Юрий Смелков - Фантастика — о чем она? Страница 11

К тому же иногда простые решения оказываются художественно весьма эффективными. В рассказе Эрика Фрэнка Рассела «Пробный камень» земляне прилетают на планету, открытую несколько сот лет назад разведчиком Фрэйзером, и узнают, что не только Контакт, но и их жизнь зависит от тех слов, которые они произнесут, когда им покажут портрет Фрэйзера. Что это за слова — неизвестно. Земляне выдерживают испытание, а потом узнают, что слова, после которых они были бы уничтожены, — это «поганый ниггер»: Фрэйзер был негром и жил в эпоху, когда расизм еще существовал. Те, кто посетил планету после него, просто-напросто не знают таких слов, поэтому Контакт возможен ибо, по завещанию Фрэйзера, обитатели планеты не должны подвергать себя риску, устанавливая Контакт с людьми, зараженными расистскими предрассудками.

Так уточняется понятие «человек».

Мы встречаемся с учителями и космическими спекулянтами, скупающими Землю, чтобы выгодно ее перепродать, с разумными ящерами и насекомыми, с гуманоидами самого разнообразного обличия, с высокоорганизованным разумом, обиталищем которого служит черное облако, путешествующее в Космосе (Фред Хойл), с бесчисленным множеством фантастических форм жизни. И все это в конечном счете ради того, чтобы еще и еще раз повторить простую истину: человек должен быть добрым, гуманным и терпимым — только тогда он может рассчитывать на то, что его поймут и примут.

В сущности, перед нами публицистическая проповедь гуманизма, один из основных приемов которой — фантастический парадокс. Проповедь, облеченная в форму остросюжетного рассказа или повести. Проповедь, построенная на «модном» материале (Космос, внеземные цивилизации, роботы), часто остроумная, порой патетическая, с неожиданными поворотами мысли. То есть максимально доходчивая. Ценность такой проповеди, право же, не следует преуменьшать.

Направление эволюции

Спор о том, что несет человечеству НТР, ведется ныне повсеместно. В него включаются экономисты и социологи, философы и писатели. Среди последних особо активны, как мы видели, фантасты. Они, как правило, не сомневаются в больших возможностях научно-технического прогресса, например, в избавлении от болезней, использовании ресурсов Земли, освоении Космоса. Но что ждет человечество?

На этот вопрос даются весьма разные ответы — степень их обоснованности и глубины зависит от социальной позиции художника. И все же есть нечто общее между фантастами, исповедующими гуманистический принцип. Это мысль о безграничности познания, о преодолимости всех преград, стоящих на пути человечества. Современная НФ оснащает человека техникой, позволяющей ему совершить деяние глобального или космического масштаба. И пытается выяснить, готов ли он морально к такому деянию, соизмеримы ли уровень этики и уровень техники? Способен ли отказаться от него, если не учтены все последствия, если есть хоть какая-то вероятность отрицательного результата? Речь идет о чувстве ответственности — фантасты пытаются выяснить, из каких компонентов оно складывается, каким должен (и каким не должен) быть человек, подчинивший себе природу и располагающий неисчерпаемыми источниками энергии.

Все магистральные направления современной НФ сходятся к человеку — не к научно-техническим аспектам НТР, а к социально-психологическим. Поэтому на первый план выходят такие жанры, как исследование, притча, пародия, — жанры, в которых больше от «обычной» литературы, чем от научной фантастики в строгом смысле слова… Последняя получила в зарубежной критике наименование «science fiction» в отличие от «fantasy», другой разновидности НФ, не ограничивающей себя рамками законов и теорий науки. Сейчас между этими разновидностями установилось количественное и, пожалуй, качественное равновесие, однако думается, что «fantasy» более быстро и уверенно приближается к тому, что можно назвать большей литературой.

Граница между Жюлем Верном и современной ему литературой (Флобер, Мопассан) была отчетливой и резкой: фантасты и нефантасты. Провести сегодня по этому признаку границу между Брэдбери и, скажем, Трумэном Капоте, мне кажется, невозможно. И отличие современного социального романа от фантастического романа-предупреждения тоже обусловлено только фантастическим допущением, лежащим в основе последнего, — структурно же они весьма близки. Эволюция НФ от «science fiction» к «fantasy» — это превращение обособленного жанра в органичную часть литературы.

