Филипп Бассин - Проблема «бессознательного» Страница 38

Это своеобразное «отщепление» сигнального действия раздражителя от отражения последнего в сознании (дис­социация между реакцией на сигнал и его осознанием) наблюдается в условиях отнюдь не только раннего онтоге­неза. Работами А. Н. Леонтьева было хорошо показано, что оно возникает во множестве случаев, как функция психологической структуры действия (как функция «сдвига мотива на цель» и т.п.) и при полностью сформировавшейся нормальной психической активности. А в еще более четко выраженной форме его можно наблюдать при самых разнообразных вариантах клиниче­ской патологии сознания.

Не вызывает сомнений, что факт существования у че­ловека реакций, провоцируемых неосознаваемыми стиму­лами и протекающих неосознанно, сам по себе достаточно банален: хорошо известно, что подавляющее большинство вегетативных процессов относится к категории именно та­ких неосознаваемых форм физиологической активности. Феноменам же «отщепления» придают особый интерес два момента. Наблюдая их, мы, во-первых, видим, что сигнальная функция может сохраняться без участия со­знания за раздражителями даже наиболее сложной при­роды, относящимися к категории семантических (смысло­вых). Во-вторых, мы убеждаемся в том, что реакции, вы­зываемые подобными раздражителями и опирающиеся явным образом на высшие формы аналитико-синтетиче- ской деятельности, могут не требовать при определенных условиях для своей реализации и адекватного завершения, как, например, в опытах с постгипнотическими отрица­тельными галлюцинациями Horvay и Cerny [173] или в экспериментах с самопробуждением, по Маргериту, осоз­нания подлинных мотивов, лежащих в их основе. Все это показывает, что «отщеплеино» от сознания (за его «поро­гом») могут протекать даже наиболее сложные формы мозговой деятельности, которые традиционно рассматрива­ются как неотъемлемо связанные с сознанием.

«Отщепление» психической активности от сознания может иметь разную степень выраженности. С. Л. Рубинштейн показывает, что означает более легкая, неполная степень такого «отщепления». Она может наблюдаться, говорит он, в условиях зарождения сложных эмоций на определен­ных этапах онтогенетического созревания, при самых раз­нообразных аффективных состояниях, при душевных движениях, лежащих иногда у истоков творчества и вдохнов­ляющих перо, кисть и резец мастеров искусства и т.д. Не­достаточность осознания зарождающегося аффекта заклю­чается в подобных случаях, конечно, не в том, что соответ­ствующие чувства и настроения субъективно не «пере­живаются», а в том, что они недостаточно отчетливо распознаются субъектом как таковые, т.е. не воспринимаются как субъективные состояния, которые находят­ся в определенном отношении к другим субъективным состояниям и к миру объектов.

Такое же «отщепление» можно наблюдать и при так называемых импульсивных поступках. Оно выражается в возникновении действий, о которых субъект помнит, что он их совершил, но вместе с тем это действия, недостаточ­но хорошо соотносимые субъектом в момент их выполне­ния с их последствиями, недостаточно ясно «противостоя­щие» «Я» субъекта, как элементы объективной действительности. Если «отщепление» носит более резкий харак­тер (как это наблюдается, например, при патологически напряженных аффектах, стремящихся к немедленной «разрядке»), то возникают формы поведения, которые адекватного отражения в сознании субъекта почти или вовсе не имеют.

В их реализацию вовлекаются, однако, иногда наибо­лее сложные из доступных для данного лица видов выс­шей нервной деятельности.

Наконец, пожалуй, самые отчетливые и разнообразные картины могут наблюдаться в условиях психиатрической клиники.

