Анна Ромм - Марк Твен Страница 32

Разногласия между старым Финном и американским правительством, таким образом, заключаются только в том, что правительство предполагает продать негра через шесть месяцев, а мистер Финн требует, чтобы это было сделано сейчас же…

Истинный сын «демократической» Америки, зараженный всеми предрассудками цивилизованного мира, старый Финн являет собою его гротескно-карикатурное подобие. В нем воплотилась одна из самых характерных особенностей этого мира — вопиющее противоречие между ханжеской, филантропической моралью и хищнической, разбойничьей практикой. Именно поэтому образ старого пропойцы в романе приобретает необычайно широкое типологическое значение и разрастается до масштабов своеобразного символа. Следы «деятельности» его «собратьев по ремеслу» — бродяг, бандитов, грабителей — видны повсюду… Даже свободная стихия Миссисипи несет на своих волнах трупы зарезанных и задушенных людей… Даже на плот Гека и Джима вторгаются два «двойника» старого Финна — «король» и «герцог».

Караваны авантюристов и проходимцев снуют по вольным просторам прекрасной реки. Вместе с тюрьмой, молитвенником и воскресной школой они знаменуют собою «достижения» американской цивилизации…

Этот разгул бандитизма в восприятии Твена есть знамение времени. Писатель видит в нем своего рода «стрелку», указывающую не только путь дальнейшего развития американской цивилизации, но и точку ее соприкосновения с европейским образом жизни. Нитью Ариадны и здесь служат простодушные обобщения Гека. Твен заставляет его вести на плоту беседы отвлеченно-философского характера, дабы просветить невежественного Джима, и этот педагогический процесс включает в себя экскурсы в область европейской истории. Совершая их, Гек стремится быть объективным и дать строгую и беспристрастную характеристику европейских монархов.

Исторические познания Гека весьма путаны и сбивчивы. Их источником являются, по-видимому, рассказы Тома Сойера и полузабытые уроки школьного учителя, воспринятые Геком в то время, когда он по повелению вдовы Дуглас приобщался к цивилизации. Воскрешая в своей памяти эти отрывочные сведения, Гек преподносит: потрясенному Джиму настоящую окрошку из хаотически перемешанных фактов и имен. Эти поразительные по своей сумбурности и нелепости исторические «лекции» производят острокомическое впечатление. Но именно благодаря наивной манере изложения нарисованная Геком картина приобретает необычайную выразительность. Гек Финн перепутал факты, но уловил общий смысл европейского исторического процесса. В представлении Марка Твена европейская история — кровавый хаос, и в интерпретации его героя эта ее сторона выступает с удивительной ясностью.

Пусть Генрих VIII оказывается сыном герцога Велингтона и топит своего родителя в бочке с мальвазией. Пусть этому злополучному монарху кроме совершенных им злодеяний приписывается множество поступков, в которых он не повинен, в том числе война с Америкой и создание Декларации независимости. Суть заключается в том, что все европейские властители рубят человеческие головы «так равнодушно, будто завтрак заказывают», что все они — Карлы, Людовики, Эдуарды и Ричарды — англы, саксы и норманны — только и делают, что занимаются «грабежом да разбоем». «Все они — дрянь порядочная», — беспристрастно резюмирует Гек. Подобные экскурсы в европейскую историю не новы для Марка Твена. В наивных рассуждениях Гека и Джима слышатся отзвуки тех настроений, которые нашли свое воплощение в «Принце и нищем». Однако мотив иронического осуждения Старого Света в «Приключениях Гекльберри Финна» выполняет особую роль. Дискуссия о сущности европейского самодержавия служит своеобразным комментарием к событиям, происходящим на плоту. Как бы для того, чтобы подтвердить справедливость оценки Гека, здесь появляются два проходимца, именующие себя «герцогом» и «королем». Мелкие двулики, присвоившие эти пышные титулы, отнюдь не являются выходцами из царства теней, случайно уцелевшими обломками феодального прошлого. По своей психологии и морали, по самому своему облику, по формам своего поведения «король» и «герцог» целиком принадлежат настоящему. В откровенной, примитивной форме они исповедуют мораль буржуазного чистогана в специфически американском деловом, прозаическом варианте. В них нет ни демонической иронии бальзаковского Вотрена, ни его богатырского размаха. Они не ищут ни свободы, ни власти, не бросают вызов буржуазному миру. Как истые бизнесмены, «король» и «герцог» стремятся только к извлечению максимальной прибыли из всех своих предприятий и превращают в товар все, что им попадается под руку. Они торгуют пастой для зубов, которая удаляет зубной камень, а заодно и зубную эмаль, и Библией, и Вильямом Шекспиром. Они продают Джима, не прочь продать Гека; если надо, продадут друг друга.

