Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 2 Страница 5

пряжку (некрасивую, других нет) и пуговицы (хороших нет по всей Москве) и небольшой набор мулине — там есть свекольные, и яркокрасные, и красивый бледно-травяной, остальные — ерунда, но авось пригодятся. Это тебе будет ко дню рождения - вышлю бандеролью. Пока целую крепко и люблю.

Твой 3 *

' Кирилл Викторович Хенкин (р. 1916) был знаком с А.С. еще во Франции - в Ванве семья Хенкиных соседствовала с семьей Цветаевой.

2 Подлинник предсмертного письма М.И. Цветаевой к Н.Н. Асееву, его жене К.М. Асеевой (урожд. Синяковой) и ее сестрам, также находившимся в то время в Чистополе, существует, он хранится в ее фонде (Ф. 1190) в РГАЛИ. Приводим текст письма по оригиналу:

«Дорогой Николай Николаевич!

Дорогие сестры Синяковы!

Умоляю Вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю.

У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи

В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам, берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает.

А меня - простите. Не вынесла.

М.Ц.

Не оставляйте его никогда. Была бы без ума счастлива, если бы он жил у

вас.

Уедите - увезите с собою.

Не бросайте!»

Письмо написано карандашом на обеих сторонах почтовой открытки и вложено в конверт с адресом:

«Николаю Николаевичу Асееву Чистополь

Угол Наримановской и Володарской ул.

(кажется № 69)

Передать в руки».

Письмо опубликовано в кн. М. Белкиной «Скрещение судеб. Попытка Цветаевой, двух последних лет ее жизни. Попытка детей ее. Попытка времени» (М., 1988. С. 326; 2-е изд. М., 1992. С. 327) по копии, сделанной рукой З.М. Ширке-вич, с некоторыми неточностями. Остается не до конца проясненным, почему подлинник оказался в архиве М. Цветаевой. Некоторым косвенным указанием на знакомство Н.Н. Асеева с этим письмом может служить мой (P.S.) разговор в 1966 г. с Ксенией Михайловной Асеевой: она передавала содержащиеся в письме подробности и цитировала целые фразы из него.

3 Тетками А.С. называет не только сестру отца Е.Я. Эфрон, но и ее подругу З.М. Ширкевич.

4 «Твой 3.», то есть «Заяц».

Э.Г. Казакевичу

22 декабря 1955

Милый Эммануил Генрихович, Вам, наверное, будет интересна эта мамина анкета 1926 г.1, напечатанная когда-то в одном из парижских литературных журналов. Это — очень «она» тех лет. Потом уже отошли и Наполеон, и Гюго, и молодость, и дворянство. Княжество, природа, стихи, одиночество — главное — одиночество! остались до конца, до самого отъезда - куда — не скажу67.

Копию посылаю Тарасенкову, для восполнения пробелов его коллекции (кстати, глупое слово - годится только для бабочек!).

Анкету эту получила вчера от людей, столько лет её хранивших!

Всего Вам доброго и ещё раз спасибо за всё.

Ваша А.Э.

А.К. Тарасенкову

7 февраля 1956

Милый Анатолий Кузьмич, спасибо за весточку - дошла она до меня 6-го с последней вечерней почтой, шла как раз, как от Москвы до Омска, а это не со всяким письмом случается.

Как Вам эти морозы? Как дышится Вам и сердцу? Спасибо за Сонечку1. Мама очень любила её в «Белых ночах», только она эту самую «mise en scene»* помнила несколько иначе, чем Яхонтов рассказывает2 - не сидела Сонечка в кресле, а стояла, опираясь обеими согнутыми в локтях руками о спинку стула, так, как обычно о подоконник опираются, выглядывая наружу, знаете? и рассказывала, чуть покачиваясь, и все были не то что очарованы - зачарованы! Тут где-то рядом с нами живут её родственники или близкие друзья3, от которых я весной 1937 г. узнала о её смерти.

Кто её помнит сейчас? её час ещё не пробил, она пока живёт на дне железного сундучка, как ещё не проклюнувшееся зернышко собственной славы — в маминой повести. В один прекрасный день они воскреснут обе — мама и Сонечка, рука об руку.

И опять все их будут любить. Не скоро приходит эта, самая настоящая, посмертная любовь, так называемое «признание», куда более прочная и непоправимая, чем все прижизненные.

Непоправимая, неутолимая наша любовь к Пушкину, и к Маяковскому, и

Мизансцену (фр.).

многим поныне живым — но рукой не достанешь и голоса не услышишь.

