Джеймс Бертрам - История розги Страница 73

Шотландская feri`la представляла собою простой кожаный ремень, один конец которого изрезывался на тонкие полоски, обжигавшиеся на огне. Этот инструмент применялся, главным образом, также для нанесения ударов по руке. Ученики же также стараются защитить их, для чего натягивают рукава куртки через пальцы. Так называемая wirga представляла собою обыкновенный садовый прут, этот своеобразный инструмент пользовался одно время большим уважением у римлян и должен, по нашему мнению, считаться родоначальником розги, царствовавшей так долго во всех странах, кажется, всего мира. Мудрейший царь Соломон говорил «Розга предназначена для спины непонятливых», и в другом «кнут для лошади, кирпич для осла, розга для спины дурака». Согласно с этим советом, наказания розгами применялись обычно на обнаженную заднюю часть провинившегося. Чтобы облегчить задачу «экзекутора», преступника клали на скамью или колоду, либо на спину одного из старших учеников. Последний способ носил название «посадить на лошадь» и в таком положении приводили наказание в исполнение. Впрочем, последняя процедура относится к давнопрошедшим временам, о чем свидетельствует картина из Помпеи, хранящаяся в одном из музеев Неаполя. Картина эта изображает малого, который сидит на спин своего соученика и «воспринимает» удары от руки «господина учителя». На печати одной из школ в Англии, относящейся к периоду царствования короля Эдуарда VI, выгравировано изображение ученика, наказываемого розгой, под рисунком подпись: «Qui. Rarcit Wirga: odit filiu», т.е. «Кто пренебрегает розгой, тот ненавидит своего сына».

В общественных школах состоял обыкновенно на службе особый человек, на обязанности которого лежало выполнение телесных наказаний, такой обычай, как оказывается, существовал с самых древних времен. Уже Джон в своем сочинении «Обычаи и нравы древних греков» упоминает, что у спартанцев «смотрителей сопровождали по школам настоящие палачи» Во Франции таких «чиновников» называли cuistre, что, собственно говоря, обозначает столько же, сколько кок или повар, такое прозвище обязано своим появлением, вероятно, тому, что в знатных домах, равно как и в общественных школах, особенно охотно привлекали служащих на кухне к выполнению телесных наказаний.

Исключенные из сословия лица, т.е. лишенные всех прав состояния и умершие восстанавливась в своем человеческом достоинстве церковью, что, согласно древнего rituale romanum, совершалось с большой торжественностью и бесконечным количеством церемоний и заключалось в экзекуции их могил.

Если принималось решение, в силу которого умерший должен был быть возвращен общине праведных христиан, то труп его обыкновенно вырывался из могилы, а сама могила подвергалась экзекуции, во время которой священник произносил следующие слова. «По своему сану освобождаю тебя из числа отвергнутых людьми и церковью и причисляю тебя снова в число верующих». Подобное же явление скрывает в себе, очевидно, тот же смысл, что и сечение изображений святых. Многие из легенд о житии святых сообщают о том, что евреи и язычники с тем же доверием относились к изображению святых, как и христиане, как и последние, они просили у святых заступничества и чудодейственной помощи. Особенное внимание оказывалось святому Николаю. В одной из легенд говорится, что какой то иноверец приобрел себе икону святого Николая после того, как узнал о творимых им чудесах. Когда он выходил из дому, то имел обыкновение обращаться со следующими словами: «Николай! Вот все мое добро и достояние. Я оставляю его под твоим присмотром, и если ты не будешь внимательно следить за сохранностью вверенного тебе имущества, то по возвращении я накажу тебя розгой». В один прекрасный день в дом этого иноверца забрались грабители и, пользуясь отсутствием хозяина, забрали с собой все его имущество и оставили только одно изображена святого Николая. Когда иноверец возвратился домой и увидел полную картину разграбления, он произнес вместе с ругательствами по адресу святого: «Я повесил твой портрет в своем доме, для того, Николай, чтобы ты охранял меня от разбойников. Почему же ты так небрежно отнесся к своим обязанностям? Теперь ты должен понести заслуженное тобою наказание! Я отомщу тебе, я буду бить и пытать тебя за все те убытки, которые я понес вследствие недобросовестного твоего отношения к своим обязанностям»! Затем он взял изображение святого и стал бить по картине розгами и плетью до тех пор, пока сам не устал. Но свершилось великое чудо! Святой явился разбойникам в том самом месте, где они припрятали награбленное имущество иноверца, показал им свои раны и покрытое кровью и ссадинами тело и сказал им: «Почему меня так жестоко избили, и за что я должен был перенести из-за вас столько мучений? Посмотрите на мое тело: оно все изорвано. Взгляните, как кровь струится из ран моих! Пойдите к иноверцу и отдайте все то, что вы забрали у него, в противном случай гнев всемогущего Бога будет настолько велик, что ваше преступление раскроется, и вы все будете повешены!» Грабители спросили: «Кто ты такой, что так разговариваешь с нами»? Он ответил: «Я – Николай, слуга Господа Бога, которого так жестоко избил иноверец за то, что вы похитили у него все имущество». Разбойники до того испугались, что отправились в дом обокраденного ими иноверца и, когда увидели, как он обратился с изображением святого, возвратили все, что взяли. С этих самых пор грабители начали вести благочестивый образ жизни, а иноверец принял святое крещение.

