Эдвард Уитмонт - Алхимия исцеления: гомеопатия — безопасное лечение Страница 40

Драматическая болезнь-преграда представлена как аспект процесса жизни и смерти. Ее исход зависит от того положения, которое займет смерть (в ногах или в изголовье больного), которая всегда стоит рядом. Таким образом, в каждом случае преодоления болезни, так или иначе, происходит умирание, и неважно, как мы видим эго — как исцеление или как фактическое физическое умирание. Старое должно быть принесено в жертву, чтобы дать место новым возможностям. Больной человек должен уступить архетипной энергии, которая пытается достичь его и требует, чтобы что-то «умерло». Это частичное умирание может произойти психологически, если человек перестает сопротивляться новому; или физически, позволяя «духу» болезни войти через потенцию подобного вещества (в гомеопатии), через активацию критических точек, меридианов, участков позвоночника (в акупунктуре и манипулятивных методиках). По этой причине часто идут па риск довольно значительного временного ухудшения состояния, то есть усиления кризиса, вместо немедленного ослабления существующего стресса. Принятие такого кризиса эквивалентно творческой жертве. Здесь уместно вспомнить о мифологеме творения через принесение себя в жертву божеством.

Интересное подтверждение идеи, что исцеление происходит через деструктивную па вид деформацию, дает нам серия алхимических рисунков. В этой серии изображена последовательность трансформации, которая ведет к «lapis»(философский камень) и к «чистому золоту». Процесс представлен в образе старого короля (статус-кво), который не обращает внимания на просьбы своего сына и пяти слуг (новые возможности). Поэтому сын короля пронзает его, и король умирает, а сын теперь должен присоединиться к своему отцу в могиле. Могила становится инкубационной камерой, в которой они оба сгорают и истлевают. В ситуацию вмешивается ангел (архетип целителя), он одухотворяет останки, и, при содействии молитв помощников, новый король восстает из могилы... «исполненный милостью Божией... Его тело целиком соткано из духа и небесного огня, он имеет власть всех своих слуг сделать королями» (Янус Лакиниус Терапус, «Калабриец: форма и метод совершенствования основных металлов». В книге «Алхимическая традиция конца XII века», под редакцией Ричарда Гроссинджера, Berkeley, NorthAtlanticBooks, 1979, с. 69-74).  

Когда процесс может быть умещен в пределы «адаптационного пространства» «инкубационной камеры» без разрушения базовой структуры (что представлено в сказке Смертью, стоящей у изголовья), инкубация-исцеление-трансформация становится возможной через взаимную, интегративную «агонию» «в могиле». Эта, подобная смерти, «ограниченная некоторыми пределами» агония привлекает трансперсональную поддержку: энтелехия активируется и приносит исцеляющую трансформацию.

Но история братьев Гримм выходит за рамки этой динамики. В тех случаях, когда больной человек не может принять адекватное участие в жертвенной трансформации, то есть когда смерть стоит в ногах больного (вероятно, подразумевая, таким образом, что способность этого человека позиционировать себя в жизни «умерла», что он больше не способен изменяться в достаточной степени), история показывает нам, что целитель может найти выход из этого положения, проявив свою изобретательность. Правда, в результате он сам становится священной жертвой. В процессе психотерапевтического лечения целитель может помочь пациент)' путем сознательного эмпатического «сострадания», то есть он как бы встает на место пациента и переживает его страдания. Его собственные раны резонируют с ранами клиента, когда между ними устанавливается терапевтическая связь, и они оказывают друг па друга индуктивные воздействия. В подобной намеренной идентификации с состоянием пациента, вплоть до исключения собственного эго, настоящий целитель может настроиться на терапевтические потребности пациента. Таким образом, он отдает собственное «пламя», свою жизненную энергию в распоряжение пациента. Такое предложение собственной жизненной энергии может быть столь же важным, что и технические знания и умения целителя. Но слишком часто целитель не осознает в достаточной мере важность этой динамики. И кроме того, он зачастую может быть малоэффективным или, как в сказке, целителя могут подстегивать амбиции, в результате чего он «сгорает», расходуя все запасы жизненной энергии. В результате, не имея возможности восполнить их, он становится невольной жертвой.

