Геннадий Старшенбаум - Аддиктология: психология и психотерапия зависимостей Страница 69

На счету Гитлера 21 млн. убитых, Сталина – 43 млн. Академик И.П. Павлов в 1934 г. отправил в Совнарком СССР письмо, в котором писал:

«…мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия… Я вижу более всего сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских дикарей. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, произошедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовольствием приводят это в исполнение, едва ли возможно оставаться существами, чувствующими и думающими человечно. В то же время, те, которые превращены в забитых животных, едва ли смогут стать существами с чувством собственного достоинства».

(Антонян, 2003)

«Ответ» Совнаркома был предсказуем: с 1 января 1935 г. по 22 июня 1941 г. было уничтожено 7 млн. «врагов народа».

Сталин называл себя Кобой – по имени жестокого разбойника, героя романа грузинского писателя Казбеги со зловещим названием «Отцеубийца». Политическим кредо Сталина было: «Нет человека – нет проблемы». Год его максимальной дисфории – трагический 37‑й. Влечение к смерти, разрушению проявляется в сновидениях некрофила, выборе профессии военного, мясника, патологоанатома, любви к охоте, привычке ломать и рвать на мелкие кусочки все, что попадает под руку, интересе к уголовной хронике, боевикам и истории войн. Некрофил предпочитает темные, поглощающие цвета (коричневые мундиры штурмовиков и черные СС), он говорит сухо и педантично (Сталин), у него серое маскообразное лицо (вспомните генерала Хлудова из «Бега» М. Булгакова) или брезгливая гримаса, как будто он принюхивается к запаху гнили (Гитлер). Некрофил исповедует культ силы, он выступает за смертную казнь, дипломатии предпочитает войну, ненавидит людей другой расы или веры и обожает технику. Он любит участвовать в похоронах, осматривать кладбища, морги. Сталин воскресил культ мертвых, воздвигнув мавзолей с мумией Ленина в сердце России – на Красной площади. На этом пьедестале он принимал изъявления верноподданнического обожания во время государственных праздников, апофеозом которых был парад орудий убийства.

Уничтожая всех, кто рядом, людоед еще и льет крокодиловы слезы. Эдвард Радзинский приводит рассказ близкого друга и соратника Сталина Серго Кавтарадзе, главы правительства Грузии в 20‑х годах, приговоренного в 1936 г. к расстрелу за «подготовку убийства» Сталина и через год пребывания в камере смертников сделанного заместителем наркома иностранных дел.

«Однажды после какого‑то заседания Хозяин взял его с собой на дачу. Был душный июльский вечер. Перед обедом они гуляли по саду, Хозяин шел чуть впереди, напевая тенорочком свою любимую грузинскую песню “Сулико”: “Я могилу милой искал, но ее найти нелегко…” Кавтарадзе уже готовился тихонечко подпевать (Хозяин это очень любил), как вдруг тот прервал куплет, и Кавтарадзе явственно услышал его бормотанье:

– Бедный… бедный Серго…

И опять Хозяин запел: “Я могилу милой искал…” И опять раздалось его бормотанье:

– Бедный… бедный Ладо…

К автарадзе облился потом, а Хозяин пел и вновь бормотал:

– Бедный… бедный Алеша…

Кавтарадзе шел за ним, онемев от ужаса: это все были имена их друзей‑грузин, которых он погубил. Долго пел Хозяин “Сулико”… Помногу раз пришлось ему повторять куплеты, перечисляя их всех… И вдруг он обернулся и зашептал:

– Нету… нету их… никого нету…

В глазах его стояли слезы, и Кавтарадзе не выдержал – тоже заплакал и бросился ему на грудь.

В мгновение лицо Сталина вспыхнуло яростью – толстый нос, пылающие желтые глаза приблизились вплотную к Кавтарадзе, и он зашептал, оттолкнув его:

– Нету их! Никого нету! Все вы хотели убить Кобу! Не вышло – Коба сам всех убил, блядьи дети!

И он ринулся по аллее, ударив сапогом не успевшего отскочить охранника».

(Радзинский, 1997)

☺ – Доктор, сегодня мне приснилось, что я – людоед и мы всем племенем доедаем женщину, ужасно похожую на мою жену!

– Ну зачем же так волноваться, мало ли что может присниться?

– Да? В таком случае объясните мне, куда же делась моя жена?!