«Король» и «герцог» — предтечи «позолоченного века», века шарлатанства и спекуляции, обмана и надувательства.

Американцы с головы до пят, эти бойкие жулики являют собой живое олицетворение того духа предприимчивости, в котором Твен на раннем этапе своей деятельности видел основу национального характера… Они поражают своей энергией и неутомимостью в изобретении всевозможных темных махинаций. Их энергия неистощима… С легкостью и простотой бродяги перевоплощаются то в раскаявшихся пиратов, то в удрученных горем родственников покойного Питера Уилкса, то в странствующих торговцев, то в бродячих актеров.

Рисуя бурную деятельность двух мошенников, увлеченных погоней за наживой, Твен как бы указывает то грязное русло, в которое устремляется поток национальной энергии. Американская специфика образов «короля» и «герцога» особенно ощущается благодаря тому, что они пропитаны жизненной атмосферой Запада. Язык, на котором говорят оба мошенника, их манеры, повадки типичны для Запада. Не случайно «король» выдает себя за сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Легенды, связанные с Людовиком XVI, пользовались популярностью у фронтирсменов Запада.

И все же парадоксальное утверждение Гека в чем-то близко правде. Поддельные «король» и «герцог» ведут себя, как настоящие короли и герцоги. С их появлением плот Гека и Джима из «очага свободы и демократии» становится точным подобием сословно-иерархического общества, основанного на отношениях господства и подчинения. Профессиональные обманщики устанавливают на плоту деспотический режим. Следуя обычаям всех деспотов и угнетателей, они присваивают себе скудное достояние своих «подданных», Гека и Джима, и обрекают их на подневольное существование. Как и прочие короли и герцоги, они обосновывают эти наглые претензии на неограниченное господство своими династическими правами и ссылками на благородство своего происхождения. Оборванные, пьяные мошенники, подонки буржуазной Америки являются карикатурой на европейских монархов. Но в этой карикатуре есть забавно преувеличенные и парадоксально-заостренные черты сходства с оригиналом… Именно поэтому Гек и приходит к поразительному выводу, что прожженные американские прохвосты как две капли воды похожи на титулованных особ, восседающих на европейских тронах.

«Все короли мошенники, дело известное, — говорит Гек Джиму, объясняя ему, что их самозванные владыки ничем не отличаются от настоящих. — Возьми хоть Генриха Восьмого: наш против него прямо учитель воскресной школы» (6, 163). И тут же грустно резюмирует: «Конечно, все-таки хотелось бы знать, есть ли где-нибудь страна, где короли совсем перевелись» (6, 135).

Рассуждения Гека смешны и наивны. Но за ними где-то глубоко прячутся горькие и скорбные раздумья самого Марка Твена. В жизни современной ему Америки Твен открывает некоторые средневековые тенденции.

Разумеется, в США нет титулов, тронов и корон. Но хотя сословная бутафория Европы и отсутствует в Америке, в ней, так же как и в Старом Свете, царят силы хищничества, эгоизма и корыстолюбия. Авантюристы, жулики, грабители, воры всех мастей и рангов — вот истинные «короли» и «герцоги» Америки.

В глубоко парадоксальных рассуждениях Гека прорисовываются контуры будущего сатирического шедевра Марка Твена — его романа «Янки при дворе короля Артура». Уже в «Гекльберри Финне» Твен недалек от вывода, что в самих США процветают дикие средневековые нравы и обычаи. Разве история Грэнджфордов, ставших жертвами феодальной вражды, менее чудовищна, менее страшна по своим последствиям, чем распря двух средневековых итальянских родов Монтекки и Капулетти? Разве мелкие авантюристы «король» и «герцог» не являются карикатурным подобием титулованных авантюристов, на протяжении столетий распоряжавшихся судьбами европейских народов? Тем самым Твен «как бы перебрасывает мост от Европы к Америке, а одновременно и от прошлого к настоящему»[73]. Первоначальную конструкцию этого «моста» можно обнаружить и в «Принце и нищем» — книге, которая писалась одновременно с «Гекльберри Финном».