей своей сутью и действиями она подчеркивала, что не тот был ей нужен муж, что она достойна спутника высокого ранга. Заболел ее благодетель, а она, проходя мимо его дома к персональной портнихе, не считала нужным даже проведать его.

Судьбе было угодно распорядиться, так, что старший сын бывшего благодетеля стал работать над началом супруга взбесившейся от власти и почестей дамочки. Самым черным днем в ее жизни стал день творческого успеха юноши. Стала она незаметно, а порой заметно, преследовать, не давать расти, просто мешать сыну человека, который некогда сделал ей добро. Смерть старого больного человека восприняла как избавление от каких-то неведомых обязанностей. Продолжая незримо преследовать сына, закрыла перед ним дверь учителя. Пришлось расстаться ему с мудрым, любимым наставником. А время создавало ей все больше славы и почета, казалось, что она уже не говорит, а изрекает истины. Ей было неведомо, что все терпели ее из-за ума и трудолюбия мужа. Продолжая свое нелепое шествие по жизни, она поссорила престарелого мужа со своими учениками, сослуживцами и заставляла его работать до последнего дня жизни. Жизнь оборвалась трагически, обнажив все раны внутрисемейных отношений.

От взрослых, крепко стоящих на ногах детей она стала по-прежнему требовать безропотного подчинения и преклонения. Орудием выбрала дележ богатства. Сшибая, брата с сестрой, садистски получала удовольствие. Сама же превратилась в озлобленную старуху. Что это — кара Бога за неправедные деньги, чужие слезы, огорчения бедной семьи благодетеля? То, что это неспроста, очевидно, и следует задуматься.

Не одно десятилетие в хирургическом обществе трудился человек небольшого роста, лысеющий, подкрашивающий свои редкие волосы ядовито-каштановым цветом. Спортивного телосложения, коренастый, с несуразно большим туловищем и руками при коротких кривоватых ногах. В нем поражала постоянная, не сходящая с лица улыбка и грубые крючковатые, возможно, очень сильные пальцы рук.

Всю жизнь, работая среди людей и казалось бы для людей, он практически не имел друзей и благодарных ему, за спасенную жизнь или восстановленное здоровье, пациентов.

Между ним и больным постоянно выстраивалась невидимая преграда, хотя, казалось, было все: улыбка, мастерство врача, сохраненная жизнь человеку. Но чего-то недоставало.

Многие годы довелось мне работать с этим человеком, что называется, в одной упряжке. Между ним и коллективом также была возведена невидимая преграда, хотя при детальном рассмотрении всегда можно было натолкнуться, в каждом отдельном случае, на причины ее возникновения, а зачастую у всех строительный материал был единый.

Феномен этого человека всегда меня удивлял, а в этом случае заставлял задуматься, делая анализ для себя, отвечая на поставленный перед собой вопрос: что это?

Человеком он был двуликим: с убаюкивающей улыбкой и мягкой кошачьей поступью, как-то внезапно появлявшимся в помещении и также незаметно исчезавшим, при нем в отделении создавалось впечатление, что за тобой кто-то наблюдает и фиксирует все твои промахи.

Общие собрания были его стихией, здесь он преображался, любил выходить на трибуну, и, будучи человеком крикливым с неприятно поставленным голосом, начинал говорить «правду» с намеками на то, что располагает достаточно компрометирующими материалами на начальство, да практически на каждого, сидящего в зале. Впиваясь в глаза то одному, то другому, он продолжал обычно свои выступления, наслаждаясь производимым впечатлением, и, естественно, его боялись за непредсказуемость поведения.

Профессиональные качества желали быть лучшими, так как с годами хирурги стараются приобрести качества хороших диагностов, здесь он был просто плохим, оперативный объем вмешательств определялся небольшими манипуляциями по скорой помощи, за исход которых он нес ответственность.

В хирургической деятельности у него был трафарет: не смог верно поставить диагноз, а в животе болит, следует вскрыть брюшную полость и найти причину. Он любил производить «ревизию органов брюшной полости», а там что-нибудь да выяснится. Молодым, пытливым, талантливым, желающим непременно в кратчайший срок выйти на точный диагноз он практически не помогал, а ставил в тупик примитивностью решений — вскрыть живот, а то больной умрет.

Частенько бывали случаи, когда он оказывался прав, и эта чужая врачебная беда его преображала. Постоянная улыбка становилась какой-то сатанинской, и он ждал своего часа — разбора несчастного случая на медицинском совете, короче на людях, здесь он своим отвратительным крикливом голосом унижал своего коллегу, неся «правду» в народ и непременно выступал со своей «правдой» и своим правильным решением.

В коллективе, где он обычно работал, возникали внезапные проверки, приезжали комиссии различного ранга, трясли грязное белье, точно зная, где оно лежит, на что обычно указывал в своих доносах он, человек от хирургии. В такие дни он ходил обычно хмурым, весь вид напоминал легавую собаку в стойке перед прыжком на дичь. Был крайне огорчен, когда комиссия не находила криминала, старался выйти на беседу с членами комиссии, вплоть до того, что догонял их на улице и проводил с ними разъяснительную беседу. Молодежь не любил, старался давить своим авторитетом и непогрешимостью, зачастую невзначай подсказывал неправильные решения и тут же отходил в сторону. За допущенную ошибку он их не наказывал, но непременно давал сделать это другим.