Яков Цивьян - Мастерская хирурга Страница 37

Я ушил рану послойно. Наложил повязку. Операция завершена. Ваню увезли в послеоперационную палату, где он будет наблюдаться Н., и его состояние постоянно будет корректироваться соответствующим лечением.

Сделано все возможное. Теперь — время и терпение. Терпение и тщательный уход. Малейший пролежень, величиной с копеечную монету, порой может погубить человека в условиях нарушенной трофики тканей, вызванной параличами. Он может стать воротами смерти, через которые в организм больного, резко ослабленный случившимся, проникнет гнойная инфекция и разовьется сепсис — заражение крови. А что значит уход за таким больным?

Это значит: каждый час менять положение пациента в постели, чтобы под нагрузкой находились различные отделы парализованного туловища. Это значит: несколько раз в день протирать всю поверхность туловища камфорным спиртом, чтобы очистить ее от загрязнений и улучшить трофику кожи. Это значит: постоянно следить за постелью Ивана, чтобы не возникло ни малейшей складочки на простынях, которая обязательно приведет к пролежню. Это значит: своевременно опорожнять мочевой пузырь. Это значит: полноценно кормить Ваню. И еще бесконечное количество «это значит»…

У ослабленного человека после такой большой операции легко может возникнуть и воспаление легких, и опасные тромбофлебиты — закупорка вен сгустками крови, и многие другие осложнения. За всем этим надо тщательно следить и своевременно принимать меры профилактики. И мощнейшая дегидратация, чтобы помочь поврежденному спинному мозгу восстановить свою деятельность.

Первые послеоперационные дни Иван провел удовлетворительно. Начавшаяся было двусторонняя пневмония была быстро ликвидирована энергичными действиями Н. Показатели крови оставались приемлемыми, а легкие изменения в моче закономерными. На четырнадцатый день после операции было отмечено снижение уровня чувствительности. Это ободрило меня и вселило некоторые надежды на благополучие. А потом Ваня стал быстро «восстанавливаться». Чувствительность опускалась все ниже и ниже. И не только болевая, но и температурная, и тактильная. А на тринадцатый день у Вани зашевелился большой палец на правой ноге. А потом каждый день приносил радостные вести. В движения — активные движения! — включались все новые и новые отделы ног.

Какая радость охватила всех нас, когда Иван смог пошевелить стопой, а затем и согнуть колени. Ясно было, что тяжелейшее повреждение не погубило спинной мозг. Подтвердилось то впечатление, которое сложилось у меня во время операции. Трудно было предвидеть, до какой степени восстановится деятельность спинного мозга, но стало совершенно очевидным, что Иван встанет на ноги.

Как встанет? Может быть, только на костыли, а может быть, со временем сможет ходить без них. Необходимо было подготовить Ивана к последующей жизни, создать нужную прочность его позвоночнику в месте бывшего повреждения — ведь он держался всего на четырех болтах!

На третьем месяце после первой операции, тщательно обследовав Ивана и проведя большую предоперационную подготовку, я решился на вторую операцию в виде переднего спондилодеза, который должен был придать позвоночнику постоянную прочность и выносливость.

…Операция переднего срединного спондилодеза прошла без осложнений. Продолжали восстанавливаться движения в ногах. Появились самостоятельные мочеиспускание, а затем и стул. Ноги Ивана крепли. Лежа он свободно двигал ими, поднимал над постелью. Сила мышц в ногах день ото дня росла.

К концу девятого месяца Иван был выписан домой. Он ушел из клиники на костылях. А еще через год пришел ко мне в кабинет здоровым, цветущим парнем. Он был здоров!

К сожалению, эти сгибательно-вращательные повреждения позвоночника далеко не всегда оканчиваются так благополучно, как у Ивана. Нередко полностью не восстанавливается ходьба, остается слабость в ногах. Молодые мужчины страдают половой слабостью, что тяжело сказывается на их жизни. Но и в этих случаях стараюсь помочь им с помощью операции фаллопластики по методу моего коллеги, рижского профессора Виктора Константиновича Калнберза. Он безотказно снабжает меня протезами его конструкции. Бывает и так, что функция спинного мозга не восстанавливается. И тогда надежда остается только на реабилитационное лечение, в процессе которого вырабатываются функции, замещающие утраченные при повреждении позвоночника.

