Чезаре Ломброзо - Политическая преступность Страница 44

Наконец, в процессе 1 марта на шесть обвиняемых приходится две женщины, из коих одна, Перовская, была душой заговора.

Сигнал к начатию революционного террора в России подала тоже женщина, Вера Засулич, которая в 1878 году выстрелила в генерала Трепова, секшего политических арестантов.

В общем, на 109 приговоренных по политическим преступлениям в России приходится 16 женщин, то есть 14,68 %.

В польском восстании 1830 года, по исчислению Страшевича, на 97 повстанцев приходилось 9 женщин (7,93 %).

Причиной такого относительного преобладания женщин в нигилистическом движении служит то обстоятельство, что в основе этого движения лежат идеи мистико-религиозные, порожденные голодом, пожарами и наводнениями. Недаром нигилистки выражаются о себе как о «невестах революции», наподобие монашенок, называющих себя «христовыми невестами».

Вообще страсть к мученичеству, зависящая от преобладания чувства над разумом, более свойственна женщине, чем мужчине. К этому надо прибавить влияние некоторых социальных условий, главным образом преувеличенного стремления к девству, которое и в Петербурге душит семейный принцип и отстраняет женщин от наиболее плодотворного направления в развитии их способностей.

В самом деле, за пять лет в Петербурге приходился один брак на 155 жителей, тогда как в Берлине – 1 на 115, в Париже – 1 на 109, в Москве – 1 на 137, в Одессе – 1 на 107. В Петербурге из пяти человек четверо не женаты; на 538 041 лицо, находящееся в брачном возрасте, женатых и замужних оказывается всего только 226 270. На 168 тысяч незамужних и разведенных женщин там имеется только 98 тысяч замужних; 112 женщин и 24 мужчины состоят в разводе.

В результате и выходит, что женщины, лишенные своего настоящего дела, обращаются к политике, вмешиваются в революцию.

Вмешательство это объясняется также высокой интеллектуальной культурой славянских женщин, обладающих склонностью к мужским отраслям деятельности больше, чем какие-либо другие женщины в Европе.

В 1886 году, например, в России 979 женщин получали образование в высших учебных заведениях; из них 443 – на историко-филологических факультетах, 500 – на медицинских и 36 – на математических; 437 были дочерьми дворян, 84 – из духовного, 125 – из купеческого и 10 – из крестьянского сословия. Вот эти-то студентки если и не входят в самые серьезные заговоры, то своими богатыми придаными обогащают казну последних. Они-то освобождают арестантов, соблазняя стражу, втираются повсюду в ролях горничных или сиделок и ведут пропаганду так, как только женщины способны ее вести. Потому Бакунин и называл их своим драгоценным сокровищем.

5) Роль женщины в бунтах. В бунтах, напротив того, женщины участвуют массами, увлекая своим примером мужчин. Причина этому лежит в большем их эретизме, предрасполагающим к заражению имитативными эпидемиями и побуждающим к излишеству.

«При всех психических эпидемиях, – говорит Деспин, – женщины отличаются особенно экзальтацией, что зависит от их преимущественно инстинктивной и раздражительной натуры, склонной к преувеличениям как в добре, так и во зле. Общественное чувство их легче возбуждается подражанием, а когда страсть разнуздана и поддерживается мужчинами, то женщины способны зайти гораздо дальше последних на пути безумия».

Во времена Фронды куртизанки имели большое влияние на бунты.

В Италии еще не позабыты деяния палермских женщин, которые в сентябрьские дни 1866 года резали на куски, продавали и ели мясо карабинеров, как в Неаполе в 1799 году такие же женщины ели мясо республиканцев.

В 1789 году женщины всегда стояли за бунт, и притом самый жестокий.

В самом деле, если Французская революция была подготовлена энциклопедистами и вообще мыслителями, то в восстаниях, послуживших ее началом, женщины играли первенствующую роль. Пятого октября, когда будущие якобинцы склонялись еще к реакции, 5 или 6 тысяч женщин под предводительством Теруань-де-Мерикур заставили короля вернуться в Париж; 12 жерминаля, когда Париж голодал благодаря недостатку в денежных знаках (громадной цене ассигнаций), женщины восстали, требуя хлеба; то же было и 10 прериаля.

Рыночные торговки (по словам Гонкуров) подстрекали мужчин, замешиваясь между войсками; они участвовали в избиениях, занимали почетные места на патриотических празднествах и устроили женский республиканский клуб; они клялись восстать против собрания, если оно в течение восьми дней не издаст декрета об изгнании священников. Марат наэлектризовал их еще более: 8 тысяч женщин записалось в число «рыцарей кинжала».

