Александр Семенкин - Почему Льву Толстому так нравился рассказ А.П. Чехова «Душечка»[статья] Страница 3

Особенного искусства достигло в «Душечке» умение Чехова соотносить между собой главки, детали, фразы. Рассказ композиционно делится на четыре главки, в которых повествуется о последовательно сменяющих друг друга привязанностях Душечки: антрепренер Кукин, управляющий лесным складом Пустовалов, полковой ветеринарный врач Смирнин, мальчик-гимназист Саша. Особенно стилистически взаимоуподоблены главки первого и второго замужеств Душечки. В начале рассказа о героине сообщается: «Она постоянно любила кого-нибудь и не могла без этого. Раньше она любила своего папашу, который теперь сидел больной, в темной комнате, в кресле, и тяжело дышал; любила свою тетю, которая иногда, раз в два года, приезжала из Брянска; а еще раньше, когда училась в прогимназии, любила своего учителя французского языка» (572). В одном ряду сердечных привязанностей находятся учитель французского языка, тетя, приезжавшая из Брянска, папаша. Подобное тиражирование любовного чувства оспаривает его глубину и подлинность. В конце рассказа осуществляется перевод слова «любовь» с языка героини на язык авторского сознания — это не более чем случайная привязанность, возникающая в силу стечения обстоятельств: «Было ясно, что она не могла прожить без привязанности и одного года» (578); «Из ее прежних привязанностей ни одна не была такою глубокой, никогда еще раньше ее душа не покорялась так беззаветно, бескорыстно и с такой отрадой» (582).

Первая главка рассказа повествует о любви Душечки к мелкому, хлопотливому и неудачливому антрепренеру и содержателю увеселительного сада «Тиволи» Ивану Петровичу Кукину. В этой главке сообщается о том, что Кукин возбудил в Душечке «настоящее, глубокое чувство». В рассказе героиня не просто вступает в брак с Кукиным — он тронул ее душу, вызвал сострадание, стремление помочь, разделить с ним тревоги, хлопоты, неудачи, его отчаянную борьбу с равнодушием публики: «Оленька слушала Кукина молча, серьезно, и, случалось, слезы выступали у нее на глазах. В конце концов несчастья Кукина тронули ее, она его полюбила» (572). Свои оперетки, куплетистов, фокусников Кукин считает настоящим искусством, недоступным для низкопробной публики: «С одной стороны, публика, невежественная, дикая. Даю ей самую лучшую оперетку, феерию, великолепных куплетистов, но разве ей это нужно? Разве она в этом понимает что-нибудь? Ей нужен балаган, ей подавай пошлость!» (571) Кукин сам не знает, что такое подлинное искусство, сам берет свои мнения из вторых рук. Кукин просто смешон, жалок в своей презрительности неудачника-опереточника, обличающего невежественную публику. Таким образом, героиня в рассказе — «тень тени». Характер Кукина сводится к «типажному» осуществлению ролевой функции в миропорядке, внутреннее «я» героя не угадывается совершенно. Нулевая степень личности делает недосягаемыми для Кукина и подлинное веселье, и подлинное страдание. Автор иронически изображает внешность Кукина: «Он был мал ростом, тощ, с желтым лицом, с зачесанными височками, говорил жидким тенорком, и когда говорил, то кривил рот; и на лице у него всегда было написано отчаяние» (572). Гибель саркастического героя Кукина — не исчезновение человеческой индивидуальности, а всего лишь прекращение определенной функции миропорядка. Смерть литературного персонажа приобретает комический оттенок. Комическая смерть дает шаржированный контур жизни: «Иван Петрович скончался сегодня скоропостижно сючала ждем распоряжений хохороны вторник» (574).

В первой главке возникает мотив сна, очень важный для понимания образа героини: «По вечерам и по ночам ей слышно было, как в саду играла музыка, как лопались с треском ракеты, и ей казалось, что это Кукин воюет со своей судьбой и берет приступом своего главного врага — равнодушную публику» (572). Мотив сна повторяется и в других главках рассказа, сны героини повторяют ее дневные заботы, мысли и будни, что свидетельствует о ее пустоте, о бедности ее внутреннего мира, неразвитости личности. Повтор в художественном тексте всегда значим, особенно же чуток к нему лаконизм чеховского рассказа.

В этой главке возникает также мотив хорошей, благополучной жизни с объектом привязанности, который в дальнейшем повторяется в рассказе: «После свадьбы жили хорошо. Она сидела у него в кассе, смотрела за порядками в саду, записывала расходы, выдавала жалованье, и ее розовые щеки, милая, наивная, похожая на сияние улыбка мелькали то в окошечке кассы, то за кулисами, то в буфете» (573). У Чехова всегда вызывало чувство горечи размеренное и благополучное существование. Не составляла в этом отношении исключения и жизнь Оленьки, доброй и глупенькой женщины. С нее и спроса не могло быть в смысле каких бы то ни было идеалов, стремлений. В рассказе «Крыжовник» мы читаем: «Меня угнетают тишина и спокойствие, я боюсь смотреть на окна, так как для меня теперь нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай» (539).

