Лев Трубе - Остров Буян: Пушкин и география Страница 12

По древнегреческой мифологии, и на Геликоне есть ключ — Иппокрена, появившийся от удара копытом коня Пегаса:

Нет, не кастальскою водойТы воспоил свою камену[16];Пегас иную ИппокренуКопытом вышиб пред тобой.

В стихотворении «Батюшкову» А. С. Пушкин упоминает Иппокрену как символический источник поэтического вдохновения:

В пещерах ГеликонаЯ некогда рожден;Во имя АполлонаТибуллом окрещен,И светлой ИппокренойС издетства напоенный,Под кровом вешних розПоэтом я возрос.

С Геликона стекает Пермесский ручей, у которого, по верованиям древних греков, обитали музы — «пермесские девы», «пермесские царицы».

Когда постиг меня судьбины гнев,Для всех чужой, как сирота бездомный,Под бурею главой поник я томнойИ ждал тебя, вещун пермесских дев… —

обращается А. С. Пушкин к одному из самых близких своих друзей — А. А. Дельвигу в стихотворении «19 октября».

Цариц ты любишь ГеликонаИ ими сам не позабыт…

В стихотворениях поэта встречаются названия и других гор Греции — Пелион, Тайгет и Эта.

Пелион — гора (высотой 1651 метр) на полуострове Магнезия в Фессалии, которую, согласно мифу, вместе с другой горой, Оссой, гиганты безуспешно пытались взгромоздить на Олимп, чтобы штурмовать небо, но Зевс-громовержец выпустил одноглазых циклопов, вооруженных молниями и громами, и горы стали рушиться, земля раскалываться.

Плещут волны Флегетона,Своды тартара дрожат;Кони бледного ПлутонаБыстро к нимфам ПелионаИз аида бога мчат.

В этих пяти строчках — комплект названий из древнегреческой мифологии: Флегетон — огненная река, окружающая подземное царство мертвых; тартар — самая глубокая часть его; Плутон — бог этого царства; аид — царство мертвых (а с заглавной буквы — его владыка, иначе Плутон); нимфы — божества, олицетворяющие силы и явления природы; Прозерпина — богиня преисподней, а также произрастания злаков и плодородия земли.

Тайгет — горный кряж на юге полуострова Пелопоннес, где, согласно мифу, Аполлон после изгнания его с Олимпа пас стада у царя Адмета:

Феб однажды у Адмета,Близ тенистого ТайгетаСтадо пас, угрюм и сир.

Эта — гора в Фессалии, на которой, по верованиям древних греков, сжег себя Геркулес (Алкид):

Се — ярый мученик, в ночи скитаясь, воет;Стопами тяжкими вершину Эты роет…

В стихотворениях А. С. Пушкина есть и другие греческие географические названия, в частности наименование моря Эвксин (понт Эвксинский — «море Гостеприимное», как древние греки называли Черное море за важное его значение в связях с Причерноморьем). Прославляя Россию, ее победы на Черном море, поэт писал:

И дале двинулась Россия,И юг державно облеглаИ пол-Эвксина вовлеклаВ свои объятия тугие.

Неоднократно в стихотворениях А. С. Пушкина встречаются древние названия Англии — Альбион (по одному толкованию означает «гористый», а по другому — «белый») и Италии — Авзония (названа так по первым обитателям страны — авзонам). Эти названия стали поэтическими наименованиями этих стран: «Моря достались Альбиону», — замечает поэт в «Евгении Онегине»; «Сыны Авзонии счастливой слегка поют мотив игривый» (там же).

А вот знаменитый в Авзонии

Везувий зев открыл — дым хлынул клубом — пламяШироко разлилось, как боевое знамя.Земля волнуется — с шатнувшихся колоннКумиры падают! Народ, гонимый страхом,Под каменным дождем, под воспаленным прахом,Толпами, стар и млад, бежит из града вон.

Эти стихи были навеяны картиной «Гибель Помпеи» К. Брюллова, талант которого поэт высоко ценил.

Упоминает он и древнее название Франции:

В Париже росс!, — где факел мщенья?Поникни, Галлия, главой.