И наконец, на уровне сознания, отличном от человеческого эго, даже окружающая природа предлагает свою энергию для удовлетворения наших потребностей. Будучи съеденными, растения и животные как бы отдают себя для нашей соматизации и питания, в зависимости от возможностей наших пищеварительных процессов расщепить эти внешние формы жизни. Будучи непереваренной, то есть нерасщепленной, пища становится токсичным агентом, она должна быть немедленно исторгнута. Даже молоко вызывает токсический шок, если попадает непосредственно в кровоток, минуя стадию переваривания. В своих дематериализованных формах любое вещество, будь оно от природы токсическим, потенциально питательным или полностью инертным, соединяет или воссоединяет нас с его архетипным основанием. Оно может стать исцеляющим агентом, активно участвующим в процессе изменения и развития энтелехии.

Бессознательная психика не воспринимает смерть как окончательный конец, но как радикальное изменение сознания, которое более не вписывается в привычные для эго рамки. В этом смысле каждый важный переход в жизни подразумевает «маленькую смерть» эго. И очевидно, некоторые аспекты нас продолжают жить после смерти психического тела. Неоднократно сообщалось о том, что человеку в состоянии, близком к смерти, обычно кажется, что он летит сквозь темный туннель к яркому свету. Этот образ имеет большое сходство с прохождением через темноту чрева и родовой канал к свету этого мира. Процесс умирания, таким образом, являет собой рождение в «другой» мир.

В психотерапевтической работе сны о смерти обычно воспринимаются как указывающие на надвигающиеся значительные изменения психологической и экзистенциальной природы и на новые начинания. В свою очередь, сны, которые указывают непосредственно на фактическую физическую смерть, обычно изображают ее неизбежность в образе значительных изменений, иногда, но не всегда носящих разрушительный характер, или даже в образе драматического исцеления. Сны, предвещающие смерть, часто невозможно отличить от тех, которые указывают на значительные психологические трансформации в жизни.

Мария-Луиза фон Франц описала сон, который приснился одному раковому больному за сутки до смерти:

"Я стою рядом со своей кроватью в палате и чувствую себя сильным и здоровым. Солнечный свет льется из окна. Здесь доктор, он говорит: «Ну, господин Н., вы неожиданно полностью вылечились. Вы можете одеться и можете покинуть госпиталь». В этот момент я поворачиваюсь и вижу лежащее на кровати мое собственное мертвое тело" («О снах о смерти», Boston, Shambhala, 1986, с. 110).

Через исцеляющую способность смерти психическое сознание чувствует способность к обновлению, которое произойдет, если впустить и интегрировать те энергии, которые могут порой повлечь за собой радикальные трансформации динамики психологического и, следовательно, биологического поля. Это, очевидно, происходит вне зависимости и за пределами границ текущих паттернов жизни (или смерти).

Пожилой человек страдал от рецидивирующей тахикардии, в прошлом он всегда без особых сложностей восстанавливался после приступов болезни. Однажды он пришел на утренний прием к психоаналитику и рассказал сон, который ему приснился минувшей ночью. Во сне он лежал на кровати, а его брат сидел у него в ногах и смотрел на него. Маленький щенок пытался запрыгнуть к ним на кровать, по мужчина оттолкнул его. Затем он услышал голос его давно умершей бабушки, которая сказала ему: «Без пяти четыре!»

С братом у этого человека ассоциировались чопорные, традиционные взгляды на жизнь и жесткое, обусловленное чувством гордости отношение к жизни. Щенок олицетворял бьющие через край чувства и игривость. Брат, сидящий на кровати, напомнил ему, как они в детстве по вечерам сидели и разговаривали по-мужски, обсуждая все, что произошло в течение дня. «Четыре часа» ассоциировались с «перерывом на кофе», а «перерыв» ассоциировался со «временем, которое ты берешь на отдых, чтобы потом снова возобновить работу».

Этот сон поставил его нос к носу с его «тенью», представленной в образе брата, которая на бессознательном уровне была частью его личности. Этот аспскт его личности, то есть ассоциации с братом, которые, как он сам сказал, были связаны с его гордостью, жесткостью и традиционными ценностями, не давал ему почувствовать удовольствие и свободу, чтобы найти свое место в жизни (во сне щенка сбросили с кровати). Сон дал этому человеку обобщенный образ и указал суть его основной жизненной проблемы (разговоры по-мужски по вечерам). Жизнь достигла «конца дня», нужно было сделать «обзор» всего того, что произошло во время нее, настало время «перерыва па кофе». Чтобы снова возобновить работу, «перерыв» необходим.