Валентин Недзвецкий - Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту Страница 16

А в пространственном отношении едва ли не уступала жизни обломовцев. Так, Илья Ильич ребенком хоть и с «замирающим сердцем», но «взбегал на галерею» родительского дома, хотел «и в овраг сбегать», словом, стремился за дозволенные ему узкие пределы (с. 90, 91). А вот теперь целые дни, как ранее в квартире на Гороховой, проводит, «лежа у себя на диване» (с. 365). Огромный загородный парк из второй части романа и даже расположенный на Выборгской стороне публичный «Безбородкин сад» (т. е. принадлежавший графской семье Кушелевых-Безбородко обширный парк, однажды посещенный Штольцем) уступили для Ильи Ильича место садику, а после «апоплексического» удара и огороду Пшеницыной. Крайней точкой прогулок героя вместе со всем семейством стали, как мы помним, Пороховые Заводы в пограничном с Выборгской стороной пригороде Петербурга.

Приверженность Обломова именно этому месту, очевидно, объяснима и связью частью натуры героя с мотивом огня, сопряженном в романе с мотивами света (солнца), духовного воскресения, горы и также наделенном характеристической функцией. «Огню» и Андрей Штольц и повествователь «Обломова» уподобляют прежде всего Ольгу Ильинскую («Это такой огонь, такая жизнь, что даже подчас достается мне», — говорит ее супруг), но он присущ и другу Ильи Ильича и не был чужд в период одухотворенной любви к героине ему самому (с. 338). Однако в четвертой части произведения Обломов сменил этот огонь (свет) всего лишь на тепло к Агафье Пшеницыной и ее детям, что, в глазах Штольца, погрузило его «в темноту» (с. 300, 305). Что касается автора романа, то его мнение на этот счет не столь категорично: и в конце своих дней не утративший благоговейной памяти об Ольге Ильинской, Илья Ильич продолжает в известной мере тянуться к олицетворяемому ею огню, однако же не столько в духовно-душевном (в особенности отличавшим пророка Илию), сколько в буквальном его смысле — как синонимичному пламени пороху.

Раздел второй РАЗНОВИДНОСТИ ОБРАЗНЫХ «СЦЕПЛЕНИЙ»

Как подлинно художественное создание роман «Обломов» подобен живому организму, все и всякие компоненты которого, одновременно верные и сами себе и смыслу целого, существуют в нем не порознь, а в многообразных связях-отношениях друг с другом и со всем созданием. Их-то и подразумевал Л. Толстой, говоря о «лабиринте сцеплений» в художественном произведении и подчеркивая необходимость — для глубокого понимания его «идеи» — уловления «основы этого сцепления».

Знакомя в начальном разделе данного путеводителя читателя с творческой историей, конфликтом, сюжетом, композицией и хронотопом «Обломова», мы обращали его внимание в первую очередь на то, что составляет этот гончаровский роман. В настоящем разделе будут прокомментированы и такие его важнейшие формально-содержательные константы, как образы персонажей, а также олицетворяемые последними типы (идеалы) жизни, любви, семьи и семейного дома. Однако теперь акцент при их обзоре перенесен на то, как все и всякие элементы произведения связываются-соотносятся между собой. В решении этой задачи нам отчасти поможет первый роман Гончарова — «Обыкновенная история». Дело в том, что при всей комбинационной неповторимости внутренних отношений его компонентов их характер обусловлен своеобразием гончаровского видения мира и во всех трех романах писателя остается в значительной мере единым.

Так, разные «взгляды на жизнь», различное жизнеповедение, наконец, самые судьбы главных героев «Обыкновенной истории» — Александра, Петра и Елизаветы Александровны Адуевых — связаны между собой либо их противоположностью (как антитезы, контрасты, полярные друг другу оппозиции), либо сходством (как подобия, аналогии, повторы, смысловые «рифмы»). В первом случае, скажем, восторженный идеалист Адуев-младший почти до эпилога романа выступает антиподом рационально-холодного практициста Адуева-старшего; во втором — он в эпилоге романа даже превосходит своего «дядюшку» бездушно-деляческим отношением к людям и жизни, в то время как Петр Иванович Адуев, осознавший ошибочность своего бездуховного и безлюбовного существования, напротив, отчасти сближается здесь с былым идеализмом «племянника».

