Андрей Божко - Год в «Звездолете» Страница 9

Эту сплоченность советской четверки объясняли разными причинами: и тем, что у них сохранялась твердая вера в спасение и продолжалась борьба, и тем, что среди них был сильный лидер, и воспитанием советских людей в духе взаимопомощи. Много причин. Одно несомненно: советские люди — коллективисты по своему духу. С раннего детства мы воспитываемся на основе принципов высокой человеческой морали, присущей по самой природе социалистическому обществу. Но, конечно, при этом каждый из нас не теряет своей индивидуальности.

У нас нет органической неприязни друг к другу, но как порой трудно преодолеть в себе крайний субъективизм во имя общего дела. Как трудно бывает временами спокойно смотреть в глаза другому. А ведь сидеть за одним столом, дышать одним воздухом и находиться в весьма ограниченном помещении нам придется еще много месяцев. Никуда нельзя уйти. Значит, нужно учиться жить в этих условиях, укреплять в себе чувство дружбы, строить отношения сегодня так, чтобы можно было успешно работать, жить вместе завтра и еще много месяцев. Не только жить и работать; надо дать науке материал о длительном совместном пребывании трех человек в ограниченном, изолированном пространстве, материал, который, быть может, пригодится при подборе экипажей космических кораблей для длительных полетов.

А пока совместная каждодневная деятельность накладывала отпечаток на наши отношения, делала их трудными. В обычной жизни мы редко сталкиваемся с подобными условиями: после работы мы находим общество по душе. Здесь же одни и те же люди, одна и та же обстановка. Обследования, обследования, обследования изо дня в день. И быт и работа — все тесно сплетается в тугой узел отношений, способный рождать разногласия и противоречия.

Американский исследователь Ричард Берти, отправившись зимовать на Южный полюс, попытался решить проблему отношений просто: сам с собой не поругаешься и потому лучше идти одному без всяких спутников. Однако и проблема одиночества очень сложна и решается непросто. Несмотря на это, мне тоже иногда кажется, что лучше было бы оказаться одному. Но, наверное, это только кажется. Без людей трудно. Это совсем не то уединение, которого нам порой хочется, чтобы отдохнуть:, «отключиться» от утомительного присутствия других, дать успокоение нервам. Это изоляция, которая гнетет, которая не только вызывает «информационный» голод, но и усиливает нервное напряжение.

Итак, возникают трудности. Что их вызывает? Специфическая обстановка? Да, вероятно, она играет решающую роль. Индивидуальная особенность мышления каждого, воспитание, образование и т. д., которые каждый из нас принес в нашу совместную жизнь, принес частицу прошлого собственного бытия, собственного опыта, полученного в предшествующей эксперименту жизни? И это тоже. Все очень сложно. Вот простой пример. Мы с Борисом первое время с удовольствием играли в шахматы, которые, естественно, давали нам дополнительные контакты. Герман в шахматы не играет. И мы стали замечать, что наше увлечение ему как-то не по душе. Поняв это, мы прекратили играть.

Одно из немногих удовольствий в нашей однообразной и трудной жизни принесли в жертву нашему единству…

Чувство собственного одиночества на фоне общей изоляции временами бывает очень ощутимо. И тогда уже не кажется, что одному было бы намного легче. Общая цель научного эксперимента, желание успешно свершить начатое — все это заставляет быть выше мелких обид, не обращать внимания на проявление недружелюбия, стараться быть сильнее. Никакого панибратства, чтобы не расслаблять себя, — это мы вскоре поняли все. Сейчас у нас выработалась особая этика поведения и взаимного общения. Крючок для одежды, которым пользуется один, другой уже не занимает. Это не просто деликатность, это стремление сохранить постигнутое равновесие в отношениях, поддерживать его всеми силами. И только очень сильные отрицательные эмоции вызывают желание то у одного, то у другого изменить сложившиеся отношения, как бы «перетасовать колоду карт. Но сознание того, что при этом он рискует потерять «козыри», которыми до этого располагал, заставляет отбрасывать эту мысль.

