Поль де Крайф - Борьба за жизнь Страница 7

Но к черту мрачные мысли! Этот день, 7 мая 1937 года, проведенный в округе Сен-Флауер штата Миссисипи, останется в памяти автора как одно из самых ярких, необыкновенных переживаний. В этот день мы наблюдали не одно только чудесное исчезновение пеллагры. Мы были свидетелями того, как Хьюг Котрэлл со своими сестрами несут высочайший дар науки на борьбу с другими горестями и страданиями южного народа.

В негритянской церкви в Инвернессе мы видели, как чисто одетые негритянские матери со своими чистенькими, глазастыми, спокойными малышами сидели рядами на церковных скамьях. В это утро они принимали участие в богослужении, которое - на взгляд автора - является прообразом будущей религии человечества. Это было нечто вроде научного института охраны материнства. Из самых отдаленных мест округа собрались сюда эти черные мэмми поучиться, как надо вести себя в период беременности. В простой, общедоступной форме им рассказывали также о новой системе питания детей. Они пришли сюда просить молодого энергичного доктора Котрэлла и его опытных сестер привить их ребятам оспу, сделать противодифтерийную и противотифозную вакцинацию. Маленькие пикканини с наследственным сифилисом получали здесь необходимое лечение. И надо сказать, что в этой церкви-клинике совершенно не чувствовалось никакого покровительственного или отеческого тона. Котрэлл и сестры, белые образованные люди, держали себя с этими черными матерями как старшие братья и сестры, поучающие их, преподающие им великие научные знания, но не книжные знания, а только практическое применение науки в жизни. И что еще достойно внимания: потомки народа, который двести лет тому назад был темным и диким, начинали понимать чудесное значение науки и верить в ее спасительную силу.

Напрашивается вопрос. Чем же объяснить эти товарищеские отношения между людьми разных классов общества? Одни имеют положение и образование, другие бедны и невежественны. Почему это происходит? Потому ли, что эти юные борцы со смертью являют собой прообраз будущего человечества? Или, может быть, они не нуждаются в том, чтобы извлекать выгоду из борьбы с человеческими страданиями? Может быть, потому, что у них нет никаких денежных взаимоотношений с этими забитыми, обиженными людьми?

Не в том ли причина, что эти молодые защитники права на жизнь получали свое скромное вознаграждение именно за то, чтобы протянуть этим темным людям руку помощи, дружески подтолкнуть их к новой жизни, не столь печальной, не столь мучительной и опасной?

Автор не берется отвечать на эти вопросы. Он только констатирует факт: простая и великая сила науки была понята и оценена людьми, едва вышедшими из стадии невежества и суеверий, и он впервые ясно почувствовал, как сила науки способствует установлению братства между людьми.

Если таков прообраз будущего, то что же в настоящем мешает быстрой победе наших борцов за жизнь?

Главное, что срывает их планы, - это новые веяния, распространившиеся среди американских граждан высшего круга. Вся трагедия заключается в следующем: в то время как народные массы рвутся к спасительному знанию, правители и хозяева народа начинают бояться этого знания и даже отрицать его.

Когда автор впервые заметил признаки этого глупого страха, он склонен был считать это пустяком, исключением. Он потешался над таким цинизмом в отношении науки, поскольку встретил его прежде всего среди философствующих пустозвонов из интеллигенции.

Когда один из этих типов - весьма известный в светском кругу писатель услышал о возможности победы над пеллагрой, он был, как говорят, далеко не в восторге от этой перспективы.

- Я не стал бы, конечно, настаивать, что нужно перестрелять всех издольщиков, но я не вижу разумных оснований не давать им умирать с голоду, - таково было изречение этого декаденствующего оракула светских гостиных.

Многие, вероятно, скажут, что это была шутка или желание уменьшить бремя расходов на благотворительность, которое давит этого интеллигента, он ведь тоже маленький капиталист. Но нет! За последнее время автор встречает все больше и больше серьезных людей, - два года назад мы назвали бы их добрыми, - которые начинают сомневаться и даже отрицать право людей на жизнь. Автор имел обыкновение угощать своих друзей свежими новостями с фронта борьбы со смертью. Они слушали эти рассказы с интересом, порою даже с волнением. Теперь слушатели стали невнимательными и задают странные вопросы.

