Вера Проскурина - Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II Страница 15
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Филология
- Автор: Вера Проскурина
- Год выпуска: -
- ISBN: -
- Издательство: -
- Страниц: 80
- Добавлено: 2019-02-05 11:54:34
Вера Проскурина - Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Вера Проскурина - Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II» бесплатно полную версию:Книга В. Проскуриной опровергает расхожие представления о том, что в России второй половины XVIII века обращение к образам и сюжетам классической древности только затемняло содержание культурной и политической реальности, было формальной данью запоздалому классицизму. Автор исследует, как древние мифы переосмыслялись и использовались в эпоху Екатерины II для утверждения и укрепления Империи и ее идеологии.
Вера Проскурина - Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II читать онлайн бесплатно
Концепция «спасительницы сына», будущего императора, сыграла свою роль при перевороте, но — чем далее, тем более — оказывалась неприемлемой для торжествующей императрицы Екатерины II. Екатерина ловко обыграла пропавловскую оппозицию политически. Она же, руководствуясь не эстетическими, но идеологическими критериями, отвергла навязываемую сумароковскими одами роль Астреи.
Екатерина была откровенно раздражена знаменитым маскарадом 1763 года «Торжествующая Минерва», хоры для которого писал Сумароков, а проекты шествий его ученик Ф.Г. Волков. Стихотворное описание торжества было сочинено М.М. Херасковым. Выступая от лица правительства, группа Сумарокова испытывала сильнейшее давление власти, корректировавшей и попросту элиминировавшей наиболее политически ответственную часть всей программы маскарада{166}.
Так, в частности, сумароковский «Хор ко превратному свету» не был пропущен к исполнению. Он содержал слишком серьезную социальную программу, заранее обреченную на провал. В финале маскарада появлялась «колесница Юпитерова» и наступал «золотой век»: появлялись пастухи и пастушки вместе с хором отроков, поющих с оливными ветвями. Это была традиционная аллегория мира и ясный намек на отказ от войны с Данией, в недавнее время затеваемой Петром III. Однако среди очевидных политических аллегорий опять навязчиво возникала туманная Астрея. Как сообщалось в описании, «для золотова времени колесница, в коей Астрея»{167}. Сумароков написал для маскарада «Хор ко златому веку», в котором в краткой и наиболее лояльной правительству форме декларировал свое представление об основном политическом мифе наступившего царствования:
Блаженны времена насталиИ истины лучом Россию облистали,Подсолнечна, внемли!Астрея на земли,Астрея во странах Российских водворилась,Астрея воцарилась.Рок щедрый рек:«Настани Россам ты,Златой желанный век,И се струи Российских рек,Во удивление соседом,Млеком текут и медом{168}.
Даже в урезанном виде, с отсечением программной части, Астрея служила сигналом политического урока, а потому вызывала неприязнь Екатерины. Был и еще один очевидный композиционный «просчет» (возможно, сознательный) в организации торжества: заключительный выход, аллегорически изображавший Золотой век, представленный колесницей Астреи, двусмысленным образом соседствовал с предыдущим аллегорическим шествием — «Колесницей развращенной Венеры».
Очень скоро — в 1765 году — противостояние Екатерины и Сумарокова сделается открытым. Сумароков напишет басню «Два повара» и напечатает ее в виде листовки. В басне Сумароков будет издеваться над распространенной модой на комплиментарные сравнения бездарных современников с великими предками — Вергилием, Цицероном и другими. Неспособные неучи-повара оставят бояр без обеда. В памфлет на неумелое государственное правление будут вставлены строки, пародирующие тот же миф о золотом веке:
О дни златые!Но скоро все сие Минерва пременит,Которая Россией обладает.От коей мрачный ум сиянья ожидает,А лира между тем мне басенку звенит…{169}
Памфлетерство Сумарокова будет строго наказано: басня конфискована и уничтожена, а сам поэт назван «горячей головой, которая начинает терять смысл»{170}.
В русском контексте того времени напоминание об эклоге Вергилия получало неприятные для императрицы политические коннотации. Дева Астрея, аллегория Справедливости и Процветания, не могла лишить законных прав Младенца, символизирующего наступление золотого века. Показательно, что чуткий к идеологическим запросам двора Петров с чрезвычайной осторожностью использовал миф об Астрее. В 1767 году, в связи с расцветом законодательной деятельности Екатерины он включил метафоры золотого века в оду «На Сочинение Нового Уложения»:
Екатерина в недрах мира.Покоя сладкого в тени.В дыханьи нежного зефираДает вкушать златые дни…{171}
В этой оде возникает одна из возможных (и распространенных) ипостасей Астреи — Фемида, связанная с символикой законности и справедливости, появляющаяся в том же «крылатом» изображении и наделенная той же «историей» о покинутой ею грешной земле{172}. При этом Петров связывает Фемиду с Церерой, уходящей под землю и вновь восходящей к людям. Восхваляя законодательные начинания Екатерины, Петров пишет:
Се паки дней златых Фемида,Что скрылась в твердь от смертных вида,Спустилась с горних к нам кругов{173}.
