Яков Цивьян - Мои пациенты Страница 5

А для Глеба, у которого из-за болезни Бехтерева утрачено полностью грудное дыхание, это — конец, раздутые петли кишечника могут выключить единственно возможное для него брюшное дыхание. И тогда… смерть от удушья?!

У Глеба, единственного из всех больных, которых я оперировал на позвоночнике, а их более четырех тысяч, единственного из ста, которых я оперировал по поводу горбов при болезни Бехтерева, развилась паралитическая непроходимость кишечника.

…Я не отходил от его постели. Мы делали все, чтобы спасти его. Все наши действия оказались бесполезными. Мы не смогли справиться с вышедшими из подчинения, взбунтовавшимися кишечными петлями.

На пятые сутки после операции Глеба не стало…

И вот прошло много лет. Я не могу забыть Глеба. Я слышу его голос. Я мысленно воспроизвожу его внешний вид, его манеры, его лицо. И особенно — его полные муки и, видимо, понимания непоправимого глаза в последние часы его жизни.

Я пытаюсь противопоставить судьбе Глеба десятки других, вспоминаю людей, которые обрели счастье после операции, но это плохо мне помогает.

Судьба Глеба всякий раз, когда я вспоминаю о нем, вновь потрясает меня. Я надолго выхожу из душевного равновесия.

И еще один… заслуженный тренер республики… Он тоже не дает мне покоя. Хотя, к счастью, до трагедии Глеба дело у нас не дошло…

Я получил письмо от одного из заместителей Председателя Комитета по спорту с просьбой помочь человеку — заслуженному тренеру республики, проживающему в Киеве…

Вскоре в клинике появился пациент. Он выглядел старым человеком, хотя ему было всего пятьдесят шесть лет. Биологический возраст его настолько значительно опережал календарный, что прежде всего в глаза бросались признаки старости, а затем уже типичные изменения, свойственные болезни Бехтерева. Седая голова, седые усы, морщинистое лицо, усталые глаза, которые даже во время улыбки не выражали радости, а были полны муки. И вместе с тем лицо, всегда хорошо выбритое, с тщательно подправленными висками и усами, лицо следящего за собой человека. Согбенная худощавая фигура с чуть согнутыми в коленных и тазобедренных суставах ногами, неподвижным позвоночником, большим горбом и опущенным книзу лицом, но, несмотря на это, легкая, подвижная. Таким мне представился Кириллов во время нашей первой встречи. Позже я увижу, как его серо-голубые глаза светятся теплом и радостью, когда он говорит о своих детях и внуках, когда он вспоминает о своих воспитанниках и своей работе…

Кириллов родился на Харьковщине в семье кадрового военного. Лет с двенадцати во Дворце пионеров мальчик начал заниматься лыжами. После переезда в Киев, куда на работу перевели родителей, начал серьезно увлекаться легкой атлетикой, а зимой — лыжами. В семнадцатилетнем возрасте поступил в техникум физкультуры — учился и одновременно работал помощником тренера. В 1940 году по окончании техникума был призван в Советскую, тогда Красную, Армию. Начало войны застало Кириллова на границе, недалеко от Бреста. Всю войну он пробыл в армии — с двадцать второго июня сорок первого года по девятое мая сорок пятого года. Служил в артиллерии. Всю войну пули и снаряды щадили его, а в День Победы — девятого мая — в Праге, куда он вошел в составе Первого Украинского фронта, Кириллов был контужен. В медсанбате пробыл двадцать суток. В госпиталь лечь отказался, боясь отстать от своей шестой гвардейской дивизии, которая готовилась к передислокации на Восток.

Боли в спине впервые появились зимой 1943 года. Вначале какого-либо значения этим болям Кириллов не придал, но по мере их усиления и учащения был вынужден обратиться к врачам. И началась обычная история — лечили его от ишиаса, радикулитов, поясничных болей. Лишь в 1945 году был установлен истинный диагноз: болезнь Бехтерева.

После демобилизации из армии, хотя болезнь и продолжала прогрессировать, он поступил в Киевский институт физической культуры. Учился и работал тренером по легкой атлетике вначале в «Трудовых резервах», а затем в «Спартаке».

На старших курсах болезнь обострилась настолько, что Кириллов не мог посещать практические занятия в институте, от которых его вынуждены были освободить, и уехал на лечение в Пятигорск. Лечение чередовалось с учебой и работой. В последующие годы Кириллов дважды в год лечился на курортах, чаще — радоновыми ваннами в «Цхалтубо». А в 1952 году к основной болезни присоединился туберкулез легких. Ухудшилось состояние. Усложнилось лечение. Однако он в «свободное» от болезни время продолжал учиться и работать. Энергичным лечением, хорошим уходом и питанием удалось приостановить бурно текущий туберкулезный процесс.

Однако в его легких навсегда остались каверны — полости на месте разрушенной болезнью легочной ткани — очаги потенциальной опасности, очаги, в которых, при первых же неблагополучных условиях, если Кириллов в таковые попадет, вновь вспыхнет пламя туберкулезного воспаления.

Вопреки тяжелой болезни, Кириллов успешно окончил институт и был оставлен на работе в качестве государственного тренера при Госкомитете по физической культуре и спорту.

Он успешно работает тренером. Появляются первые подготовленные им мастера спорта. Его назначают тренером сборной Советского Союза по легкой атлетике. А коварная болезнь делает свое дело.

Наряду с болями появились ограничения в движениях позвоночника сначала в поясничном отделе, а затем и в грудном. И не просто ограничения, а ограничения с искривлением позвоночника. Сначала в виде небольшого горба, затем более выраженного и, наконец, кричащего о себе, обезображивающего внешний вид. И это у человека, который из стройных, крепких, изящных людей готовит самых ловких, самых выносливых, самых здоровых — мастеров спорта. У человека, который все время вращается среди молодых и красивых людей, среди спортсменов, у человека, который всегда находится на виду у десятков тысяч людей на аренах стадионов и спортзалов.

По мере течения болезни ограничение подвижности позвоночника перешло в полную одеревенелость. Позвоночник стал неспособен к каким-либо, даже самым минимальным, движениям. Большой горб сделался частью облика Кириллова, и он свыкся с горбом, приспособился, старался не обращать на него внимания. Это удавалось, когда он был один, в кругу своей семьи или в среде воспитанников и учеников. Но стоило ему оказаться на аренах стадионов или в центре спортивных площадок, на виду у людей, как он физически ощущал десятки тысяч устремленных на него глаз. Это связывало Кириллова, морально угнетало его, мешало работать и жить. Неоднократные обращения к врачам завершались рекомендациями курортного лечения. Ему говорили, что изменить внешний вид, придать его фигуре вид обычной невозможно. Он свыкся с этой мыслью, смирился.

Однажды ему позвонил товарищ и спросил, читает ли он «прессу»? Его товарищ имел в виду популярную статью в журнале «Наука и жизнь», в которой я рассказывал читателям о возможностях сегодняшней ортопедической хирургии и, в частности, об устранении бехтеревских горбов при помощи операции корригирующей вертебротомии. Кириллов прочитал статью и не поверил прочитанному. Ведь так много лет ему внушали, что это невозможно. Осенью 1976 года, находясь на лечении в Алуште, Кириллов случайно наткнулся на мой очерк об Абдулле в «Сибирских огнях»… Он все еще не верил, но все-таки принял все меры, чтобы встретиться со мной, приехать в Новосибирск.

Обследование, проведенное в клинике, показало, что у Кириллова действительно болезнь Бехтерева с ее тяжелейшими ортопедическими последствиями. Однако этого пациента отличало от многих подобных весьма важное обстоятельство: перенесенный им туберкулез. Обследование показало, что в легких остались каверны, правда, каверны совершенно неактивные, скорее, говорящие не о наличии туберкулеза легких, а о том, что туберкулезный процесс был, однако этот бывший туберкулез сыграл не последнюю роль в биологическом старении больного.

Дело в том, что когда человек болеет враз двумя болезнями, то их воздействие на организм нельзя рассматривать, как простую сумму двух недугов, их влияние гораздо тяжелее. У нас, медиков, существует понятие о синдроме взаимного отягощения, когда каждая из болезней качественно меняет течение другой. Болезни протекают осложненно, с тяжкими последствиями.

Именно так и случилось с Кирилловым.

Видимо, и болезнь Бехтерева и туберкулез легких оставили в его организме тяжелый след из-за взаимного отягощения, обстоятельство, которое любого осторожного, «здравомыслящего» врача заставит вообще отказаться от какого-либо оперативного вмешательства, не говоря уже о таком, как корригирующая вертебротомия. Я понимал прекрасно всю сложность лечения, всю ответственность за предстоящую операцию, все трудности, которые поджидали нас с Кирилловым и во время операции и в послеоперационном периоде.