Валентин Недзвецкий - Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту Страница 38

Причисляя Ольгу Ильинскую вслед за Н. Ахшарумовым к людям, «жадно устремленным в погоню за счастьем»[129], критики-недруги этой героини тем самым превращают ее из христианки в себялюбивую гедонистку (от греч. hedone — «наслаждение»), Между тем отношение Ильинской к Илье Ильичу лишь в краткий период, предшествующий зарождению ее любви, было подобно женской игре (Ольге нравилось «мучить Обломова устремленным на него любопытным взглядом и добродушно уязвлять его насмешками над лежаньем, над ленью, над его неловкостью…»), где «разыгрался комизм» девушки. Но и тогда, поясняет романист, «это был комизм матери, которая не может не улыбнуться, глядя на смешной наряд сына» (с. 160).

С момента объяснения героев с помощью «ветки сирени» во взаимном чувстве начальный материнский элемент в отношении Ольги к Обломову быстро преображается в ее душе в собственно христианское (каритативное) участие в любимом и в назначение «путеводной звезды, луча света» для него (с. 172). Гончаров не скрывает: Ольге «нравилась эта роль», нравилось первенствовать в возникающем любовном «поединке» (там же), как, очевидно, понравилось бы любой двадцатилетней девушке в «романе» со значительно старшим ее мужчиной. Однако ведущая роль Ольги в отношениях с Ильей Ильичем мотивирована писателем и ее объективной необходимостью: ведь от Обломова «можно было ожидать только глубокого впечатления, страстно-ленивой покорности, вечной гармонии с каждым биением ее пульса, но никакого движения, никакой активной мысли» (с. 181). Не возьми Ольга инициативу в свои руки, не было бы не только «поэмы изящной любви», но и гончаровского романа в целом. «Без Ольги Ильинской, — отмечал А. В. Дружинин, — не узнать бы нам Ильи Ильича так, как мы его теперь знаем, без Ольгина взгляда на героя мы до сих пор не глядели бы на него надлежащим образом. В сближении этих <…> основных лиц произведения все в высшей степени естественно, каждая подробность удовлетворяет взыскательнейшим требованиям искусства…»[130].

Главным двигателем их «романа» с Ильей Ильичем Ольга становится и в силу того, что предчувствует ту, в равной мере собственную и авторскую, «норму» любви, которой не знает и которой, как выяснится с ходом произведения, будет все более тяготиться Обломов. Что отличает ее? Во-первых, Ольга, глядя на любовь, как и на жизнь в целом, по ее слову, «проще и смелее» Ильи Ильича, в то же время воспринимает ее не одним умом или только сердцем, а умом осердеченным и сердцем умудренным («У сердца, когда оно любит, есть свой ум <…>, оно знает, что хочет…», — говорит она Обломову), и не поддаваясь сомнениям и страху (с. 204, 201). Во-вторых, — и это мотив важнейший — любовь для Ольги неразрывна с верой — и в любимого, и в самое их чувство, и в жизнь, и в возможность счастья, и в Творца («А я верю вам…»; «Верьте же мне, — заключила она, — как я верю вам…»; «Я однажды навсегда узнала, увидела и верю, что вы меня любите…». — С. 193, 192, 191). В-третьих, Ольгина любовь, в отличие от обломовской страсти, это — любовь-долг, т. е. чувство, неразрывное с обязанностью перед избранником, им самим, ибо его необходимо пронести через всю последующую совместную жизнь любящих, обществом, наконец, Божеством как абсолютным источником всеобщей любви. «Жизнь — долг, обязанность, следовательно, любовь — тоже долг: мне как будто бог послал ее, — досказала она, поняв глаза к небу, и велел любить»; «Да, и у меня кажется, достанет сил прожить и пролюбить всю жизнь…» (с. 192), — отвечала Ильинская на соответствующие вопросы Обломова.