Несомненно то, что ее душа может существовать Только при чужой душе, что без того содержания, которым каждый раз ее наполняет новый хозяин, героиня просто не знает, как поступить и что сказать. Героиня как свои собственные повторяет суждения объекта привязанности и становится помощницей в его деятельности.

«И она уже говорила своим знакомым, что самое замечательное, самое важное и нужное на свете — это театр и что получить истинное наслаждение и стать образованным и гуманным можно только в театре.

Но разве публика понимает это? — говорила она. — Ей нужен балаган! Вчера у нас шел «Фауст наизнанку», и почти все ложи были пусты, а если бы мы с Ванечкой поставили какую-нибудь пошлость, то, поверьте, театр был бы битком набит. Завтра мы с Ванечкой ставим «Орфея в аду», приходите.

И что говорил о театре и об актерах Кукин, то повторяла и она. Публику она так же, как и он, презирала за равнодушие к искусству и за невежество» (573). Героиня с легкостью дублирует мнения и взгляды своего мужа, становясь пародией объекта привязанности. Слияние интересов Душечки с интересами тех, кого она любит, — признак ее неспособности самостоятельно думать. Для Ольги Племянниковой характерно полное отсутствие духовных интересов и самого простого интереса к жизни как таковой. Отсутствие собственной внутренней жизни, убеждений, взглядов, духовных потребностей оказалось благодатной почвой, на которой сформировалось умение заимствовать и дублировать убеждения другого человека. Ольга Семеновна присваивала себе чужой опыт, чужое «направление жизни». Обретая деловую ценность «второго я» своего мужа, Оленька утрачивала свою личностную ценность в качестве другой жизни, обесценивалась в качестве «ты». У Душечки существует и постоянный запас средств приспособления к новому объекту привязанности, который она каждый раз пускает в ход: одни и те же ласковые слова, вкусный чай, теплые мягкие шали: «По ночам он кашлял, а она поила его малиной и липовым цветом, натирала одеколоном, кутала в свои мягкие шали» (574). Это особенно грустно, потому что речь идет о стереотипе в области глубокого чувства любви.

В главках первого и второго замужества Душечки повторяется мотив причитаний по мужьям после их смерти: «Голубчик мой! — зарыдала Оленька. — Ванечка мой миленький, голубчик мой! Зачем же я с тобой повстречалася? Зачем я тебя узнала и полюбила? На кого ты покинул свою бедную Оленьку, бедную, несчастную?..» (574)

В причитаниях по мужьям отчетливо проступает наивный эгоцентризм неразвитой личности и демонстративность ролевого поведения. Эгоцентризм может быть неотделим от искренней скорби и искренней привязанности, этой эстетической позиции не чуждо и сострадание. В причитаниях Душечки по мужьям отражается главная черта героини: неспособность жить без объекта привязанности, отсутствие собственных убеждений.

Вторая главка рассказа повествует о любви Душечки к управляющему лесным складом Пустовалову. После Кукина со всей его трескучей пиротехникой, суетой и отчаяньем идет степенный, рассудительный Пустовалов. Образы Кукина и Пустовалова в рассказе изображены по принципу контраста: «Василий Андреич Пустовалов… был в соломенной шляпе и в белом жилете с золотой цепочкой и походил больше на помещика, чем на торговца» (575). Разница подчеркнута и в фамилиях: «Кукин» — что-то малосолидное, смешное, куцее; «Пустовалов» — более монументальное и представительное, хотя и «пустое». В облике Пустова-лова подчеркнута степенность, солидность в противоположность мелкому, суетливому и неудачливому антрепренеру. Однако Оленька его глубоко полюбила, как и Кукина: «Но Оленька его полюбила, так полюбила, что всю ночь не спала и горела, как в лихорадке, а утром послала за пожилой дамой. Скоро ее просватали, потом была свадьба» (575). Непохожесть Кукина и Пустовалова сочетается с удивительной верностью Душечки к ним обоим. Подобное дублирование любви оспаривает ее подлинность. Комическое в данном эпизоде заключается и в том, что пылкие чувства вызывает у Душечки солидный и степенный Пустовалов. Скорбь о предыдущем муже оказывается недолгой и неглубокой. Вся жизнь Душечки, пока она не приняла в свой дом чужого ребенка, состояла из подобных отречений. Чувства и мысли, усвоенные Душечкой при каждой любви, сменялись новыми. Каждый раз Душечка через своего нового мужа влюбляется в его деловые интересы и в предмет этих интересов: то в театральные предприятия, то в дрова, то в искусство врачевания скота. Душечка, вместе с антрепренером Кукиным бредившая театром, совершенно забывает о своих прежних чувствах, став женой лесопромышленника, и говорит теперь степенно, в тон новому мужу: «-Теперь лес с каждым годом дорожает на двадцать процентов, — говорила она покупателям и знакомым. — Помилуйте, прежде мы торговали местным лесом, теперь же Васечка должен каждый год ездить за лесом в Могилевскую губернию. А какой тариф! — говорила она, в ужасе закрывая обе щеки руками. — Какой тариф!