Юрген Торвальд - Империя хирургов Страница 4

Кроме того, послеоперационные нарушения моторики и чувственного восприятия, по убеждению Гольца, ни о чем не говорили. Если долгое время заботиться о подопытном животном, то такие нарушения полностью или большей частью исчезают. Одно это свидетельствует, что изначальное представление о мозге как функционально однородном организме, части которого взаимозаменяемы, в большей степени соответствует истине, чем теория функциональных центров. Прежде всего, Гольц занимался совершенствованием методики экстирпации, т. е. полного удаления органа. Также он смог поддерживать жизнь подопытных животных достаточно долго, чтобы получить неоспоримые доказательства своей концепции. Результаты этой своей работы он собирался представить.

Тишина в зале сделалась еще напряженнее, чем в первой части его речи. «В огромном числе экспериментов, – нарушил всеобщее молчание Гольц, почувствовавший свое превосходство, – я делал попытки нанести как можно более обширные повреждения коре больших полушарий и, всеми средствами продлевая жизнь подопытных животных, наблюдал за ними. Во избежание кровотечений я отделял мозговую ткань струей воды». В результате этого нехитрого эксперимента он установил, что собака после отчуждения больших участков мозга оказывается на время парализованной или испытывает нарушения зрения, слуха и обоняния, также временные. Но вскоре, как он объяснил, все моторные функции восстанавливаются. Посему учение о локализации следует считать ложным, а более раннее учение Флурана – истинным. С одной только поправкой: Флуран допустил единственную ошибку, переоценив темпы реституции мозга. Он решил, что один небольшой фрагмент мозга сможет взять на себя функции целого органа и регулировать и физическую, и психическую деятельность. Это предположение верно в первом случае, но не во втором. Однако это заблуждение Флурана отнюдь не аргумент в пользу теории локализации Феррье. Сторонники последней удовольствовались изучением активности мышц и органов восприятия, проигнорировав тот факт, что обширное хирургическое воздействие на обе части – или оба полушария – мозга может вызвать серьезные нарушения умственных способностей или расстройство психики. Феррье лишь однажды отдельно касался таких нарушений. Он указал, что разум также занимает в мозге особое место, а именно – лобную долю, и объяснил умственные отклонения возможным повреждением этой области. В действительности же любое обширное повреждение мозга неуклонно влечет за собой психическую дезориентацию. С целью найти подтверждение этим тезисам Гольц отказался от метода водяных струй и разработал новый алгоритм работы, который дал ему возможность разграничивать участки мозга с большей точностью. «Я использовал бормашину Уайта с набором разнообразных насадок… Этот универсальный инструмент позволил легко удалять участки мозга любой величины… На некоторых собаках я провел две, три, четыре и более операций и тщательно отслеживал все наступившие изменения…»

«У собаки, – сказал Гольц, задумчиво взглянув на своих слушателей, – утратившей в результате операции обе передние доли мозга, которые, по теории Феррье, содержат психомоторные центры, сохранились все надлежащие функции нижней челюсти, языка, хвоста, глаз и ушей, т. е. это не вызывает расстройства ни моторики, ни перцептивного восприятия».

«Чтобы вы могли убедиться… – во весь голос проговорил Гольц, – в справедливости моих утверждений, я привез из Страсбурга собаку, которой в ходе пяти операций в период с пятнадцатого ноября 1880 года по двадцать пятое мая 1881 года я удалил кору теменной и затылочной долей мозга. Случай этой собаки уникален, что я отметил в процессе моих многочисленных наблюдений. И он уникален вдвойне, поскольку собака здорова, что я и собираюсь продемонстрировать». Так, у нас на глазах Гольц доказал, что парализация каких-либо мышц или продолжительная невосприимчивость каких-либо рецепторов вследствие повреждения каких-либо отделов коры больших полушарий не более чем миф. Он был уверен в истинности своих заявлений, поэтому констатировал: «Теория локализации мозговых центров – ошибка». С видом безоговорочного победителя Гольц еще раз взглянул в зал и покинул трибуну.

Даже сегодня я все еще помню, как тягостно и мучительно было сознание поражения. Я быстро оглянулся, надеясь отыскать взглядом Феррье. Побледневший, он медленно поднялся со своего места и нерешительным шагом направился к трибуне. Либо он чувствовал себя побежденным, либо вел себя так сознательно, желая вернуть спор, который с такой страстной ожесточенностью уже начал Гольц, в рамках благородной, выдержанной научной дискуссии.