Илья Ильич был в Ольгу влюблен; Ольга его любит, понимая под этим не одно эстетическое восхищение и обожание избранника, но и нравственную ответственность перед ним и за него, словом, совмещая в своем чувстве все вышеперечисленные начала и устремления. Очень важен и второй момент: Илья Ильич «не учился любви»; Ольга — «училась <… > любви, пытала ее и всякий новый шаг встречала слезой или улыбкой, вдумываясь в него» (с. 214). В то время как Обломов остановился на своем разумении любви как вечного безоблачного праздника, Ольга прилежно и охотно пребывает в ее школе и, проходя все ее фазисы, становится мудрее, терпимее и ответственнее и перед собой и перед, увы, все более уклоняющимся от нее Обломовым. «Знаете ли <…>, в месяц, с тех пор, как я знаю вас, я многое передумала и испытала, как будто прочла большую книгу <….> про себя, понемногу…» (с. 192–193), — говорит она Илье Ильичу в девятой главе первой части. А в главе одиннадцатой сам повествователь скажет: «Взгляд Ольги на жизнь, на любовь, на все сделался еще яснее, определеннее. Она увереннее прежнего глядит около себя, не смущается будущим; в ней развернулись новые стороны ума, новые черты характера» (с. 209). Собственный сердечный опыт Ольга дополняет критическим разбором, наряду с мнениями «теток, старых дев, разных умниц», и «писателей, „мыслителей о любви“» (с. 318). К последнему замечанию романиста Л. С. Гейро дала следующий интересный комментарий: «В рукописи („Обломова“. — В.Н.) эти слова отсутствуют, появились на завершающей стадии работы над романом, возможно, в корректуре. Таким образом, есть основание для предположения, что внимание Гончарова привлекла опубликованная в „Отечественных записках“ (1859, № 3, с. 1 —28) статья Н.Н. (И. С. Назарова) „Нынешняя любовь во Франции“ (по поводу книги Мишле), в которой дается выразительный перечень книг: „L’Amour“ р. J. Michlet, „De L’Amour“ p. De Stendal, „De L’Amour et de la Jalousie“ p. P. J. Stahl, „Le bien et le male qu’ on a dit de L’amour“ p. E. De Deschanel, „Les femmes“ p. A. Karr, „Encore les femmes“ p. A. Karr, „Les femmes comme elles sont“ p. Houssaye, „Phisiologie du marriage“ p. H. De Balsak, „The Koran“ by Stern, „Madam Bovary“ (Mœurs de provins) p. G. Flaubert, „Fanny“, étude p. Feydeau, „Le roman d’un jeune home pauvre“ p. O. Feuillet, „Geschichte der franzoösischen Litteratur“ von J. Smidt (c. 676)».

Но Ольга и не «синим чулок», как в России 60-х годов XIX века называли «эмансипированных» женщин, изображавших безразличие к их естественным физиологическим и сердечным потребностям и преданность сугубо научным и интеллектуальным интересам. Физически хорошо развитая, героиня «Обломова» по крайней мере однажды (ч. 2, гл. XI) чувствует к Илье Ильичу страстное женское влечение, сопровождаемое чувственным огнем [ «Нет, нет, оставь меня, не трогай… — говорила она (Обломову. — В.Н.) томно, чуть слышно, — у меня здесь горит… — указывала она на грудь»] (с. 211). Однако когда, испытывая ее целомудрие, Обломов заговорил о возможности интимных отношений между ними вне брака, Ольга ответила: «Никогда, ни за что!» и, как старшая младшему, пояснила: ведь на этом пути «впоследствии всегда… расстаются» (с. 223, 224).

Коренное отличие любви Ильинской от любви Пшеницыной состоит в глубокой сознательности первой на фоне неосознанности второй. Отсюда и та отсутствующая у Агафьи Матвеевны требовательность к любимому, за которую некоторые критики и исследователи в особенности корили эту героиню, а то и отказывали ее поведению в элементарной логике. «Ольга, которая с первых встреч сама могла видеть и понимать, что она в десять раз умнее Обломова, — писал, например, тот же Ахшарумов, — Ольга хочет поднять и поставить этого Обломова выше себя для того, чтобы он потом поднял и поставил ее наравне с собой»[131]. Но, во-первых, Ольга кроме далеко не посредственного ума Обломова видит и любит в нем еще и искренность, откровенность души и сердца, отзывчивость на все красивое, доброе, нравственную чистоту, которые для нее ничуть не дороже ума. Во-вторых, Илья Ильич не просто десятилетием старше, он закончил университет, служил, какое-то время вращался в обществе, способен растолковать Ольге различия между крупными школами в живописи — почему же поверившей в него двадцатилетней девушке не верить и в возможность его духовного возрождения, когда преимущества возраста и житейского опыта действительно обеспечили бы ему известное верховенство в их отношениях. Что касается Ольгиной требовательности, то Обломов еще во второй части романа заявил Ольге: «…помни, что если ты уйдешь — я мертвый человек» (с. 221). «Я сейчас умру, сойду с ума, если тебя не будет со мной!» — повторил он и в предпоследнем свидании с любимой (часть 4, гл. VII), поясняя: «Что ж ты удивляешься, что в те дни, когда не вижу тебя, я засыпаю и падаю? Мне все противно, все скучно; я машина: хожу, делаю и не замечаю, что делаю. Ты огонь и сила этой машины…» (с. 275). И самая беззаветная любовь Пшеницыной не спасла Илью Ильича если не от сумасшествия, то от преждевременной духовной, а с нею и физической смерти.

Итак, какова формула любовной «нормы» Ольги Ильинской, как она определилась для героини в итоге душевных перипетий и драматического финала их «романа» с Обломовым? Процитируем еще раз очень важный в этом плане фрагмент второй части романа (гл. IX). Здесь на вопрос Ильи Ильича «В чем же счастье у вас в любви <…>?», Ольга отвечает: «В чем? А вот в чем! — говорила она, указывая на него, на себя, на окружающее их уединение. — Разве это не счастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти часа одна, без книг, без музыки, между этими деревьями. <…> А теперь… и молчать вдвоем весело! Она повела глазами вокруг, по деревьям, по траве, потом остановилась на нем, улыбнулась и подала ему руку» (с. 192). Любовь соединяет двух любящих, но тут же включает их жизни в бытие окружающего мира — от травы под ногами, окрестных деревьев до неба как символа Вселенной и Божества (помните, к нему подняла глаза героиня, говоря о любви как долге).