Поль Крюи - Стоит ли им жить? Страница 49

— Больше половины наших родов обслуживаются соседками-повитухами, и матери также превосходно поправляются, — говорит Дэфо.

Нет, Дэфо тут совершенно ни при чем. Это просто крепкие хозяйки. И воздух здесь тоже хорош; он слишком чист для старого дьявола-стрептококка, первого убийцы в ужасной и скандальной драме родильной горячки. Все это природа. И даже в самый лютый мороз этот воздух — для Дэфо — обладает мистическими свойствами. Известному репортеру Форресту Дэвису Дэфо однажды сказал:

— Вам нужно приехать сюда зимой. Завернемся в шубы. Я возьму вас с собой на вызов, и в санях мы замечательно поспим. Я никогда так славно не сплю, как во время движения по тихой, белой, гладкой равнине, при сорока градусах мороза.

И все же, вникая в вопрос о том, какого типа врачом должен стать этот человек, чтобы вырастить сверхдетей из пяти умирающих, исковерканных комочков мяса, мы не должны обманываться его манерой все приписывать чистому, как шампанское, северному воздуху и свойствам протоплазмы франко-канадских леди, не поддающихся смерти. Он, в точнейшем смысле слова, является тем, чем мы хотели бы видеть большинство наших врачей. Он смеется, рассказывая Вальтеру Винчелю, что за четверть века своей жизни в Калландере он принял у одной бедной женщины семнадцать ребят. И ни разу, ни за одного из них, не получил ни цента. Он не смешивает двух понятий: экономику и свой святой долг принимать новую жизнь и спасать ее. Он был у постели бедствующей женщины так же быстро за семнадцатым ребенком, как и за первым. Когда она родила первого, была еще надежда, что муж встанет на ноги. При рождении семнадцатого нищета этой женщины была уже хронической, безнадежной. Но для Дэфо это не составляло разницы. Это был настоящий врач.

Утро 28 мая 1934 года было сплошным кошмаром для Дэфо. Он всю ночь был на ногах, принимая сложные роды, и не успел вернуться домой — усталый, как собака, — чтобы хоть немного вздремнуть, как влетел, запыхавшись, фермер Овила Дионн — теперь чуть ли не мировая знаменитость! — смертельно напуганный состоянием своей жены. И в пятом часу утра, с красными от бессонницы глазами, Дэфо опять наскоро оделся и, засыпая на ходу, отправился за пять километров к новой роженице. Вот он входит в тесную, грязную, освещенную одной масляной лампочкой, хибарку Дионна. На постели лежит мамаша Дионн. Она почти без пульса. Почти без сознания.

Около нее лежат два крошечных младенца. Таких крошек Дэфо еще ни разу не видел: трудно даже поверить, что они настоящие, — они больше похожи на крыс, чем на человеческих младенцев. Здесь же находятся две соседки-повитухи, Ле-Грос и Ле-Бель, — они взволнованно мечутся и что-то кричат, указывая на третье, еще более крошечное, синенькое существо, показывающееся на свет…

В этом доме не во что было завернуть даже одного ребенка, не то что троих, а все санитарные приспособления и родовспомогательные средства заключались в чайнике, кипевшем на плите. Из отдельных подробностей, случайно остающихся в памяти во время подобных волнующих происшествий, одна из повитух вспоминает, как маленький доктор, наскоро помывшись, бросился к роженице и с криком «Гош!» вынул третьего крошечного ребеночка… Потом он с большой тревогой наклонился над матерью, и это исследование убедило его в том, что еще не конец. Он ясно прощупывал что-то еще в огромном животе мамаши Дионн. Может быть, это кровоизлияние? И опять одна из повитух вспоминает, как доктор выкрикнул «Гош!», а спустя несколько мгновений другое «Гош!» — еще громче…

Эта последняя парочка родилась в «сорочке», и Дэфо вспоминает, как сквозь тонкую пленку, плавая в окружавшей их жидкости, они слабо шевелили микроскопическими ручками и ножками, а он сам при этом был почти убежден, что все это не реально, что он только что заснул и видит дурной сон…

Но вот первая тройка этих слабеньких недоношенных малюток подняла писк. Они хотели жить. И тут началось большое волнение. После того, как Дэфо искусно освободил из оболочек последнюю пару синеньких, еле шевелившихся комочков человеческого мяса, после того, как он перерезал и перевязал пуповину, соединявшую их с материнской кровью, мамаша Дионн внезапно похолодела и потеряла сознание. Дэфо сразу забыл всю пятерку новорожденных, и спешно стал готовиться к впрыскиванию эрготина и питуитрина, чтобы спасти мать, а повитухи Ле-Грос и Ле-Бель бросились подкладывать в печку дров и отчаянно метались по комнате, ища во что завернуть эту синевато-красную кучу младенцев, похожих на эмбрионов.

Мамаша Дионн уже явно погибала, когда Дэфо впрыскивал ей лекарство для остановки кровотечения, уносившего последние остатки ее жизни. А тут еще, отвлекая его от важного дела опасения матери, эти два последних крошечных зародыша начали вдруг тихонько, по-кошачьи, мяукать, хотя они были настолько безобразны, настолько уродливы, что, казалось, им вообще не полагается ни шевелиться, ни пищать, ни жить на свете…

Наконец, повитухи разыскали какую-то старую простыню и несколько рваных салфеток, чтобы одеть писклявую копошившуюся кучу младенцев, синих и почти без кожи. Дэфо напряженно и взволнованно ждал результатов действия своих лекарств на родильницу. Но, увы… Вопрос ясен — мамаша Дионн умирает… Вы знаете этот особый вид и выражение лица у умирающих… Всегда нужно сначала спасать мать… «У матери всегда могут быть дети!» — таков лозунг нашего маленького доктора. Но что тут поделаешь? Она кончается… И если уж нельзя спасти ее тело, то его долг, как врача…

Спасение души для этих католиков было не менее важно, чем спасение тела для Дэфо. Где папаша Дионн? Ему надо скорее ехать за пастором Рутье. Начались шумные поиски папаши Дионна, но он исчез бесследно, — он убежал в лес, и можно его вполне понять…

Дэфо стоял в полной растерянности, не зная, как поступить. Дети нежизнеспособны. Они настолько малы, что можно любого из них положить на ладонь, как кролика. Но один из них, может быть, останется в живых. Тогда наш доктор, здесь же, окрестил их всех по очереди, потому что неизвестно ведь, какой выживет! Затем он побежал к своей тележке. Когда он вернулся с пастором, мамаше Дионн стало уже значительно лучше.

Она пришла в себя. Она лежала страшно бледная и слабая, не спуская глаз с пятерки новорожденных, лежавших в ряд около нее. Рассказывают, что, когда она увидела пять живых младенцев, она могла только со вздохом вымолвить:

— О, святая Мария!

Да, она будет жива. Она сама спасла себе жизнь, — может быть, при некотором содействии питуитрина и эрготина, — но, главным образом, ее спас инстинкт самого организма, когда матка стала сокращаться, чтобы вытолкнуть пять младенцев за два месяца до срока. Дэфо еще не совсем пришел в себя. Он стоял как автомат, разглядывая эту пятерку необыкновенных живых существ, завернутых в лохмотья… Каковы их шансы на жизнь, помимо того, что они несомненно дышали?.. Им сейчас нужен тончайшей конструкции инкубатор с кондиционированным воздухом; требуется тепло, покой, защита от микробов — все те условия, какими они пользовались в утробе матери… Ничего этого не было. Ну, что ж… Дэфо сделал что мог в данных условиях… Вот уж вся пятерка лежит в гнезде, устроенном в корзине из-под мяса, застланной теплым одеялом, сверху корзина тоже прикрыта согретым одеялом.

Им нужен полный покой. Доктор Дэфо спешно отправился в Калландер кое-что закупить и подыскать опытную сиделку, но вместо предписанного доктором покоя начался такой дьявольский шум и гам, что крошкам, видимо, совсем пришел конец… Маленькая хижина превратилась в оживленную сельскую ярмарку. Репортер из Северной губы примчался со скоростью ста километров в час получить интервью у мамаши Дионн. Соседи, фермеры, горожане из Корбейля и окрестностей Калландера, все старшие дети Дионнов, за исключением одиннадцатимесячного, лежавшего еще в старой, ломаной коляске, родственники из многолюдного клана Дионнов, сельские хозяюшки и сам папаша Дионн, оправившийся от страха и вылезший из кустов, — все толпились вокруг мясной корзины с крошками. Что за чудесные создания! Они очаровательны! Они — прямо rigolo! Они похожи на маленьких куколок, вроде тех забавных недоносков, которых можно увидеть в банках на выставках и в музеях. Смотрите, смотрите, — они уже умеют зевать!

Аудитория пополнилась фотографами. Сначала они засняли малюток в сентиментальной позе рядом с матерью. Затем они перебирали еле дышавших крошек одну за другой, передавая из рук в руки — проверить вес. Они снимали их персонально и группами в корзине — ну не похожи ли они, право, на детенышей какого-то животного? Это — нечто фантастическое! Ну до чего же малы! Прямо не верится! Такие фотографии для газеты целый клад, сенсация! Живая натура! Но вот репортеры снова подхватили полузадушенных девочек. Они с важным видом клали их одну за другой, а потом всех вместе, на картофельные весы. Их няньчили. Их баюкали. На них дышали. На них кашляли. С ними вели разговоры. Их обдавали невидимыми брызгами, смертельной росой микробов, и теперь-то они уж, наверно, умрут… Им ведь необходим абсолютный покой, а это что?