Тихим, спокойным голосом Феррье заявил, что все изложенное Гольцем, в сущности, нисколько его не удивляет. Он и сам не так давно – и это некоторым может показаться удивительным – применял этот метод, но – как он полагал – с одним фундаментальным отличием. Он никогда не прибегал к совершенно неточному и неконтролируемому методу удаления участков мозга посредством водяных струй. Также не пользовался он и бормашиной, поскольку, вопреки мнению Гольца, ее работа отнюдь не была филигранной и могла нанести несравнимо большие повреждения этому тончайшему из органов. Кроме того, по мнению Феррье, в описанном Гольцем случае антисептики были практически бесполезны, поэтому животное выжило лишь по счастливой случайности. Каждый эксперимент может повлечь за собой воспаление мозга. Из этого следует, что каждое воспаление, даже если оно протекает без серьезных осложнений или не приводит к смерти, отрицательно влияет на результаты эксперимента. То же касается и внутримозговых кровотечений. По этой причине друг Феррье, профессор Йео в своих экспериментах использовал новейшие достижения хирургии – антисептики и кровоостанавливающий электрический нож. И использование именно этих достижений обеспечило высокое качество полученных результатов. Он мог оперировать, не сомневаясь, что удаляемые фрагменты точно соответствуют установленным границам функциональных центров. Он занимался научной работой много лет и в результате добился того, что его подопытные животные выжили, при этом что составляло важное отличие от опытов Гольца, ни их жизни, ни точности экспериментальных данных не угрожали воспаления, и в среднем они жили дольше, чем, по его сведениям, жили подопечные Гольца. Так была опровергнута часть важных аргументов первого оратора.

С каждым его словом я все больше и больше прислушивался, и не только я, но и, как можно было заметить, все собравшиеся. От тезиса к тезису Феррье становился все спокойнее и все тщательнее взвешивал слова. Ему удалось установить, что не следует делать выводов в отношении мозга человека и даже мозга высших животных на основании опытов с мозгом низших существ. Чем ниже биологический род животного, тем слабее удаление части мозга сказывается на его моторных или перцептивных функциях. Такие исследования нужны лишь затем, чтобы прояснить закономерности работы человеческого, наиболее развитого мозга. Поэтому из экспериментов над собакой, на результаты которых настойчиво ссылался Гольц, нельзя сделать достоверных выводов о мозге человека. По этой причине Феррье решил сделать объектом своих исследований животное с максимально развитым мозгом, стоящее на эволюционной лестнице ближе всего к человеку. Его выбор пал на человекообразных обезьян, и хирургическое мастерство профессора Йео позволило ему в течение продолжительного времени наблюдать за ними.

Феррье мельком взглянул на аудиторию и заговорил громче. Он сообщил, что во второй половине дня в лаборатории профессора Йео в Кингс Колледж он будет иметь честь продемонстрировать собравшимся двух человекообразных обезьян, которым профессор ампутировал определенные участки мозга. Он не видел необходимости излагать свои рассуждения с трибуны и собирался сделать это во время демонстрации. Он был уверен, что через считанные часы все доводы Гольца потеряют какой-либо вес, а факт существования функциональных центров в мозге высших животных и человека получит заслуженное подтверждение.

Когда я прибыл в Кингс Колледж, Гольц уже занял место среди слушателей, среди которых я сразу заметил Вирхова: его неизменные очки добавляли его облику что-то совиное, что обращало на него внимание. Вирхова тоже крайне взволновали рассказы об утреннем заседании, которое он пропустил. Его пронизывающий взгляд был направлен на собаку у ног Гольца. Это была та самая собака с бороздами на голове, чьи поскуливания той ночью в отеле Сент-Джеймс так встревожили меня и заставили строить самые худшие предположения.

Лицо Гольца залила краска. «Я хотел бы продемонстрировать вам собаку, – начал он, – которая вместе со мной совершила путешествие из Страсбурга в Лондон. Животному, как я уже сообщил в моем утреннем докладе, была ампутирована большая часть коры обеих теменных и затылочных долей мозга. Последняя из пяти необходимых запланированных операций состоялась двадцать пятого мая этого года. Увечья на черепе животного – свидетельство тому». Затем Гольц сообщил, что на примере этой собаки он собирается доказать истинность своих взглядов, изложенных в утреннем докладе. Он последовательно давал собаке команды, и она бегала, выпрыгивала из своего ящика и двигала головой. Он взял в руку кнут, ударил им и закричал по-немецки: «Пошла прочь…» Он указал на подрагивание ушей собаки, доказывающее, что она может слышать. Посредством особого эксперимента он доказал, что она может также и видеть. «Тот факт, что собака руководствуется зрительной информацией, – продолжал Гольц, – подтверждается тем, что ее поведение меняется, если закрыть ей глаза. Я принес с собой колпак, который сейчас надену на ее голову. Он абсолютно не пропускает свет. Вы можете наблюдать, что собака, до этого обходившая все препятствия, теперь при ходьбе ударяется о предметы головой. Вы видите, как она старается снять с головы колпак при помощи обеих передних лап…»