Дмитрий Шустов - Аутоагрессия, суицид и алкоголизм Страница 6

Моменты получения послания «Не живи!», несмотря на их раннее проявление, обычно легко вспоминались в беседе с пациентами основной группы, так как в свое время являлись для них экстремальными и наиболее запоминающимися. 80 % больных алкоголизмом смогли оценить свою желанность или нежеланность для родителей, 60 % были знакомы с ситуацией, связанной с рождением, протеканием родов, различными неблагополучиями и осложнениями. Подчеркнем особую значимость интерпретации события рождения именно пациентами, а не их родственниками, поскольку формальное наличие ситуации «Не живи!» еще не означает ее будущей витальной патогенности вследствие ее принятия пациентом во внутриличностный план. Так, оживленный мертворожденный пациент может расценивать жизнь деструктивно – как «подарок, словно в насмешку» либо, наоборот, считать себя счастливчиком, которому крупно повезло. Поэтому особенно важно диагностировать контекст, т. е. быть с пациентом не в исследовательской, а в терапевтической ситуации. Существует и немногочисленная группа пациентов, у которых данное послание глубоко вытеснено из сознательной сферы и о наличии послания можно лишь догадываться по фактам аутоагрессии и спонтанно возникающим, не вытекающим из ситуации чувствам депрессии, вины и стыда.

Программа «Не живи!» в той или иной форме была выявлена у больных алкоголизмом в 45±4,28 % случаев, тогда как в контрольной группе (2-я группа) – только в 21,7±8,6 % случаев (Р<0,02). Внутри группы больных алкоголизмом программа «Не живи!» диагностировалась следующим образом: в подгруппе парасуицидентов (n=23) – в 95,6±4,3 % случаев; в подгруппе имеющих суицидальные мысли и самоповреждения (n=36) – 38,8±8,1 % случаев (P<0,001); в подгруппе больных алкоголизмом без признаков классической аутоагрессии (n=76) – 34±5,43 % случаев (P<0,0001 в сравнении с парасуицидентами). Таким образом, количество пациентов с программой «Не живи!» возрастает параллельно диагностированию наиболее опасных форм аутоагрессивного поведения.

В таблице 1 приведены данные о частоте встречаемости различных вариантов установки «Не живи!» в группе больных алкоголизмом.

Таблица 1

Примечания: А. * – P<0,05; Б. (3) – комплекс формируется у ребенка, когда он соотносит свое рождение с гибелью матери в родах или с получением ею увечья вследствие родов; (4) – имеется в виду формирование комплекса «брошенного» – воспитание в неполной семье, в условиях детского дома, у небиологических родителей и т. д.; (6) – когда в семье активно обсуждаются трагические смерти близких, как «злой рок», довлеющие над семьей; (7) – когда ребенка называют именем умершего старшего брата или сестры, как было у художника Сальвадора Дали, или когда его называют в честь трагически умершего родственника; (8) – комплекс замечен нами, когда родители в течение какого-то времени относились к ребенку как: а) к умершему (ситуация реанимации с преждевременным оплакиванием); б) как к ребенку, который должен неминуемо умереть вследствие «смертельного» заболевания (подробнее см. гл. 4.2); (11) – специфический случай.

Как следует из таблицы 1, статистически значимые различия в структуре установки «Не живи!» касались только «брошенности». Заметим также, что наиболее травматизирующие формы программы – «попытка аборта» и «физическое насилие» – встречались преимущественно у лиц, совершивших парасуициды.

Для того чтобы определить возможную специфичность программы «Не живи!» у больных алкоголизмом, мы сравнили эту группу пациентов с 3-й группой суицидоопасных лиц, не больных алкоголизмом, проходивших амбулаторную психотерапию на кафедре психиатрии. Данные приведены в таблице 2.

Таблица 2

Как следует из таблицы 2, представленность установки «Не живи!» достаточно разнообразна как в основной, так и контрольной группе. У больных алкоголизмом статистически чаще диагностировались «нежеланность при рождении» и «мнимая смерть», тогда как в контрольной группе – чаще специфические предписания, связанные с шизофренической патологией.

Человек, воспитанный в семье, вместе с навыками жизни получает и навыки умирания. Зачастую эти навыки отражают родительские представления о смерти, а также и о желаемом, словно бы «семейном» способе смерти. Не всегда предпочтительные способы проговариваются, поскольку сама тема смерти табуируется и избегается (Арьес, 1992); во многом предки и родители демонстрируют ребенку сценарий ухода, причем не всегда связанный с естественными причинами. Вместе с тем ребенку предлагается сделать выбор, например, между естественной или трагической смертью. Каким будет этот выбор, зависит и от экзистенциальной позиции самого ребенка, причем нужность, законность и желанность его существования имеют определяющее значение.

Результаты настоящего исследования показывают, что программа «Не живи!», предопределяющая негативный жизненный выбор, обнаружена у значительного числа больных алкоголизмом в сравнении с людьми без патологического влечения к алкоголю. Частота обнаружения этой программы возрастает у пациентов с классическим аутоагрессивным поведением (парасуициды, суицидальные мысли и тенденции, самоповреждения), что дает основания предполагать ее последующую связь с аутоагрессией. Обращает на себя внимание и факт наличия данной программы у каждого третьего больного алкоголизмом без маркеров суицидального риска. По-видимому, реализация программы у данной категории больных может идти через рискованное, связанное с получением травм и увечий поведение, а также осуществляться через «неожиданный» фатальный суицид.

Наш опыт диагностики установки «Не живи!» свидетельствует о том, что в отличие, например, от большинства психиатрических пациентов (3-я группа) больные алкоголизмом в ранний постинтоксикационный период (до 2 недель после последнего употребления алкоголя) демонстрируют особенную актуальность установки «Не живи!», которая легко выявляется в процессе беседы, однако не соотносится в сознании больных с источником их настоящего проблемного поведения. В этом контексте установка «Не живи!» может быть мишенью психотерапии, где в качестве неотложной терапии возможна интенсивная эмпатическая работа по принятию и разделению негативных чувств зависимости, вины и стыда. В ходе становления терапевтического альянса психотерапия может быть направлена на осознание программы и ее когнитивную проработку с формированием новых (или акцентированием уже имеющихся, но невостребованных) позитивных жизнеутверждающих установок.

Глава 3

Суицидальное и несуицидальное аутоагрессивное поведение при алкоголизме

«Хочу упиться так,

чтобы из моей могилы

шел винный запах милый».

3.1. Суицидальное аутоагрессивное поведение при алкоголизме

3.1.1. Зависимость числа суицидов и насильственной смертности от употребления алкоголя. Суицидальные свойства алкоголя

Проблема связи потребления алкоголя и самоубийств чрезвычайно актуальна на сегодняшний день. Наиболее ярки и доказательны работы, показывающие динамику числа самоубийств в зависимости от среднедушевого потребления алкоголя. В свое время Дюркгейм (Durkheim, 1897) не отметил однозначной связи между среднедушевым потреблением алкоголя, алкогольными заболеваниями и суицидами во Франции. Норстром (Norstrom, 1988) приходит к выводу, что влияние алкоголя не стоит переоценивать на примере Дании и Франции, где высокий уровень алкоголизации не коррелирует с уровнем самоубийств. Однако тот же автор указывает на существование такой зависимости в Швеции и считает, что смертность от цирроза, несчастных случаев и самоубийств могла бы быть в половину меньшей при уменьшении потребления алкоголя на 25 % в общей популяции или на 36 % в среде тяжелопьющих (Norstrom, 1995, 1995a). В США рост числа суицидов коррелировал с ростом продажи крепких спиртных напитков, но не вина и пива (Gruenewald et al., 1995). При увеличении потребления алкоголя per capita на 1 л повышается на 1,9 % число суицидов среди мужчин в Португалии, что соответствует ситуации в Дании и Франции, но не в Норвегии, Швеции и Венгрии (Skog et al., 1995), тогда как подобная закономерность в Норвегии в большей степени характерна для женщин (Rossow, 1995). В Канаде число суицидов коррелирует с увеличением или падением среднедушевого потребления алкоголя, что опять же в большей степени отражает особенности женских суицидов (Smart, Mann, 1990). Венгрию как страну с максимально высоким числом самоубийств нельзя отнести к лидерам алкогольного потребления, и все же венгерские авторы отмечают значительную долю алкоголизации в суицидальном феномене их страны (Силард, 1987; Левендел,1994).