Основные в «Обыкновенной истории» названные связи дополнены в ней связями по внешней симметрии при асимметрии сущностной и наоборот. Таковы, в частности, картины, с одной стороны, идиллической «благодати», царящей в деревенской усадьбе Грачи, и — с другой, сурово-жесткого петербургского «омута» и «муравейника» (1, с. 39, 312), как называют столичную жизнь мать Александра Адуева и он сам. Или две любовные истории Александра — с Наденькой Любецкой и с Юлией Тафаевой, одинаково завершившиеся расставанием героев, однако по инициативе то девушки, то самого главного лица романа. В ряду других образно-текстуальных связей первого и последующих романов Гончарова значительную активность приобретут разнородные переклички (в особенности между персонажами), а также отсылки, ассоциации и аллюзии (намеки), вскрывающие архетипические и мифологические смыслы имен и фамилий гончаровских героев и конфликтно-сюжетных ситуаций. В каждом из трех романов Гончарова их персонажи, наконец, взаимосвязаны отношением, напоминающим строение логического силлогизма: тезис — антитезис — синтез. Так, в «Обрыве» равно односторонним жизненным позициям эстета и романтика Бориса Райского (тезис) и вульгарного материалиста Марка Волохова (антитезис) противостоит, по мысли автора, чуждое крайностей первого и второго гармоническое жизнепонимание Ивана Ивановича Тушина и Веры (синтез).

1. Обломов и другие, или Система персонажей

В «Обломове» она создается прямыми или опосредованными взаимоотношениями следующих действующих лиц, мужских — Ильи Ильича и Захара, петербургских визитеров Обломова (Волкова, Судьбинского, Пенкина, Алексеева-Васильева, доктора), Тарантьева, Андрея Штольца, барона фон Лангвагена, Ивана Мухоярова и Исая Затертого, и женских — Ольги Ильинской, ее тетки Марьи Михайловны и горничной Кати, Сонечки, Агафьи Пшеницыной, Анисьи и Акулины. За пределами этого ряда остаются не участвующие в сюжетном действии романа родители (а также иные обитатели Обломовки и Верхлева) Ильи Ильича и Андрея Штольца. Олицетворяющие собой особые жизненные уклады, в лоне которых прошло детство и отрочество главных мужских персонажей произведения, они будут рассмотрены в следующих главах данного раздела.

Сама возможность взаимных отношений в «Обломове» двенадцати мужских и семи женских лиц различного общественного положения и культурного развития обусловлена изображением романистом каждого из них в свете единых характеристических показателей: их внешнего облика (портрета), понимания ими своего человеческого назначения («поприща»), свойственного тому или иному «образу жизни», реального и желанного, а также представления о любви и браке, наконец, степени полноты, целостности и цельности их индивидуальностей. Единый угол зрения на всех персонажей романа позволяет Гончарову отразить и воплотить их существенные черты даже в «мелких аксессуарных явлениях и деталях» (8, с. 138) их повседневного быта и поведения. Рассмотрим их персональное положение среди прочих действующих лиц романа и роль в раскрытии его главных героев.

Первым человеком, общение с которым призвано подкрепить и развить начальную авторскую характеристику Ильи Ильича Обломова, стал его крепостной слуга Захар (от др. — евр. «Бог вспомнил»; «память Господня»), При всех отличиях друг от друга (Илье Ильичу в первой части романа 32–33 года, он хорошо образован, ему «доступны наслаждения высоких помыслов», подневольному крестьянину Захару «за пятьдесят лет», он неграмотен, духовными потребностями не отличается, хотя по народному здравомыслящ и сметлив) Обломов и Захар связаны своего рода двойничеством, чем предвосхищают аналогичные пары Ольги Ильинской и Анисьи, Агафьи Пшеницыной и покойной матери Ильи Ильича, Михея Тарантьева и Ивана Мухоярова.

«Барин, — комментирует повествователь романа препирательство господина и слуги по поводу грязи и пыли в их квартире на Гороховой улице, — кажется, думал: „Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам“, а Захар чуть ли не подумал: „Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и паутины тебе и дела нет“» (с. 13). Здесь каждый из героев почти зеркально отражается в другом, на первый взгляд, лишь своим бытовым и частным обликом. В действительности же эта сцена предсказывает значительную близость Обломова и Захара и в их равно противоречивых нравственных состояниях, определенных новизной жизненного положения обоих по сравнению с их патриархально-деревенскими предками. Если «Илья Ильич уж был не в отца и не в деда. Он учился, жил в свете: все это наводило его на разные чуждые им соображения», то и Захар «принадлежал двум эпохам, и обе положили на него свою печать. От одной перешла к нему по наследству безграничная преданность к дому Обломовых, а от другой, позднейшей, утонченность и развращение нравов» (с. 53, 55).