Петров синтезировал несколько мифологем (не случайно в одной строфе его Фемида скрывается «в твердь», как Церера, а потом спускается «с горних к нам кругов», как Фемида). Однако противоречия в изображении здесь нет: две эти ипостаси (Фемида и Церера) постоянно сопрягались в древней традиции, не случайно в руке Астреи часто изображался букет из колосьев пшеницы — символ плодородия. Характерно, что в версии той же оды 1782 года сохранится мифология Астреи, субституированной образом крылатой Фемиды. Петров даже усилит аллегорику Астреи: появится описание враждебных сил, опасающихся наведения порядка:
Что тако злость и ков трепещет.Мятется лютая вражда.Раздор в отчаяньи скрежещет,Бегущ во тигровы стада;Хула и умысл беззаконныйВ ад хочет свергнуться бездонный,Не зная долу, где спастись?Не паки ль небеса ФемидеВо человеческом к нам видеВелят на крылиях снестись?{174}
Однако вариант 1782 года свидетельствует о сознательном отказе Петрова от астрейных мифологических коннотаций. Изображение Астреи — Фемиды проходит не в русле барочного уподобления, а в русле риторического сравнения:
Не баснословная богиняПороки сокрушить грозит.Премудра россов героиня.Живая правда, их разит{175}.
Позднее Петров несколько раз упомянет Астрею — опять не в связи с младенцем, а в связи с морскими победами Алексея Орлова, командующего русским флотом в Архипелаге[29]. В оде «На победу Российского флота над турецким» (1770) Петров писал:
Мы столб из мрамора воздвигнем к небеси,Со вод средьземных ты корысти к нам неси.Приобретенные близ Хиоса трофеи;То будет нашей знак победы меж валов,То честь тебе, ОрловСодейственник Астреи!{176}
В 1771 году Астрея еще раз появится в поэме Петрова «На победы Российского воинства» в связи с взятием города Журжи:
Уже превозмогла полночной месть Астреи,Молдавски горы ей превращены в трофеи;Орудие ея и промысла чудес,Румянцев до брегов Дунайских гром пронес…К тому нас долг, к тому Астрея нудит нас,Екатеринин глас — небес правдивых глас{177}.
Этот, на первый взгляд, неожиданный милитаристский колорит Астреи отнюдь не означал незнания традиции. Образованный Петров не только прекрасно знал канон, но был, судя по всему, осведомлен об империалистически-экспансионистских коннотациях Астреиной парадигмы в поэтических песнопениях Елизавете Английской{178}. Колонизаторская нота военных од Петрова имела под собой британскую традицию, преломившую миф о золотом веке в политическую стратегию — золотой век для Англии{179}. Петров умело применяет мифологию справедливой Астреи для нужд политической мифологии русского военного экспансионизма.
Любопытно, что молодой Гаврила Державин воспринял мифологию Астреи в имперском ключе — в близкой Петрову (и британским поэтам-елизаветинцам) «цивилизаторской» парадигме. Астрея — Екатерина расширяет границы, укрощает варварство и собирает вокруг себя покоренные народы. Такой он представлял Екатерину в стихах 1767 года, написанных в связи с ее поездкой по Волге и «шествием» в Казань. В стихотворении «На маскарад, бывший перед Императрицей в Казани, где Нагайцы и прочие народы плясали и играли на своих инструментах» Державин писал:
Достойно мы тебя Минервой называем,На мудрые твои законы как взираем.Достойно мы тебя Астреею зовем:Под скипетром твоим златые дни ведем.Воистину у нас Орфеев век тобою:И горы и леса текут к тебе толпою. —Где ты, монархиня, тут пир и торжество,Ликует стар и мал, ликует общество,И дикие с степей сбегаются фауныИ пляшут пред тобой, согласно движа струны.Россия! похвались владычицей своей:И варварски сердца уже пленились ей{180}.
Мифология Астреи появляется у Державина и в его самой ранней «Оде Екатерине II» (опубликована впервые Я.К. Гротом), написанной в 1767 году. Скептически настроенный по отношению к Сумарокову и его критическим стрелам, нацеленным на императрицу и ее окружение (поэт сочиняет в это время эпиграммы на Сумарокова[30]), Державин восстанавливает роялистскую парадигматику Вергилия. В его первой оде царице, фигурирующей под именем «Темисы» (субституция Фемиды), описан золотой век законности и процветания. Здесь же возникает и мотив «сына», спасенного императрицей от «змей». В конечном итоге вся Россия уподобляется «сыну», избавленному от напастей стрелами законов{181}. Для юного и еще не разочаровавшегося Державина «младенец» и вся Россия должны быть только благодарны царице за спасение.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.