Глава XLVII Эксцентричный и другой флагеллянтизм

История розги и флагеллянтизма была бы не законченной, если бы мы не привели нескольких примеров о лицах обоего пола, которые приказывали бить себя или били себя сами, чтобы таким путем доставить себе удовольствие и вызвать приятное и возбуждающее чувство. Среди элементов, из которых слагается у флагеллянтов обуревающая их страсть, главную роль, очевидно, играет, как об этом говорится в одном из древних сочинений, «чувство удовлетворения при виде ощущаемых другим болей, происходящее из скверного принципа, который, наряду с хорошими качествами, встречается в каждом человеческом сердце, а также близкое родство между жестокостью и похотью, которое находит приятным и забавным лицезрение тех часто смешных движений и конвульсий, которые обнаруживает наказываемый телесно человек». Если читатель отнесется вдобавок внимательно к помещенным ниже примерам, то нам лично не придется ничего прибавлять больше к сказанному.

Изумительный пример подобного рода флагеллянтизма предстает в истории Абеляра и Элоизы. Рульберт, дядя Элоизы, передал попечение о воспитании своей племянницы Абеляру и разрешил ему наказывать ее по своему усмотрению, если она, вследствие лености или непослушания, заслужит поощрения розгами. В те времена учащаяся молодежь, без различия пола и возраста, подвергалась в учебных заведениях одинаковым наказаниям. Абеляр также не отстал от нравов окружающих и стал применять розгу в отношении своей прекрасной ученицы, которая, кстати сказать, относилась к экзекуциям с таким рвением и охотой, что Абеляр сам писал как-то: «Не гнев учителя, а любовь побуждала почаще приговаривать ее к наказаниям и приводить их в исполнение». Без сомнения, упорство и отсутствие должного прилежания со стороны ученицы заслуживали зачастую серьезных наказаний, но нам кажется, что в огромном большинстве случаев здесь доминировало чувство сладострастия, а вовсе не желание исправить провинившуюся воспитанницу или ученицу. По крайней мере, Абеляр с поэтическим огнем описывает те сладкие воспоминания, которые запечатлелись у него по поводу наказания Элоизы.

В те времена, когда считалось модным наказывать пажей и других подчиненных розгой, пристрастие к этому доходило зачастую до крайне обширных размеров, причем некоторые барыньки особенно отличались на этом поприще домашнего владычества. Если для наказания являлось серьезное основание и предпринимавшая его барыня отличалась умом, то она убеждена была, конечно, в хороших результатах телесного наказания, хотя в то же время нельзя не упомянуть в данном случае также и об анатомическом любопытстве, если можно так выразиться, равно как и о неопределенном внутреннем ощущении. Те же особы, которые не могли заслужить названия натур чистых, искали чаще всего в наказаниях мужской прислуги (да и женской) удовлетворения своей похоти.

В своей «Исповеди» Руссо совершенно ясно указывает на царящее в нем пристрастие к розге. Он говорит, что розга вместо того, чтобы вести его на путь исправления, порождала в нем желание почаще подвергаться телесным наказаниям. При этом его желание нельзя было назвать мимолетным, скоропреходящим, нет! оно сопровождало большую часть жизни этого великого человека. Восьмилетним ребенком Руссо вместе с другими мальчиками был отдан на воспитание к одной девице, по фамилии Ламберсье. Ей было тридцать лет от роду, и она была известна своими материнскими чувствами по отношению ко вверенным ее попечению питомцам. Но это не мешало ей временами применять к ним также материнские наказания. И Руссо подвергся общей участи: в один прекрасный день мадемуазель Ламберсье разложила его на своих коленях и высекла. Но, несмотря на испытанную им боль, а также и на стыд вследствие наказания, он, по его собственным словам, ощутил страстное желание снова подвергнуться порке и с этой целью выдумывал всякие подходящие и неподходящие предлоги. Мадемуазель Ламберсье, к его огорчению, была чуткой наблюдательницей и, когда заметила, что удары не достигают преследуемой ею цели, никогда больше Руссо порке не подвергала. Его страсть к применению розги именно женской рукой была настолько велика, что он старался найти общество девочек и затевал с ними игру в «школу», заставляя тех из них, которые брали на себя роль учительницы, наказывать его розгами. Его фантазия была сильно занята тем умственным удовлетворением, которое обнаружилось у него при наказании госпожой Ламберсье розгами, и каждую молодую девушку он старался представить себе в роли учительницы. А так как он не имел возможности высказаться по поводу поражавшей его страсти к телесным наказаниям, то он витал в области фантазий, представляя себя лежащим под розгами своей возлюбленной. Особенное блаженство испытывал он при представлении наказания себя рукою мадемуазель де Бульсон, которую он любил сумасбродно; но чувство стыдливости не позволяло молодому Руссо попросить девушку привести его страстное желание в исполнение. О своей извращенной и тем не менее всецело покорившей его страсти Руссо подробно распространялся в своей «Новой Элоизе», где он молит Святого Преукса о торжественном наказании за учиненные грехи и проступки.