Между тем отношения между нами все время меняются, сохраняя, однако, форму, приемлемую с оговорками для всех троих. Сейчас они достигли какого-то динамического равновесия на некотором среднем уровне. Каждый из нас понял необходимость критической оценки своим поступкам, ибо невозможно замечать ошибки и недостатки другого и не видеть своих. Поэтому нам пока удается все вопросы решать в духе взаимопонимания. Срывов ни у кого не было, хотя поводы для этого появлялись не раз. «У нас все в порядке» — таков типичный ответ на вопрос с Командного пункта о наших делах, но для каждого из нас он имеет свои нюансы…

Психологов постоянно интересовала проблема совместимости членов нашего экипажа. Еще во время отбора и подготовки специалисты изучали нашу совместную деятельность на различных тренажерах. Мы прошли различные этапы индивидуального и группового отбора. В итоге нас так подобрали, что мы хорошо понимали друг друга, при выполнении заданий проявляли наибольшую, как говорят психологи, сработанность. И все-таки отчеты психологов, основанные на наблюдениях над нами, свидетельствовали: «Между испытателями бывали периоды сложных отношений, иногда мелкие конфликты.

Причем они возникали по самому ничтожному поводу. Таким поводом, например, могли быть бытовые мелочи. Бывало, что периоды неприязни друг к другу доходили порой до «слепой ненависти» и «физического отвращения». В такие моменты тесное общение, невозможность физически изолироваться от других было особенно тяжелым испытанием.

Между прочим, на большое значение этого момента указывают полярники, вынужденные длительное время находиться в тесном общении. В условиях тесного физического общения ничто так трудно не переносилось, как ситуация, когда один из них оказывается в «психологической изоляции» от двух других. В такой «изоляции» за период эксперимента приходилось бывать каждому. Тот факт, что отношения между испытателями не всегда были дружескими, сам по себе ни в какой мере не может свидетельствовать о плохом характере кого-то из испытателей. Вероятно, здесь дело не в этом.

…Испытатели действовали четко, согласованно и были надежным коллективом. Это не значит, однако, что все шло гладко, все были постоянно довольны друг другом. Часто возникали дискуссии, практически всегда направленные на изыскание возможностей наилучшего выполнения поставленных задач. Иногда эти дискуссии проходили на повышенных тонах с излишней эмоциональностью и резкостью суждений, но никогда не несли в себе черт агрессивности. Любопытно, что после каждого «серьезного разговора» слаженность действий при выполнении работы, качество психологических проб и выполнения заданий заметно повышались. Мы подчеркнули пользу от подобных дискуссий, поскольку группу всегда поджидает и другая крайность — успокоение, благодушие, излишняя подчас уверенность в себе, снижение эмоционального тонуса. В этом смысле некоторая напряженность в отношениях может оказать лечебное действие на коллектив».

Психологи наблюдают за нами с помощью телекамер и, вероятно, могут слышать наши разговоры. Мы понимаем, что все это необходимо науке, однако легче и приятней нам не становится. Это еще один психологический барьер, создающий излишнюю психологическую напряженность.

Впервые отношения испытателей к наблюдению экспериментаторов проследил советский исследователь О. Кузнецов, который в 1966 году провел эксперимент испытуемыми (женщинами) в сурдокамере. «Больше всего меня угнетало не одиночество: я привыкла к нему и люблю его, — рассказывала потом одна из участниц эксперимента, — а то, что за мной постоянно наблюдали». Другие отмечали, что им очень хотелось знать, кто находится в аппаратной. Некоторые как бы давали обет молчания на период «заточения», хотя поговорить очень хотелось.

Мы тоже научились скрывать свои чувства. Я вспомнил, как один из испытателей другого эксперимента записал в дневнике: «Когда находишься там, в камере, и не одни сутки, то все восприятия обостряются. Мне постоянно казалось, что контроль с той стороны просто переходит границы приличия — ведь они включили магнитофон, сидят и пишут все, что заметят и услышат. И все это неприятно действует на нервы».

Члены экипажа американской подводной камеры «Тектайт-1», прожившие два месяца под водой, признавались, что под непрерывным наблюдением порой чувствовали себя просто не в своей тарелке. Они знали, что за ними постоянно наблюдают. С одной стороны, это наблюдение снимает тревогу и страх одиночества, о котором предупреждали уже перенесшие его в условиях «робинзонады». С другой стороны, такое постоянное наблюдение лишает человека возможности хоть немного побыть «наедине с собой», требует от экипажа постоянной собранности и непрерывного контроля за своими действиями. Поэтому многие особенности поведения человека объясняются реакцией на наблюдение экспериментатора, а не на изоляцию, причем поведение это зависит от индивидуальных психических особенностей каждого…