Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях Страница 12

В трех частях описания Юноны поражает огромное количество названий, которые с такой легкостью дает автор описываемым им 32 странам, множеству городов, рек, гор.

Во второй тетради юнонская эпопея продолжена описанием мифологии Цереры, страны планеты Юноны. Она озаглавлена: "Сказки и легенды о чудесных богах и богинях церерских". Во "Вступлении" говорится: "Все 33 бога Древней Цереры разделялись на добрых и злых. Каждая из этих партий имела свою высокую неприступную гору и на ее самой верхушке замок. Замок добрых назывался Дорелийский, а злых — Теппесский. Эти два замка вечно враждовали и ссорились, их главной целью было завоевать Херрину, богиню земных богатств, которая жила одна в великолепном дворце на одиноком острове Мольбоу. Но этот дворец был так неприступен, что долго никто из них не мог завладеть им, а карлики, окружавшие дворец, умели колдовать".

Так, уже в детском мифотворчестве, можно разглядеть смутное и наивное начало его мистического эпоса, "русских богов", плененную в цитадели уицраура Навну. Для Аллы Александровны Андреевой это было свидетельством врожденной связи Даниила с иной реальностью. Она писала: "Поток звукообразов и словообразов, который потом воплотился в зрелом поэтическом творчестве, уже тогда изливался на ребенка. Когда знакомишься с детскими тетрадями Даниила, то создается четкое впечатление, что мальчика готовили иные силы, что его ранняя, буквально внутриутробная, встреча со смертью — это ранняя близость к иному миру, оставшаяся навсегда. И его, казалось бы, забавные игры со словами тоже были сложными упражнениями в слышании иных миров. Направленность к иным мирам проявилась в нем необыкновенно рано"[57].

Тогда же он увлекся, и уже навсегда, астрономией. Он вечерами забирался на крышу и часами рассматривал звездное небо. Узнавший о его увлечении отец писал Добровым: "Даня совсем как мой герой из драмы "К звездам": кругом бушует война и революция, а он пишет мне целое письмо — только о звездах…"[58].

И книги, прочитанные в отрочестве и пережитые с восторгом, как откровение, даже если через годы вызывают равнодушную усмешку, остаются в нас навсегда. Книга Рамачараки "Основы мировоззрения индийских йогов", проглоченная "в 13–летнем возрасте", "сыграла, — признавался Даниил Андреев, — в истории моего развития очень большую роль"[59]. 1920–й год прошел для него под влиянием таинственного йога Рамачараки. Он заставил Даниила поверить в свои прежние рождения в Индии, запомнить, что "все формы религии одинаково хороши" и что нынешнее человечество очень далеко от подлинной духовности. Под псевдонимом скрывался Уильям Уолкер Аткинсон, врач и юрист из Пенсильвании, увлеченный теософией и Индией. Цикл его популярных книг перед первой мировой войной в русском переводе выпустило издательство "Новый человек" — "Религии и тайные учения Востока", "Хатхайога", "Наука о дыхании индийских йогов"…" Эти книги попали к Даниилу вряд ли случайно. "…КХатхайоге я отнесся легкомысленно, — сообщал Андреев много лет занимавшемуся дыхательной гимнастикой йогов по Рамачараке Василию Витальевичу Шульгину, — во — первых, потому, что был очень молод и здоров, а во — вторых, — у меня в характере нет некоторых свойств, необходимых для планомерных, ежедневных занятий какими бы то ни было упражнениями — физическими или психическими". Но "Основы мировоззрения индийских йогов" определили многие его взгляды навсегда, даже, в какой-то мере, и привели к "Розе Мира". Мечты о прорыве к космическому или духовному сознанию, о котором говорил Рамачарака, цитируя Ричарда Бёкка, теория перевоплощений, мысли о том, что человечество в своем развитии должно достичь подлинной религиозной духовности, когда у всех появится чувство "реальности существования высшей силы" и вырастет "сознание братства всего человечества", и еще ряд идей, почерпнутых у Рамачараки, сделались его собственными.

"В сочинениях древних философов всех народов, в стихотворениях великих поэтов всех стран, в проповедях пророков всех религий и времен мы можем найти следы нисходившего на них просветления, — раскрытия духовного сознания"[60], — писал Рамачарака, и Андреев стал искать и находить эти следы повсюду. И, конечно, из этих слов, как из случайного зернышка, потом выросла у него теория вестничества.

"Только в случайные драгоценные моменты мы сознаем в себе существование духа и в такие моменты чувствуем, что стоим перед страшным лицом Неизвестного. Такие моменты могут приходить, когда человек погружен в глубокое религиозное созерцание или когда отдается произведению поэта, несущего весть от души к душе…".[61] Прочтя эти утверждения Рамачараки, Андреев стал прислушиваться к собственным состояниям, ожидая вести.

