Виктор Кандыба - Загадочные сверхвозможности человека Страница 68

Любопытно отметить, что парадоксальное состояние адепта, Оживай мукта, – того, кто достиг реализации и вышел за пределы обусловленности, – какими бы терминами ни называлось это состояние: самадхи, мукти, нирвана, самараса и т, д., – это состояние, находящееся за пределами воображения, описывается противоречащими друг другу образами и символами. С одной стороны, используются образы, выражающие чистую спонтанность и свободу (дживан мукта – камакарин, "тот, кто движется по собственной воле"), когда об адепте говорится, что он может "летать по воздуху"; с другой стороны, используются образы абсолютной неподвижности, окончательной остановки всякого движения, замороженности. Сосуществование этих противоречащих друг другу образов объясняется парадоксальностью ситуации человека, "освободившегося при жизни ", он продолжает существовать в Космосе, хотя более не подчинен его законам; фактически он более не принадлежит Космосу. Образы неподвижности и полноты выражают преодоление всяких ограничений, накладываемых реальностью; ибо система ограничений – Космос – должна быть определена в терминах становления в силу ее непрестанного движения и напряжения, возникающего между оппозициями. Прекратить движение, не разрываться между противоположностями равносильно тому, чтобы прекратить свое существование в Космосе. Но, с другой стороны, ускользнуть из-под власти оппозиций равнозначно обретению абсолютной свободы, совершенной спонтанности – и лучше всего это выражается в образах движения, игры, пребывания сразу в двух местах или полета.

Фактически мы опять сталкиваемся с трансцендентной ситуацией, которая в силу своей невообразимости описывается лишь с помощью противоречащих друг другу или парадоксальных метафор. Вот почему в тех случаях, когда необходимо описать ситуацию, помыслить которую мы не в состоянии, на помощь приходит формула coincidentia oppositorum, независимо от того, идет ли речь о Космосе или Истории. Эсхатологические символы, роr ехсеllеnсе, означающие, что время и история окончились, – это лев, возлежащий с агнцем, и дитя, играющее со змеей. Конфликты, т, е, оппозиции, пришли к разрешению; Рай обретен. Эта эсхатологическая символика доказывает, что coincidentia oppositorum, не всегда подразумевает "обретение целостности" в конкретном смысле данного термина; в равной мере слияние противоположностей может выражать парадоксальное возвращение Мироздания к райскому состоянию. То, что агнец, лев, дитя и змея существуют, означает, что речь идет о Мире, что это Космос, а не Хаос. Но то, что лев лежит с агнцем, а дитя спит подле змеи, дает нам понять, что это уже не н а ш мир, а Рай. Фактически перед нами мир, который парадоксален, ибо свободен от противоречий и конфликтов, присущих всякой Вселенной. Более того, в некоторых апокрифах ("Деяния Петра", "Деяния Филиппа", "Евангелие от Фомы" и т, д.) для описания Царства Божия и непадшего состояния Космоса, наступающих после прихода Спасителя, используются образы, исполненные внутренних противоречий. "Сделать внешнее внутренним", "сделать верхнее нижним", "сделать первых последними", "сделать правое левым" (см.: Doresse. Vоl. II. С. 158 и сл., с. 207 и сл.) – все эти парадоксальные выражения означают тотальную реверсию ценностей и направлений, вызванную приходом Христа. Следует отметить, что эти образы используются рядом с образами андрогина и указаниями на возвращение в детское состояние. Каждый из этих символов означает, что "профанная" Вселенная таинственным образом замещается Иным миром, свободным от законов и зависимостей, Миром чисто духовным по своей природе.

Что открывается нам во всех этих мифах и символах, всех этих обрядах и мистических техниках, этих легендах и верованиях, за которыми более или менее ясно проглядывает представление о coincidentia oppositorum, воссоединении противоположностей, слиянии фрагментов в единое целое? Прежде всего – глубочайшая неудовлетворенность человека своим положением в мире, тем, что называется людским жребием. Человек ощущает свою оторванность и отделенность от всего мироздания. Часто ему трудно даже внятно объяснить природу этой отделенности, но порой он чувствует себя отрезанным от "чего-то" могучего, "чего-то" совершенно иного, чем он, порой же – отделенным от некоего вневременного "состояния", о котором у него не сохранилось четких воспоминаний, но лишь смутные образы, сберегаемые в глубине его существа: этим изначальным состоянием он наслаждался до Времени, до Истории. Эта отделенность приобрела фирму разлома, проходящего внутри личности и затронувшего при этом сущностную основу мира. Это было "падение", необязательно в иудео-христианском значении термина, но падение, влекущее за собой фатальные, роковые последствия для человечества и одновременно – онтологическое изменение структуры мира. (С определенной точки зрения, можно утверждать, что многие верования, так или иначе связанные с coincidentia oppositorum, воскрешают ностальгию по раю, ностальгию по парадоксальному состоянию, когда было возможно бесконфликтное существование оппозиций, проявлявшихся как многообразные аспекты таинственного Единства).