Новостей нет. Всё заморожено4. Что будет — напишу. Деборд-Валь-мор5 подаётся и поддаётся, но хуже, чем если бы у меня была своя собственная комната6, свой собственный стол и своё собственное время. Пока что из всех (пока что) переведённых (ещё начерно) строк мне нравятся только две:

Ты не узнаешь, до каких глубин Тебя постигла я своей любовью7.

Чуть было не поссорилась с Пастернаком, да ещё по телефону, да ещё из-за Казакевича. Его удержало то, что «ты - женщина, и тебе всё можно», а меня то, что он - это он. Но воистину ларец его неожиданностей неисчерпаем. Интересно, да? а ведь я Вам так и не расскажу, в чём суть дела, пусть всухую будет интересно.

Что ещё? «Из Ленинграда сообщают», что на каком-то вечере памяти Блока8 Берггольц в своём выступлении сказала о том, что в этом году выходит сборник Цветаевой. Она куда лучше информирована, чем мы с Вами.

Целую Вас с той же непринуждённостью, с к<отор>рой Вы, некогда, мою тетю.

ВашаАЭ

' В своем письме от 22.1.1956 г. А.К. Тарасенков переслал А.С. выписку из рукописи книги чтеца В.Н. Яхонтова «Театр одного актера» об исполнении актрисой Второй студии МХТ Софьей Евгеньевной Голлидэй (1894-1934) моноспектакля по повести Ф.М. Достоевского «Белые ночи». Дружбе М. Цветаевой и С. Голлидэй мы обязаны циклом 1919 г. «Стихи к Сонечке»; отпечаток ее индивидуальности носят женские образы цветаевских пьес этого года: Авроры в «Каменном ангеле», Розанетты в «Фортуне», Девчонки в «Приключении», Франчески в «Конце Казановы». Первая из этих пьес посвящена «Сонечке Голлидэй - Женщине - Актрисе - Цветку - Героине». Узнав о ее смерти, М. Цветаева написала стихотворение «Были огромные очи...», а также «Повесть о Сонечке» (1937), первая часть которой была опубликована в «Русских Записках» (Париж; Шанхай. 1938. № 3), вторая часть в кн.: Цветаева М. Неизданное: Стихи. Театр. Проза (Париж, 1976),

2 «Л.В. Гольденвейзер на руках выносил ее на сцену в розовеньком платьице с крапинками, усаживал в кресло и сам бежал открывать занавес. А Сонечка Голлидэй, помолчав минутку, начинала читать монолог Настеньки из “Белых ночей” Достоевского. Это было самое талантливое, самое яркое, что мне приходилось в те годы видеть» (Яхонтов В.Н. Театр одного актера. М., 1958. С. 206).

3 Семья Рогозинских - друзья семьи Цветаевой - Эфронов еще со времен Коктебеля.

4 Речь идет об издании книги М. Цветаевой.

5 А.С. переводила стихи французской поэтессы М. Деборд-Вальмор (17861859), включенные в очерк С. Цвейга «Марселина Деборд-Вальмор. Жизнь поэтессы».

6 После возвращения из Туруханска А.С. жила у Е Я. Эфрон в крошечной, загроможденной вещами комнатке, где заниматься было почти невозможно, так как Елизавета Яковлевна после перенесенного инфаркта работала со своими учениками-чтецами дома.

7 В окончательном варианте (см.: Цвейг С. Избранные произведения: В 2 т. М., 1956. Т. 2. С. 111):

Друг, не узнать тебе, одна лишь я постигла,

Каких глубин в тебе любовь моя достигла.

9 Вероятно, речь идет о вечере памяти А. Блока в Таврическом дворце в декабре 1955 г.

А. К. Тарасенкову

11 февраля <1956>'

Милый Анатолий Кузьмич! Марселина лягается2: «Я влекусь туда, где слышен звон цепей; я творю суд моими слезами, я даю отпущение моими страданиями; я вздымаю моё вдовое сердце к богу несчастных; это моё единственное право на доступ в небо, и я стучусь туда за них». — А ну-ка попробуй втисни в четыре рифмованных строчки! Я и так, я и эдак, а она никак. Тут, к счастью, подоспела Ваша весточка, и я с удовольствием сменила труд на отдых, как велит Конституция. Лучше напишу Вам, чем без толку стучаться в небо вместе с этим своеобразным юристом. Тот, не своеобразный, юрист3 не виноват; я просто как-то позвонила раза два подряд, а потом успокоилась сама него не беспокоила. И подумать только, что ещё не так-то давно весьма авторитетные товарищи считали меня девушкой, способной перевернуть мир! А вышло, как с чаплиновской касторкой, — лошадь подула первая!4