Не будучи на берегах Средиземного моря, силою своего поэтического воображения А. С. Пушкин передает яркие его картины:

Кто знает край, где небо блещетНеизъяснимой синевой,Где море теплою волнойВокруг развалин тихо плещет…

Благословенный край, пленительный предел!Там лавры зыблются, там апельсины зреют…

Или вот другой край Средиземноморья — на востоке его:

И в пустынях Палестины,Между тем как по скаламМчались в битву паладины,Именуя громко дам…

Какая точная картина Палестины всего в двух строках!

А сколько дивных стихотворений он мог бы создать, побывав в тех краях?!

Но и наш уголок средиземноморской природы — южный берег Крыма поэт воспел в своих произведениях.

Затем последовал Кишинев в «благословенной Бессарабии», где еще недавно «…правил Буджаком (южной частью Бессарабии. — Л. Т.) паша с высоких башен Аккермана» («Цыганы»). Но вскоре «безрукий князь друзьям Мореи из Кишинева уж мигал» («Евгений Онегин». X песнь). Здесь А. С. Пушкин имеет в виду Александра Ипсиланти, возглавившего греческое восстание в 1821 году и потерявшего руку в сражении; восстанием он подавал сигнал в Морею — на полуостров Пелопоннес, где находился центр освободительного движения греков против турецкого владычества.

Успех национально-освободительной борьбы греческого народа во многом определили победы России над Турцией в районе Балкан, начиная со знаменитого Чесменского сражения в бухте Чесма (Чешма) острова Хиос в Архипелаге (Эгейском море) в 1770 году, когда русская эскадра из четырех линейных и семи других кораблей после перехода вокруг Европы наголову разбила 15 линейных и 70 других турецких кораблей, и «…средь чесменских пучин Громада кораблей вспылала» («Моя родословная»). В этом сражении отличился и дед поэта (по матери) И. А. Ганнибал: «Под Чесмою он распоряжал брандерами (зажигательными судами. — Л. Т.)… В 1770 году он взял Наварин» — порт на юго-западе Мореи («Начало новой автобиографии»). В том же году русские войска одержали крупную победу на реке Кагуле (левом притоке Дуная, впадающем в него близ южной границы Молдавии)[17]: «О, сколь он для тебя, кагульский брег, поносен! И славен родине драгой!» («Воспоминания в Царском Селе»). В честь этих побед русского оружия в парке Царского Села были установлены памятные колонны, воспетые поэтом, который при первой возможности посетил поле Кагульской битвы:

Чугун кагульский, ты священДля русского, для друга славы —Ты средь торжественных знаменУпал горящий и кровавый,Героев севера губя… —

писал он в незаконченном стихотворении, представляя себе кровопролитное сражение, о котором «вычитал все подробности», и, когда проезжал мимо Кагульского поля, из уст его слетели стихи2.

О славных победах русского оружия поэт не раз вспоминал:

И многих не пришло. При звуке песней новыхПочили славные в полях Бородина,На Кульмских высотах[18], в лесах Литвы суровых,                            Вблизи Монмартра…[19]

Повествовал Пушкин и о подвигах древнерусских героев, вспоминая при этом Кириаландию, как в старину называли Карелию, и еще раз Альбион:

Не видит он знакомых скалКириаландии печальной,Ни Альбиона, где искалКровавых сеч и славы дальной…

Среди таких стихотворений и написанное, как говорится, на тему дня «Наполеон на Эльбе». Остров, с которого в 1815 году бежал Наполеон, представляется поэту мрачным: «Над мрачной Эльбою носилась тишина…»

Наконец, отметим еще одно название — Гаргафия, связанное с неосуществленным намерением Пушкина написать поэму на сюжет «Метаморфоз» Овидия.

Во время пребывания в Кишиневе, «перечитывая на святках Овидиевы «Метаморфозы», он особенно был поражен легендою об Актеоне, провинившемся перед богами лишь тем, что увидел то, что не должен был видеть простой смертный. Все точно так, как Овидий и сам говорил о себе. И богиня Диана, превратив неосторожного охотника в оленя, лишила его тем самым человеческого языка, а собственные его собаки затравили несчастного. Пушкина это совпадение взволновало, и он тотчас набросал короткие строки — начало поэмы, следуя за „Метаморфозами“»: