Цецилия Кин - Перевернутая страница не означает поражения Страница 3

Взаимоотношения писателя с читателем — одна из тем, больше всего интересующих Кальвино. На этом построен роман «Если однажды…», где главные персонажи — Читатель и Читательница, которые «хотят прочесть новый роман Итало Кальвино», но книготорговец подсовывает им бракованные экземпляры, где собраны одни лишь первые главы почти ничем не связанных между собою и совершенно различных по стилю десяти романов, — серию «типографских ошибок», литературных мистификаций, фальсификаций, поисков «настоящего романа Кальвино» и т. д. Книга удивительная по изяществу иронической интонации, остроумная, веселая, озорная и показывающая исключительно высокий уровень литературного мастерства Кальвино. Ограничусь одним примером. Читатель приходит в магазин и мысленно классифицирует все выставленное на витрине: «Книги Которые Ты Можешь Не Читать; Книги Сделанные Для Другого Употребления Нежели Чтение; Книги Уже Прочитанные Хотя При Этом Не Было Даже Необходимости Раскрывать Их Поскольку Они Принадлежат к Категории Уже Прочтенного Еще До Того Как Ты Начал Их Читать…»

Когда вышел этот роман, издатель Джулио Эйнауди, крупный деятель итальянской демократической и антифашистской культуры, заявил, что Кальвино создал шедевр и теперь должен вообще перестать писать. А если уж не сможет удержаться, пусть подождет лет пятнадцать — двадцать. Но вот Кальвино через год после романа выпустил сборник эссе. Повторяю, мне кажется, Кальвино напрасно проводит (теоретически) такую четкую грань между своей прозой и эссеистикой: они взаимосвязаны. Не потому, что Кальвино-прозаик пишет по созданным им самим литературным рецептам. А потому, что в прозе и в эссеистике мы находим нечто глубоко индивидуальное, вероятно, присущее Кальвино-человеку.

Литература остается самым главным в жизни Кальвино, но было бы абсурдом вспоминать об архаической башне из слоновой кости. Писатель занимает недвусмысленную гражданскую позицию на стороне антифашизма и демократии, это доказано фактами. Только, в отличие от некоторых коллег, Кальвино никогда не позирует и не становится на котурны: это противоречило бы и его этике, и его эстетике.

Признаюсь, я тоже строила разные гипотезы насчет того, почему Кальвино придумал название «Поставим крест». Можно ли действительно говорить о всеобъемлющем пессимизме, об отказе — фактически — от всего, что он думал, писал и делал на протяжении двадцати пяти лет, и о том, что все приходится начинать сначала? В 1977 году, когда в Италии происходила широко известная дискуссия на тему «Оптимизм и пессимизм», Кальвино примыкал к лагерю тех, кто верил в необходимость и в возможность обновления Италии. Да, он оставался скептиком, но в эти высшие ценности верил.

После выхода сборника Кальвино дал несколько интервью, разъясняя характер книги и смысл названия. Отметим лишь два момента: во-первых, «Мидолло» сохраняет свое значение не в абсолютном смысле, а потому, что в этом эссе выражены некоторые этические принципы, остающиеся неизменными. Во-вторых, камень не обязательно должен расцениваться как крест на могиле, как отречение или признание того, что важный период в жизни писателя закончился: метафора «камень», сказал Кальвино, может быть заменена другой: «пресс-папье, положенное на бумаги». Предпочтем думать, что это именно так.

OCR и вычитка — Александр Продан, Кишинев

[email protected]

Примечания

1

Italo Са1vinо, Una pietra sopra, Torino, 1980, 323 p.

2

Джаиме Пинтор (1919–1943) — писатель и переводчик-германист, его переводы Рильке считаются образцовыми.

3

Добровольно принятые на себя политические и моральные обязательства.

4

Meнабо (итал.) — факсимиле.

5

«Вопросы литературы», 1963, № 3.

6

Р. Хлодовский, Предисловие к кн.: И. Кальвино, Барон на дереве. «Художественная литература». М. 1965. стр. 24.