Прогнозировать исходы лечения всегда следует с осторожностью. Я знаю достаточное количество пациентов с застарелыми переломо-вывихами позвоночника, которым ставился прогноз необратимости случившегося, а они после проведенного лечения становились практически здоровыми людьми.

По моим данным, в половине случаев всех «взрывных» переломов поясничных позвонков оказываются вовлеченными в процесс спинномозговые корешки. Если таких больных лечить общепринятыми и всюду применяемыми способами в виде гипсовой повязки и так называемого функционального метода, то, опять же по моим данным, примерно у тридцати процентов таких пациентов, у которых первично не было вывлено признаков повреждения спинномозговых корешков, в последующем они появились. Это прежде всего свидетельствует о несовершенстве существующих методов лечения.

С Гришей Я., восемнадцатилетним юношей, я столкнулся через четыре месяца после того, как при падении с трехметровой высоты он обратился к врачу с жалобами на боли в верхней части поясничного отдела позвоночника. Видимо, при первичном осмотре состояние юноши было столь благополучным, что врач не нашел нужным даже сделать рентгеновский снимок позвоночника. Когда я осматривал Гришу, то уже были налицо все признаки тяжкого застарелого перелома верхнего поясничного позвонка, с выраженной сглаженностью лордоза и даже его кифотизацией, с болями, ограничением подвижности в пояснично-грудном отделе позвоночника. На спондилограммах было видно, что перелом «взрывной», со смещением заднего отломка тела в сторону позвоночного канала на три миллиметра, со значительным снижением межпозвонковых промежутков, с дефектом костной ткани между задними и передними отломками тела.

На вопрос родителей Гриши, как его лечить, я настоятельно рекомендовал оперативное лечение, которое, как правило, приводит к полному клиническому выздоровлению. После долгих колебаний, сомнений и беспокойства Гришины родители склонились в сторону консервативного лечения — гипсовым корсетом, мотивируя это тем, что операция связана с определенным хирургическим риском, и, может быть, консервативное лечение поможет. Я не посчитал себя вправе настаивать на операции, так как при любом оперативном методе лечения и правда есть доля риска, не зависящая от внешних обстоятельств и врача. Гриша был «одет» в корсет и отпущен из клиники.

Я периодически наблюдал Гришу. Гипсовый корсет со временем был заменен съемным. В корсете он чувствовал себя несколько лучше, но все же жаловался на увеличивающееся чувство усталости в пояснице, боли при ходьбе без корсета, а примерно через год после, нашей первой встречи отметил слабость в правой ноге. Массаж, лечебная гимнастика, физиотерапия, курортное лечение не приводили к существенному улучшению состояния Гриши. Он не ощущал себя здоровым, каким был до того рокового момента, когда упал с высоты. А еще через пять месяцев у Гриши появились более грубые и тяжелые признаки поражения спинного мозга — неполноценность деятельности органов малого таза.

Необходимость операции была очевидна.

Я оперировал Гришу. Вместо относительно легкой операции, которой она могла быть сразу после перелома или даже после моей первой встречи с Гришей, она превратилась в трудное оперативное вмешательство. Вместо «безобидного» частичного замещения тела позвонка, которое было вполне достаточным прежде, пришлось полностью удалить сломанное почти три года тому назад тело поясничного позвонка, плотные, склерозированные отломки которого были прочно спаяны между собой рубцами, иметь дело с которыми хирургу всегда сложнее, чем с костной тканью.

С большим трудом я «продирался» через эти рубцовые дебри к задним отделам сломанного позвонка. Отдельными кусочками — «кускованием» удалял сломанный позвонок. Тупились стальные долота, выламывались участки их режущего края о каменной плотности отломки позвонков. Долго, очень долго я «шел» к желаемой цели — переднему отделу твердой мозговой оболочки, к которой тесно прилежали части сломанного позвонка. Чем ближе я подходил к своей цели, тем более усложнялись условия операции. Произведенное ранее контрастное рентгеновское исследование показало, что задняя поверхность заднего костного фрагмента сломанного тела не просто касается передней поверхности дурального мешка, но вдавливается, как бы внедряется в него. В условиях прочнейших рубцов, хрустящих под скальпелем, необходимо было отделиться от передней поверхности мешка твердой мозговой оболочки и удалить, «выдрать» из рубцов этот костный фрагмент. Крупицу за крупицей я удалял костное вещество из этого фрагмента, пока не подошел к задней, компактной пластинке тела.