Аткинсон — Рамачарака на первой же странице предупреждал, что "идеи предлагаемой читателям книги изложены на языке западной те ософии и спиритуализма"[62], и, конечно, теософский след в воззрениях его пылкого русского читателя остался. Но теософом Даниил Андреев все-таки не стал, соединив все свои увлечения с православными основами в поэтической картине мироздания.

11. Два Кремля

Жизнь семьи Добровых в первые послереволюционные годы была особенно трудной, тревожной и скудной. Впрочем, как и у всех. Филипп Александрович много работал, пытаясь прокормить большую, плохо приспосабливавшуюся к новой жизни семью. Он даже занялся приготовлением лечебных дрожжей. Они стали пользоваться спросом и так и назывались — "дрожжи доктора Доброва". А разносил заказанные дрожжи по Москве Даниил.

Тяжело начался и 21 — й год. В январе, то оттепельном, то студёном и метельном, умерла близкая знакомая семьи Добровых — Надежда Сергеевна Бутова, актриса МХТа. В 1909–м она играла Суру в нашумевшей "Анатэме" Леонида Андреева, в 1913–м мать Ставрогина в спектакле по "Бесам" Достоевского. Позже у нее, занимаясь в драматической студии, брала уроки Шура Доброва, собиравшаяся стать актрисой.

Бутову называли актрисой — монахиней. Высокая, чаще всего в темном платье, сосредоточенная, внутренне строгая. Совсем не похожая на актрису. Становясь старше, Бутова делалась все религиознее. Ее квартира в изукрашенном майоликой доме Перцова напротив храма Христа Спасителя была и монашеским затвором, и артистической студией, где киот с образами соседствовал с книгами и живописью на стенах. В литературно — художественной Москве актрису знали. Борис Зайцев, сравнивавший Бутову с боярыней Морозовой, писал, что "православие у ней было страстным, прямым, аскетическим, мученическим"[63]. И смерть ее была христиански жертвенной. Взявшись сопровождать в Крым заболевшую скоротечной чахоткой приятельницу — актрису, самоотверженно за ней ухаживая, заразилась сама. Долгие годы Бутову лечил доктор Добров.

После попытки лечения за границей, Бутова, вернувшись в Москву, поселилась в Успенском переулке, в квартире в небольшом особнячке с зеленым палисадом, соседившем с церковным двором. Здесь у нее жила ученица театральной студии Алла Тарасова, подруга Шуры Добровой. Сюда к ней заходил Шурин отец, "суровый врач" и давний друг, здесь она и умерла. Отпевал Бутову ее духовник, известный на Москве батюшка Алексей Мечёв. В храме Святого Николая в Кленниках на Маросейке, где тот служил, бывал и Даниил, известно, что дважды он причащался у отца Алексея, а потом приходил и к его сыну — отцу Сергию. Вполне возможно, что посещение отроком Даниилом Оптинской обители, о котором упоминал его друг Василенко, и состоялось в те детские годы общения с благодатным батюшкой.

Даниил Андреев благодарно вспоминал Надежду Сергеевну всю жизнь: это она открыла ему красоту и глубину православной церковности. В актрисе — монахине он мог видеть тот сплав страстного служения искусству и глубокой религиозности, без которого не представлял "человека облагороженного образа".

Продолжалась гражданская война, а мирные люди, обыватели как могли сражались за существование и пытались приспособится к новой, каждый день менявшейся жизни.

В первые дни августа 21–го года в Москве было дождливо, потом стало сухо и знойно. В поволжских губерниях начинался голод, для помощи голодающим был объявлен сбор пожертвований. В Москву с помощью собирался приехать Нансен. В Китае произошло ужасное землетрясение, погибло 200000 человек. Страшные вести приходили из Петрограда. Умер Блок. Раскрыт заговор против советской власти профессора Таганцева, офицеров Шведова и Германа. Газеты сообщали, что "участники заговора понесли заслуженное наказание". Среди расстрелянных — Гумилев.

В этом августе Даниил пережил состояние, похожее на то, о котором он читал у Рамачараки — состояние просветления, прорыва духовного сознания или озарения, поначалу недостаточно осмысленное и понятое. Потом он счел его первым соприкосновением с мистической иноматериальной реальностью. Он писал об этом в "Розе Мира": "Первое событие этого рода, сыгравшее в развитии моего внутреннего мира огромную, во многом даже определяющую роль, произошло в августе 1921 года, когда мне не исполнилось еще пятнадцати лет. Это случилось в Москве, на исходе дня, когда я, очень полюбивший к тому времени бесцельно бродить по улицам и беспредметно мечтать, остановился у парапета в одном из скверов, окружавших храм Христа Спасителя… бытие… открыло передо мной или, вернее, надо мной такой бушующий, ослепляющий, непостижимый мир, охватывающий историческую действительность России в странном единстве с чем-то несоразмеримо бблылим над ней, что много лет я внутренне питался образами и идеями, постепенно наплывавшими оттуда в круг сознания". Об этом же, но подробнее он рассказал в стихах: