Ольга Власова - Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика Страница 61

Очень трудно описать, как Базалья всегда связывал практику с теорией, и то, как его мировоззрение мгновенно преломлялось исходя из конкретных проблем, с которыми он сталкивался. Дать определение методу Базальи, определить специфику его подхода крайне затруднительно. В какой-то мере этот метод был марксистским, даже сартрианским и состоял в непосредственной реакции на практику, на актуальную ситуацию. Этот подход не только невозможно описать, ему невозможно научить, поскольку единичность ситуации противостоит повторению. Невозможно также сказать, что техника Базальи эффективнее, чем другие, поскольку она настолько уникальна, что использовалась только применительно к конкретным явлениям, она была не фундаментальна, а ситуативна. Базалья подчеркивал: «Сегодняшняя реальность отличается от завтрашней, и в попытке представить ее застывшей она или искажается, или вовсе утрачивает связь с действительностью. Наши зарисовки – это лишь осмысление нашей постепенно развивающейся практики, в которой на место исходной ситуации концентрационного лагеря пришли более человеческие отношения»[388].

Марио Томмазини так описывал первую встречу с ним: «Я оказался перед человеком, который обладал широчайшей культурной открытостью и который мог связать этот общий взгляд с повседневной жизнью, приспосабливая его к повседневному поведению и практическим инициативам, и это – казалось бы, не имеющее значения – становилось стимулом для участия других людей в социальных трансформациях»[389]. Базалья считал, что реальная ситуация, реальная практика вскрывает противоречия, посредством работы над которыми и можно изменить систему. «Когда вы указываете на противоречие, – говорил он, – вы вскрываете раскол. К примеру, когда мы демонстрируем, что психиатрические институции существуют лишь как аппарат социального контроля государства, мы должны создать взамен его что-то еще. Начиная с того момента, когда противоречие впервые всплывает в сознании, до того, когда оно неизбежно скрывается вновь, есть момент, шанс, что люди поймут, что система здравоохранения не соответствует их потребностям, поскольку само общество не готово эти потребности воспринять»[390].

Кроме реакции на конкретную ситуацию печатью марксизма была отмечена и «базисная» направленность творчества и деятельности Базальи. Невозможно, считал он, просто изменить парадигму психиатрии, ее научную идеологию, нужно изменить поддерживающую ее систему. Отношение к психически больному как внутри психиатрии, так и внутри общества в целом отражает специфическую политико-экономически детерминированную систему властного исключения маргинальных элементов. По Базалье, нужно изменить систему, базис психиатрии, тогда изменится и ее надстройка. На это изменение он и направил всю свою творческую энергию.

2. Теория институций

Практически все исследователи в один голос говорят, что Базалья был практиком, а не теоретиком. Действительно, его первые работы, осмысляющие теорию институционализации, появились уже после его первого опыта деинституализации. «Он не любил писать, он больше любил говорить, и часто его идеи записывали другие»[391], – отмечает Шуламит Рамон. Эта позиция оправдывает исключение идей Базальи из анализа его творческой деятельности. В большинстве работ Базальи-теоретика словно не существует, он практик-психиатр, он инноватор и реформатор. Но все же его идеи – теория социальной власти и ее институций, теория класса техников как класса посредников, теория обусловленной производством идеологии и теория психического заболевания как маргинального пространства капиталистического общества – это ключ к его практике. Их всегда не хватает, когда говорят о реформе, поскольку начинает казаться, что, освобождая больных из стен психиатрических больниц, Базалья был движим какой-то непонятной теплотою сердца или подчинялся распространенной тогда в Европе и Америке интеллектуальной моде. Идеи Базальи – единственное, что способно сделать его проект целостным.

Отправной точкой для идей Базальи является социально-политическая проблематизация психического заболевания. Для него социально-политический ракурс является приоритетным и главенствующим в исследовании безумия. Эту исходную позицию можно обозначить словами его супруги и соавтора Франки Онгаро Базальи: «Проблема психического заболевания и институций психиатрии развивалась в нашем обществе, прежде всего, как вопрос общественного порядка. Она появилась как социо-политическая проблема, а именно как проблема защиты здорового и работоспособного сообщества от элементов, которые не соответствуют приоритетным моделям поведения и правилам производительности»[392].