- Не знаю, можно ли вообще чем-нибудь помочь этим людям, - сказала обеспеченная мать нескольких детей, выслушав историю о борьбе издольщиков с пеллагрой.

- А не лучше ли было дать этому ребеночку выпить яду? - сказала одна дама, прекрасная мать и довольно образованная женщина. Этим замечанием она выразила свое отношение к поступку одного видного врача. Он ушел со званого обеда к умирающему пикканини, который, возможно, был нежеланным последышем в бедной и многодетной негритянской семье.

На это скажут, что мнение этих экс-добрых женщин не так уж веско. Какое влияние на работу наших защитников права на жизнь может иметь их новоявленный страх перед жизнью? Их мужья, правда, преуспевают, но они ведь только наемные специалисты, они не являются ни хозяевами, ни распорядителями народных средств. Допустим, что так. Но вот вам случай, рассказанный нашим министром земледелия Генри Уоллесом, - случай, характеризующий настроения тех, кто действительно решает вопросы жизни и смерти людей. Автор сообщил министру о новой победе над «пятнистой смертью» - о затихании пеллагры. Уоллес пришел в восторг. Он был горд участием своего министерства в этом деле. Он рассказал о великом триумфе науки богатому северному промышленнику, настоящему вершителю народных судеб.

- Он не без сарказма заметил, - рассказывает министр, - что все такие победы науки означают лишь спасение большего числа людей, между тем как на Юге и без того уж наблюдается избыток живой силы непропорционально земельной площади и другим естественным ресурсам.

Это рассуждение звучит смертным приговором науке, которая еще несколько лет назад почиталась спасителем человечества.

Ведь если пеллагра должна очистить Юг от излишка человеческих существ, то почему бы туберкулезу, сифилису, родильной горячке и другим смертельным болезням не дать хорошенько прогуляться по Америке?

Наши защитники права на жизнь должны это понять, и весь народ должен твердо запомнить: теперь все меньше и меньше приходится рассчитывать на изредка появляющиеся проблески человеческих чувств у тех, кто правит и владеет нами. Теперь они дрожат от страха. А когда приходит страх, как он пришел теперь во многие дома имущих людей и их приспешников, то благодушное милосердие улетает в окошко.

Но чего же они боятся? Почему наших финансовых магнатов, их хорошо оплачиваемых приспешников и жен этих приспешников так пугает перспектива новой жизни, более долгой и здоровой жизни для народных масс?

Чтобы не навлечь на себя обвинений в предвзятости, в пристрастном толковании вопроса о праве на жизнь, автор приглашает вас обратиться к зрелым выводам одного из крупнейших американских биологов.

Это исследователь, которому доставляет особое удовольствие поливать ледяной водой жизнеспасительные открытия борцов со смертью. Его мнение по вопросу о человеческом долголетии едва ли создало ему большую популярность среди медицинских работников. Он скептически относится к необоснованным надеждам на быстрое улучшение жизненных условий человечества. Он непримиримый враг всякой благотворительности. Не раз он пытался разочаровать вашего летописца в его посильной борьбе за жизнь масс. Его критика язвительна; ее трудно терпеть.

Этот философ-ученый, пионер новых идей в биологии человека, не кто иной, как Рэймонд Пэрл, и его преданность истине ради истины достойна всяческого уважения. Он вскрывает подлинную причину страха у людей, которые хотят отказать народу в его праве на жизнь. Эти люди опасаются, что слишком быстрый количественный рост неимущих представляет угрозу благополучию имущих. Он прямо этого не говорит, но он рисует пугающую картину необыкновенно быстрого размножения человеческих существ за последнее время.

По приблизительному подсчету, говорит Пэрл, свыше трехсот биллионов фунтов человеческой протоплазмы в разных формах копошится на земном шаре, тогда как в 1837 году это количество не превышало ста биллионов.

Другими словами, за сто лет на земле стало втрое больше живых человеческих костей, мозгов, жира и мышц...

По данным науки, такой внезапный, неудержимый порыв к размножению является беспрецедентным в истории человечества. За пятьсот тысяч лет, допустим, человеческой жизни на земле ее количественный рост шел довольно медленно. С середины семнадцатого столетия этот рост стал вдруг резко повышаться, а потом кривая населенности земного шара полезла чуть ли не вертикально вверх.