Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 2 Страница 20

Неужели, Ася, Мур виноват в пределе маминых сил? Только Мур? И неужели 450 р. денег (цена двух буханок хлеба) и сковорода жареной рыбы могут служить подтверждением того, что мама собиралась жить дальше — и вдруг] в результате разговора с Муром «не по-русски!» решилась на последний шаг? Это мама-то! Не говорите мне, чтобы «я вспомнила маму», Ася. Я-то её не только помню, я её знаю все годы эмиграции, я жила при ней неразлучно все те годы, о которых Вы и представления не имеете. Маму, которую знала я, Вы не знаете - вспомните это! И не беритесь говорить мне от маминого имени, что она, мол, сказала бы то-то и то-то на какие-то там слова моего к Вам письма. Достаточно того, что Вы мне говорите от своего имени. И то, что Вы мне говорите, ясно показывает Ваше отношение ко мне, Ваш холод, Вашу неприязнь. Вашу враждебность. У кого бы поднялась рука написать мне, что мол «хозяйка не знала, что у Марины есть дочь - да и я ей не сказала». Что'Вы этим хотели мне сказать, чем утешить? Ох, Ася, не только от маминого имени Вы берётесь говорить, но даже и от имени Господа Бога — он, мол, Мура, за грех прибрал! Эдакое возводить на Господа Бога! За какие грехи он папу взял? За какую праведность нас с Вами жизнью наградил?

Откуда у Вас такое взялось ко мне? Понимаете ли Вы как ко мне относитесь? Вряд ли. Не знаю.

Вдруг столько яду по поводу того, что Т.С. Сикорская называет меня «Алечкой»! Ну и пусть называет, что в этом плохого? Она меня знает с 1947 г., бесконечно много помогала в трудные времена. Она сердечнейший человек, нервнобольная, со странностями, но доброты поразительной. Я столько рассказывала Вам о них, и ещё так недавно, в Павлодаре — вспомните!!! Кому-каким друзьям мамы я должна сказать, что их не было? Раз их не было, как я не бывшим могу что-то сказать?? Бред! Почему о том, что у мамы не было друзей в Елабуге, я пишу Вам?! А кому же? «Пиши им» — говорите Вы. Кому им?! Вы, м. б., имеете ввиду, всё тех же Сикорских? Т.С.10 была знакома с мамой несколько дней на пароходе и в Елабуге, уехала оттуда опять-таки за несколько дней до маминой гибели к мужу на фронт, о маминой гибели узнала вряд ли раньше нас с Вами. Ей сказать, что она не друг? Или мужу, который маму в глаза не видел? Или Вадиму11, тогдашнему 17-летнему или 16-летнему лоботрясу? Который не то, что камень положить на могилу, а и о времени года, когда мама умерла - позабыл? Помнил, что зимою, и даже стихи об этом написал! Ах ты, Боже мой!

Мамину могилу ещё в 1947г. по моей и Б.Л. просьбе разыскивал с помощью старожилов местный писатель12 (фамилию не помню, но записана) — он тогда, через 6 лет не смог разыскать. Он же написал мне о многократных захоронениях в безымянных могилах в военное время. Тогда же я Вам говорила, в Печаткине — обо всём этом. Помните? Или забыли, как о Сикорских?

Ася, писать мне, что, мол Вы раньше не поехали на могилу, т. к. я не поехала, и молча — это при Вашей-то словоохотливости! Ждали, а потом молча же, не предупредив меня о своей поездке, поехали, а мне написали на обратном пути — только! — странно вёе это, не просто, не дружелюбно. Всё — с двойным дном! И о деньгах напоминание — «на свои» поехала - тоже недружелюбно. Я всегда старалась помочь Вам и в меньшем, чем поездка в Елабугу. Ладно.

Относительно бабушкиного портрета: почему, откуда Вы взяли, что он у меня с 1954 года? Я из ссылки-то приехала в 1955. Зачем и тут доказывать мне, что я - собака на сене? Портрет я Вам отдам в подлиннике. Фотографов знакомых у меня, не в пример Вам, нет. В первое попавшееся ателье отдать боялась — да и не принимают так, чтобы переснять тут же, те, в которые я обращалась. Зябкин именно этот снимок переснять отказался. В Москву я приезжала на 2—3 трудных дня — с пересниманием ничего не удалось. Я понимаю, что Вам не терпится - но почему так оскорбительно для меня не терпится? Почему?

Впрочем, глупый вопрос «почему». Потому.

Отчего я не встретилась с Яковлевой?13 Отчасти оттого, что Вы с ней встретились, что у Вас всё записано с её слов и то, что она знает, не пропало. И ещё потому что я много работаю, очень устаю, что сил у меня мало. Что последние разы, когда я бывала в Москве, всё было под знаком О.В. и Иры, Бориного архива, этих тяжестей. Но есть ли Вам дело до моей жизни? Хотите ли Вы знать о ней что-нб? Спрашиваете ли меня когда-нб. как я живу? Вникаете ли в то, что я изредка, но пишу о себе? Нет, никогда! Вы мне преподносите тарусскую идиллию с сиренями и рябинами, опять же по Божьему замыслу! (как Вы знаете Божьи замыслы!\) — дарованную мне для отдыха от пережитого. Придуманную Вами идиллию для придуманного Вами отдыха. А до того, что на самом деле, Вам и дела нет. И вот по выдуманной райской схеме («райская Таруса!») — райского отдыха Вы и поучаете, и попрекаете, и изобличаете меня. И в самом деле - сирень, рябина, отдых, а она-то и к Яковлевой не едет, и портрета не переснимает, и сил-то у неё нет! Это у неё-то!

Вот поэтому-то и разлюбили Вы меня, Ася, что подменили меня, живую, о которой Вы ничего не знаете и знать не хотите - своей собственной схемой дурной дочери. Потому-то под Мура, живого, мамой любимого сына, под Мура, которого я знаю с самого его рождения и до 37-го года и которого Вы не знаете и знать не хотите, Вы подставили ходули дурного сына, которого и Бог на фронте убил (вместе с целым полком других сыновей) - за грехи! Ох, Ася, не приписывайте Вы Богу собственных взглядов! Не много ли на себя берёте?

Поэтому-то и я не могу к Вам относиться по-прежнему. Вместо прежнего Вашего отношения — прокурорский надзор над моей душой, предвзятость, готовые схемы, вечное обличительство. Но на всякого прокурора есть защитник — (против всякого прокурора!) Есть и у меня защитник от Вас. Кто? Про то я знаю.

Мне не прошибить стены Вашей предвзятости, и не буду я её прошибать. Схема облегчает жизнь, легче разрешает сложное. В ней -Ваша самозащита от той тяжести, что давно навалилась на Вас. Дурной сын — дурная дочь — да и у Вас дурной сын — дурная невестка — всё ясно. И чем дальше — тем всё дурнее и всё - яснее. Вам.

Итак, бабушкин портрет и давно купленные для Вас в Прибалтике (в церкви, где служили панихиду обо всех моих - иконы) - пришлю Вам на днях, а если буду в Москве, передам кому-нб. из близких Вам.

Желаю Вам самого недостижимого — душевного покоя. Я постараюсь больше не нарушать его.

Ваша Аля

' Письмо это - ответ на два октябрьских письма А.И. Цветаевой (от 6.Х. и также октябрьское, без числа), написанных ею по пути из Елабуги. Черновики трех писем А.С. к А.И. Цветаевой ot7.XI.1960 г. хранятся в РГАЛИ. Ф. 1190. Неизвестно были ли они отправлены адресату. Письма эти не были опубликованы.

2 А.С. цитирует слова из письма А.И. Цветаевой от 7.XI.60 г.: «...все - твои? Не обретаю сути (слов, чувств, мыслей?)»...

3 Секретарь Союза писателей СССР А.А. Фадеев 17.1.40 г. отвечал М. Цветаевой: «...достать Вам в Москве комнату абсолютно невозможно. У нас большая группа очень хороших писателей и поэтов, нуждающихся в жилплощади. И мы годами не можем достать им ни одного метра» (VII, 701).

4 Об этом свидетельствует в своих воспоминаниях детская писательница и Драматург Людмила Васильевна Веприцкая (1902-1988) (Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на родину. М., 2002. С. 93).

5Владимир Михайлович Волькенштейн (1883—1974) — теоретик драматургии, автор ряда пьес. Был давним знакомым М. Цветаевой. Известен эпизод, когда

I. Цветаева в ноябре 1921 г. предложила В. Волькенштейну пойти вместе с нею в ремль, чтобы ходатайствовать перед наркомом А. Луначарским о голодающих в Крыму писателях: М. Волошине, С. Парнок, А. Герцык и др. М. Белкина передает, что в декабре 1939 г. «в Москве с возмущением говорили о недостойном поведе-17-летнему или 16-летнему лоботрясу? Который не то, что камень положить на могилу, а и о времени года, когда мама умерла — позабыл? Помнил, что зимою, и даже стихи об этом написал! Ах ты, Боже мой!

Мамину могилу ещё в 1947г. по моей и Б.Л. просьбе разыскивал с помощью старожилов местный писатель12 (фамилию не помню, но записана) - он тогда, через 6 лет не смог разыскать. Он же написал мне о многократных захоронениях в безымянных могилах в военное время. Тогда же я Вам говорила, в Печаткине - обо всём этом. Помните? Или забыли, как о Сикорских?