Женщины революции как бы позабыли и свой пол, и свою национальность; Шарлота Корде в своем последнем письме к Барбесу глумится над своей оскорбленной невинностью.

Легуве пишет, что между женскими клубами, образовавшимися в Париже после 1790 года, приобрели известность два: Société fraternel и Socitétédes républicains révolutionnaires, основанные Розой Лякомб и состоявшие под ее председательством. Чему же они служили? Тому, чтобы быть орудием в руках вожаков революции. Во время террора, когда нужно было заставить Коммуну вотировать какую-нибудь насильственную меру, то эта мера предлагалась прежде всего первым из вышеозначенных клубов. Когда нужно было сорвать прения или заставить молчать Верньо, то трибуны Собрания наполнялись республиканками из второго клуба. В дни торжественных казней первые места вокруг гильотины были оставлены для тех фурий, которые цеплялись за эшафот для того, чтобы поближе видеть агонию жертв, и заглушали стоны последних своим хохотом.

Жюль Валлес, говоря о Коммуне, пишет: «Если женщины выходят на площадь и хорошие хозяйки начинают подстрекать мужей к бунту, то революция неизбежна!»

В самом деле, женщины принимали большое участие в деяниях Коммуны, проявляя страшную жестокость при избиении доминиканцев, начатом именно одной из них, так же как и при избиении заложников. Они даже превосходили жестокостью мужчин, которых упрекали в неумении убивать как следует; сам Валлес это говорит.

Одна, например, не дожидаясь расстрела пленника, убила его сама; другая при избиении заложников горевала о том, что ей не удалось ни у кого вырвать язык. А что касается петролыциц, то они были чистыми фуриями{55}.

На 38 568 арестованных правительственными войсками женщин было 1051, то есть 2,7 %, и из них 246 проституток. Замечательно, что болезненная энергия, дозволявшая этим женщинам проявлять чудеса храбрости на баррикадах, после ареста вдруг им изменила – попав в руки власти, они сразу стали униженно просить пощады.

Максим дю Кан так описывает этих женщин: «Они задались целью превзойти мужчин в пороках и были беспощадны. В качестве сиделок они убивали раненых, спаивая их водкой; в школах они учили детей проклинать все, кроме Коммуны; в клубах они требовали себе прав и равенства с задней мыслью о провозглашении полиандрии, которой на практике пользовались весьма охотно.

Одетые в короткую юбку, не закрывающую икр, с маленьким кепи или венгерской шапочкой набекрень, в жакетках, плотно облегающих формы, они нахально расхаживали между рядами сражающихся в качестве приманки, награды победителю; подогретые такой ненормальной жизнью, гордясь своим мундиром, своим ружьем, они превосходили мужчин дерзкими выходками, упрекали их в неумении убивать и подстрекали к самым невообразимым преступлениям, за которые, ввиду своей болезненной нервности, могут, пожалуй, быть признаны неответственными. Но энергия и дерзость их были напускными и непрочными. Самые жестокие, самые бесстрашные женщины, проявлявшие чудеса храбрости на баррикадах, попав в руки солдат, падали на колена и, сложив руки как на молитву, кричали: “Не убивайте меня!”».

«Ни в одной из коммунарок, – пишут Гонкуры, – не замечалось полуапатичной решимости мужчин; на их лицах видна злоба или жестокая ирония, глаза у большинства сумасшедшие. Слабейшие из этих женщин выдавали свою слабость только тем, что слегка склоняли голову набок, как они делают это в церквах, молясь Богу».

«Женщин сомнительной нравственности, – пишет Корр, – мы встречали за кулисами всяких темных и преступных деяний, а теперь, к стыду нашего времени, встречаем и в политических заговорах наряду с выдающимися общественными деятелями. Цель оправдывает средства, и ради нее последние не пренебрегают ничем. Так поступал Катилина, и Вейсгаупт знал, что делал, стараясь привлечь прекрасный пол в свои ложи».

Золя в своем «Жерминале» заставляет мужчин подготовить и начать стачку, а женщины выступают на сцену уже после, но они зато отличаются бесстыдством и свирепостью[21].

Преобладание женщин в бунтах, при полном почти их отсутствии в революциях, еще раз доказывает эволютивный характер последних и дегенеративный или регрессивный – первых, так как женщины, особенно в прошлые годы, стояли далеко ниже мужчин и не могли бы участвовать в движениях, соответствующих максимуму человеческого прогресса.