В конечном счете перед нами – стремление восстановить утраченное единство, что побуждает человека рассматривать противоположности как взаимодополняющие аспекты единой реальности. Опыт бытия в мире, где противоположности требуют примирения, породил первые философские и теологические спекуляции. Прежде чем они стали основополагающими философскими представлениями, Единое, Единство, Целостность были чаяниями, которые ищут свое выражение в мифах и верованиях, ритуалах и мистических техниках. На уровне досистемного мышления это таинство целостности воплощается в попытках достичь перспективы, когда все оппозиции разрешаются, Дух Зла обращается Тем, кто прокладывает путь Промыслу Господню, а Демоны предстают лишь ночными, темными проявлениями Божественности. Тот факт, что эти архаические мотивы и темы до сих пор живы в фольклоре и продолжают всплывать в снах и фантазиях, доказывает, что мистерия обретения целостности до сих пор остается неотъемлемой частью человеческой драмы. Она вновь и вновь оживает в самых различных проявлениях, на разных уровнях культурной жизни: в мистической философии и теологии, в мифологии и фольклоре, в снах и фантазиях наших современников, в созданиях художников.

И не случайно Гете всю свою жизнь мучился вопросом, каково же истинное место Мефистофеля в Мироздании, пытаясь найти такую перспективу, в которой Демон, отрицающий жизнь, может парадоксальным образом предстать ее самым ценным и неутомимым партнером. Не случайно и Бальзак, создатель современного реалистического романа, в лучшем произведении, порожденном его фантазией, воскресил миф, уже несколько тысячелетий не дающий человечеству покоя. И Гете, и Бальзак верили в единство европейской литературы, а свои творения считали неотъемлемой частью этого великого здания. Они гордились бы еще больше, если бы могли осознать, что европейская литературная традиция уходит в глубь веков, она начинается не в Греции и не в Средиземноморье, корни ее уходят в древность, которая старше и ближневосточной, и азиатской традиции; мифы, в которые "Фауст" и "Серафита" вдохнули новую жизнь, пришли к нам из самых глубин времени и пространства; они – отголоски еще доисторических времен.

ЧЕЛОВЕК-ЛОКАТОР

Портовая контора располагалась на берегу, в десятке метров от кромки прибоя. 20 июня 1782 года погода стояла превосходная. Служащий конторы Этьен Боттино долго вглядывался в даль, потом прогулялся вдоль берега, снова посмотрел в сторону моря. За его действиями внимательно следили десятки любопытных жителей. Все ждали чуда. Боттино неспешно подошел к конторе, открыл дверь.

– Ну и как? – спросил управляющий.

– Все в порядке, – отвечал Боттино. – Кораблей еще не видно, но я чувствую: через 4-5 дней они войдут в порт.

В указанный срок корабли не появились. Не пришли они и через неделю. На Боттино посыпались насмешки.

Суда французской эскадры вошли в Порт-Луи через 9 дней. Их задержал штиль.

Об Этьене Боттино и его удивительных предсказаниях не подозревают многие знатоки истории Маврикия. Единственное упоминание о нем на русском языке можно встретить в переведенной книге южноафриканского писателя Лоуренса Грина "Острова, не тронутые временем".

В общем-то жителям острова, такого незаметного рядом с огромным Мадагаскаром, грех жаловаться на недостаток литературы об их родине. Сообщения первых португальских, голландских путешественников, зарисовки знаменитых европейских художников, губернаторские отчеты, научные доклады геологов, зоологов и географов, восторженные произведения всемирно известных писателей (здесь в свое время жили Твен, Конрад, Парни), сухие записи британских, французских и прочих флотоводцев. А до них здесь бывали и арабские купцы, и индонезийские мореходы…