Описания объективно строго целенаправленных дей­ствий, выполнявшихся эпилептиками в условиях характерного для эпилепсии помрачения сознания (т.е. вусловиях глубоко нарушенного осознания больными свое­го поведения), представлены в литературе очень широко (вспомним, например, классический случай Legrand— Dussol [36, стр. 339]). И. П. Павлов построил на анализе аналогичных состояний, наблюдаемых в условиях исте­рии, свою концепцию корково-подкорковых взаимоотно­шений при этой болезни [63, стр. 441—464]. С очень сход­ными нарушениями невозможности или неадекватности восприятия собственных переживаний мы сталкиваемся и при многих других заболеваниях, сопровождающихся из­бирательным расстройством «схемы тела» [91], отчуждени­ем элементов собственной психики больного, — что наблю­дается нередко при некоторых локальных органических синдромах [35, 92, 45, 93, 127, 46], — тенденцией к распаду нормального представления о соотношении между «Я» и объективным миром, т.е. смешением основных «про­екций» переживаний, характерным для шизофрении и т. п.

Обобщая, можно сказать, что мы должны считаться с существованием не только самого феномена «отщепления», но и по крайней мере трех разных его уровней. На первом из этих уровней «отщепление» намечено слабо и поэтому выражается наличием переживаний, которые лишь недо­статочно отчетливо соотносятся с другими психологиче­скими содержаниями и объективными ситуациями. На сле­дующем уровне на передний план выступают расстройства не столько степени, сколько качества осознания. Пережи­вания субъектом осознаются, но нормальное их противо­поставление объективной действительности нарушается, границы между «Я» и окружающим миром причудливо смещаются, «выделение из жизни рефлексии на нее» (С. Л. Рубинштейн) происходит, но эта «рефлексия» при­нимает уродливые, гротескные, болезненные формы, ко­торые можно в изобилии наблюдать как в клинике функ­циональных расстройств, так и при органических психозах. Третий же уровень характеризуется наиболее глубо­кой степенью изменения осознания, при которой возника­ет «отщепление» в его развитом виде, в форме полной дис­социации между актуальным содержанием переживаний и мозговой деятельностью, сохраняющей, однако, приспосо­бительную направленность, вопреки тому, что она созна­нием непосредственно не контролируется.

В отношении каждого из этих уровней важно учиты­вать своеобразие его отношения к клинике и норме. Если первый из них может отчетливо выступать в условиях пол­ной психической нормы, характеризуя начальные фазы развития аффектов, зарождение переживаний и т.п., а второй специфичен для психиатрических и неврологиче­ских расстройств, то третий (что представляется вначале несколько неожиданным) может проявляться как в усло­виях клинической патологии, так и, вопреки резкости своего выражения, в условиях полной нормы. Различие между нормой и патологией в данном случае заключается в том, что в условиях клиники (например, при классиче­ских формах эпилептической диссоциации) «отщепление» выступает как феномен косный, мало изменяющийся в зависимости от характера и психологической структуры действия или даже вовсе необратимый, в то время как в норме оно неизменно сохраняет резко динамичные и пол­ностью обратимые формы, выполняя функцию одного из важнейших механизмов приспособительной деятельности и придавая последней на определенных фазах ее развития характер «автоматизма».

На этой нормальной роли выраженного «отщепления» мы еще остановимся позже, рассматривая участие «бессознательного» в функциональной организации действия.

Изложенное выше понимание нормального сознания как адекватного соотношения субъекта с объективным миром и патологического сознания как выражения и след­ствия распада этой сложной функции, лишь постепенно возникающей в процессе нормального онтогенеза, во мно­гом отличается от подходов к проблеме расстройств созна­ния, традиционных для клинической психиатрии и опреде­ляемых потребностями главным образом практической ди­агностики [71, 34, 1]. Такое понимание имеет, однако, важное преимущество: оно логически увязано с психоло­гической теорией нормального онтогенеза сознания и уже в силу хотя бы одного этого заслуживает применения (если не предпочтения) как критерий при классифика­ции психопатологических синдромов. Его сильной сто­роной является четкое определение круга состояний, которые мы можем рассматривать как проявления нормальных неосознаваемых форм психической актив­ности.

Анализ разных степеней выраженности феномепа «отщеп­ления» и различных клинических форм нарушения осоз­нания помогает лучше понять и многое другое, относящее­ся к существу проблемы «бессознательного».