Аддикция к саморазрушению

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

По данным ВОЗ, каждый день кончает с собой 2300 человек, неудачно пытаются покончить с собой еще 20 тысяч. Особенно распространены самоубийства в развитых странах, где они занимают третье место среди причин смерти (у молодежи – второе). Наша страна вышла по этому показателю на одно из первых мест в мире и превышает среднемировые показатели в 3–4 раза. Чаще всего самоубийства совершают одинокие, разведенные и овдовевшие мужчины. Наиболее высокий уровень самоубийств обнаруживается среди психиатров, психологов и адвокатов.

Женщины и молодые мужчины чаще прибегают к незавершенным попыткам самоубийства, в этом случае говорят о парасуициде. Женщины совершают суицидные попытки в два раза чаще мужчин. Пик таких попыток приходится на 16–24 года. Каждый второй суицидент повторяет попытку самоубийства в течение года и каждый десятый умирает вследствие завершенной суицидной попытки. 75 % лиц, совершивших суицидальную попытку, хотя бы один раз лечились от алкоголизма или наркомании, каждый второй молодой самоубийца был алкоголиком. По‑видимому, в происхождении химической и ауто‑агрессивной аддикции у этих людей лежат одни и те же глубинные механизмы.

Э. Шнейдман (2001) выделяет среди суицидентов – игроков со смертью – людей, которые в какой‑то степени хотят умереть, но выбирают способ, который оставляет им шанс на спасение. Широко известный пример – «русская рулетка», когда человек стреляет в себя из револьвера, барабан которого заряжен наугад одним патроном. Сходным образом ведут себя те, кто, приняв несколько таблеток, звонят подруге или вскрывают поверхностные вены запястий в ванной, когда дома находятся другие люди. Надо сказать, что по законам аддикции подобная игра случается все чаще и становится все опаснее, пока, наконец, суицидент не переходит смертельный рубеж.

А. Бек с соавторами (2003) описывают когнитивную триаду суицидентов: преувеличенно негативное восприятие мира, собственной персоны и своего будущего. Если суицидент не может решить проблему сразу, ему рисуется цепь будущих неурядиц. Его мышление работает дихотомически: «либо победа – либо поражение». Для такого человека суицид становится своего рода наркотиком, единственно возможной и желаемой формой «избавления».

К. Лоренц (1994) связывает аутоагрессию современного человека с урбанизацией. Городская скученность и постоянная конкуренция обостряют механизмы внутривидовой агрессии, но законы общежития заставляют подавлять ее. Подавленная агрессивность усиливает предрасположенность человека к несчастным случаям и другим проявлениям неосознанной аутоагрессии.

З. Фрейд определяет мазохизм как садизм, направляемый на собственную личность, чтобы сдержать агрессивное влечение. Эту мысль подтверждает тот факт, что в цивилизованных странах уровень суицидов выше, чем в странах с высоким уровнем убийств. Известно также, что уровень суицидов падает на период войн, когда поощряется убийство врагов. К. Меннингер развивает эту мысль в отношении мучеников и аскетов – «хронических самоубийц»:

«…система воспитания и образования в какой‑то мере прививают человеку аскетические навыки, которые проявляются в бескорыстном и самоотверженном служении обществу и заботе о собственных детях… В отличие от рядового члена общества, „хронический самоубийца“ руководствуется внутренней потребностью жертвовать собой. То, что на первый взгляд воспринимается, как законное стремление увековечить свое имя, на поверку оказывается замаскированным проявлением деструктивных сил».

(Меннингер, 2000, с. 153)

Невротики, по мнению Меннингера, пользуются тем же механизмом, но они стремятся вызвать не восхищение, а жалость. И восхищение, и жалость выступают здесь как извращения любви. Наркотическую, в том числе и алкогольную, зависимость Меннингер считает одной из форм самоуничтожения, которая характеризуется искаженной направленностью внутренней агрессии, половой неудовлетворенностью и подсознательным стремлением к наказанию, порожденным чувством вины за собственную агрессивность. Сам наркотик выступает в роли любимого убийцы.

Некоторые преступники, по Меннингеру, переполнены непреодолимым чувством ненависти, уходящим корнями в детский возраст, когда человеку приходится подавлять свои эмоции настолько, что подсознание становится неспособным к скрытой реализации внутреннего агрессивного импульса. Это, в свою очередь, приводит к тому, что ребенка часто ловят на запрещенных поступках и наказывают. В дальнейшем проступки превращаются в преступления, а наказания ужесточаются, все больше ожесточая человека, способного теперь испытывать только ненависть и страх наказания. Последнее извращенное проявление любви к человечеству – совершить убийство, за которое полагается смертная казнь, и уж она, наконец, освободит человечество от такого злодея.