Базалья, практически шаг за шагом следуя за Фуко, отмечает, что «не существует никакой истории безумия, которая при этом не являлась бы историей разума». Однако разум он рассматривает не в историческом, как Фуко, а в социально-политическом ракурсе. Для него «история безумия есть история постепенной эволюции ценностей, правил, верований и систем власти; последние конституируют взгляды, на которых основывается группа и которые несут отпечаток всех затрагивающих процесс организации социальной жизни феноменов»[393].

История безумия так же, как у Фуко, уходит корнями в трагическую эпоху, когда голос безумия вместе с голосом других отверженных элементов общества нес печать порока и греха. Переломным моментом для этой истории, опять-таки как у Фуко, становится конец XVIII – начало XIX столетия, когда трагический голос безумия был заточен в тюрьму психиатрической институции. В этот момент безумие из страдания превратилось в болезнь, подлежащую не только изоляции, но и лечению, а в число задач медицины и психиатрии вошел контроль и сдерживание психически больных как потенциально опасных элементов общества. Именно в этой исторической точке, по Базалье, психиатрия превратилась в науку, основанную на договоре между медициной и государством. Психическое заболевание превратилось в угрозу, которую необходимо сдерживать. Психиатрия стала ветвью закона, и он должен наказывать всякого, кто эту угрозу несет, а психиатрическая больница – тюрьмой, в которой эта угроза локализуется и изолируется. Так, по мнению Базальи, безумие обрело свое собственное место в логике социального строя и научной мысли, в логике разума и его порядке. Утратив свой трагический голос и субъективный смысл, оторвавшись от жизни, которой принадлежало и которую выражало, безумие теперь обрело определенное, четко очерченное стенами психиатрической больницы пристанище. По этим причинам «проблема безумия – это всегда проблема отношений между человеком и организацией. Это проблема места – физического или психологического, – которое человек занимает в группе»[394]. А сама история психиатрии в таком случае может трактоваться как диалектика человека и группы, субъективности и общности, человека и организации.

Ключевым понятием для описания стратификации общества у Базальи, как и у других антипсихиатров, является власть. Власть – это основное достояние общества, к которому оно подпускает некоторых своих членов, это то, благодаря чему общество поддерживает свое существование и осуществляет регулирующие функции. Отношения власти реализуются благодаря насилию и исключению. «Насилие и исключение, – пишет Базалья, – лежат в основе социальных отношений нашего общества. Распределение насилия зависит от потребности тех, кто обладает властью замаскировать и сокрыть его, для этого создаются институции, начиная от патриархальной семьи и публичных школ и кончая тюрьмами и лечебницами. Насилие и исключение оправдываются как то, что необходимым образом сопровождает реализацию предписываемых законом образовательных задач (семьи и школы) или регулятивных функций (тюрьмы и лечебницы)»[395].

Базалья вписывает проблему психического заболевания в широкую перспективу идеологии отклонения и представляет ее как одну из важнейших проблем капиталистического общества. Традиция насилия и исключения – это давняя традиция европейской истории и европейского общества, всегда основанного на разделении между бедными и богатыми. Это исключительно экономическое разделение во все времена приводит к появлению ложных дихотомий – «хорошее и плохое», «здоровое и больное», «приемлемое и недопустимое». Только насилие, на его взгляд, заставляет общество производить эти дихотомии, и это насилие реализуется на всех уровнях социальной системы.

Базалья подчеркивает, что понятие нормы и отклонения тесным образом связано с идеологией производства и логикой капиталистического общества. Носители отклонения, как правило, не поддерживают ценности капиталистического общества и поэтому вытесняются на его окраину. «Чернокожие, психически больные, девианты и бедняки, все они представляют различные формы одной и той же проблемы»[396], – указывает он. И это неслучайно, что психиатрическая больница как социальная институция появляется с началом промышленной революции. Она является продуктом отделения производительного населения от непроизводительного. В такой ситуации свобода становится прерогативой лишь тех, кто работает и производит. Так Базалья формирует один из важнейших концептов своего творчества – концепт ненормативного большинства, развитие которого наиболее последовательно представлено в его одноименной работе 1971 г.