Сегодня о фантастике — уже вряд ли можно говорить как о жанре, прежде всего потому, что огромно ее собственное жанровое разнообразие. В ней можно найти образцы практически любого из существующих в современной литературе жанров. Сочетание фантастического допущения с устоявшимися жанровыми традициями — в первую очередь приключенческой литературы, философской сатиры, социального романа — и дает этот любопытнейший литературный феномен — современную фантастику.

В основе ее популярности мы находим факторы прежде всего внелитературные: интерес общества к науке и последствиям возрастания ее роли в жизни человечества, а также потребность в современном приключенческом чтении; читательский интерес к фантастике нередко сродни интересу к детективу. Популярность НФ В значительной степени объясняется прилагательным «научно-фантастическая», но ее художественное своеобразие и ход эволюции — существительным «литература».

Человек будущего — нравственные искания

Отсюда напрашивается вывод, что задачи, стоящие перед современной советской фантастикой, в принципе те же, что и перед всей нашей литературой. Безусловно, необходима поправка на специфичность НФ; обращенная в будущее, она должна провидеть более или менее отдаленные результаты нравственных и духовных исканий современности. Разумеется, нельзя сказать, что эти задачи уже решены. Фантасты, пытающиеся предугадать облик будущего общества, наименее художественно убедительны как раз в воссоздании человека этого общества. Мы находим в их книгах остроумные и правдоподобные социальные прогнозы, но человек все-таки нередко остается «белым пятном» на создаваемой ими карте Будущего. Порой он вообще выглядит менее интересным, значительным, менее духовно богатым, чем наш современник, каким изображает его наша литература в лучших своих образцах. Здесь явно сказывается не только невысокий художественный уровень иных произведений, но и какая-то робость социального мышления некоторых современных фантастов.

Создается впечатление, что качественные изменения, произошедшие в НФ за последние полтора-два десятилетия, далеко не всеми восприняты и осознаны в полной мере. Скажем, популяризаторская фантастика, занимавшая прочные позиции в довоенные и первые послевоенные годы, давшая немало хороших произведений, сегодня чаще всего выглядит художественно и социально архаичной; тем не менее появляется немало книг этого жанра, не несущих в себе сколько-нибудь значительной мысли, но обильно наполненных риторическими пассажами и «лекционными» монологами седовласых академиков и юных гениев.

Дело, конечно, не в том, что популяризаторская фантастика плоха сама по себе, но в том, что она в силу своей жанровой специфики сводит к минимуму исследование нравственных и социально-психологических последствий НТР. Главное для нее — проинформировать читателя о научно-технических возможностях, открывающихся перед человечеством. Информация эта может быть нужной и интересной, и «лекционная» форма изложения тоже не всегда становится помехой; в конце концов лекции бывают и захватывающе интересными и скучными — в зависимости от мастерства лектора. Так, романы Александра Казанцева «Арктический мост», «Полярная мечта» и другие читались, да, пожалуй, и сегодня читаются с интересом. Принадлежали они к «инженерному» варианту популяризаторской фантастики: описывалась научно-техническая гипотеза, ее рождение и превращение сначала в проект, а потом и в реальное сооружение (тоннель, соединяющий полярные побережья СССР и США, ледяной мол, ограждающий Северный морской путь и т. п.).

Новый роман А. Казанцева «Сильнее времени» на первый взгляд свидетельствует о намерении писателя перейти к решению новых задач. Люди будущего, жители Земли, совершают в нем первые полеты в глубокий космос, вступают в контакт с инопланетными цивилизациями. Правда, если сравнить некоторые эпизоды этого романа с тем, как решается тема контакта в лучших произведениях современной НФ, бросаются в глаза довольно странные «разногласия».

Звездолет с Земли приближается к планете Этана, с которой несколько десятилетий назад было принято некое послание. Теперь с этой планеты поступает радиосообщение: «Мир разума отвечает летящим, что не посылал просьбы посетить его». На звездолете возникает короткая дискуссия, но ее быстро подытоживает начальник экспедиции Виев: «Есть мудрая поговорка на языке суахили: «Кто делал и недоделал, тот совсем не делал». Улететь ни с чем — это значит не летать совсем. Будем доделывать начатое». Земляне не интересуются причиной отказа, не пытаются хоть что-нибудь выяснить, как-то договориться с обитателями планеты — нет, все решает кстати вспомнившаяся поговорка. Сегодня это называется волюнтаризмом, в будущем, каким оно видится автору, — мужеством и оправданным риском. Может быть, высадка на планету смертельно опасна? Может быть, жизнь Земли органически несовместима с жизнью Этаны? Ничего не известно, но — вперед!